Дмитрий ЛАЛЕНКОВ: «Не шутка сыграть амебу. Сложней сделать ее интересной»

Пролог

— Дима, почему люди ходят в театр?

— Люди всегда будут ходить в театр. Чем тяжелее становится жизнь, тем больше людей в зале. Театр заполняет тот вакуум, который создается безденежьем, беспищием и безнадежьем. Покуда худо, театр, как церковь, будет полон.

— Что для тебя театр?

— Работа. Свет.

Я мечтаю о золотом веке. Была на земле такая эра, полагали греки, когда каждый человек не прекращал совершенствоваться до самой смерти и, собственно, только в этом заключался его труд. Сейчас же труд стал обузой, искуплением некоей вины. Лень — нормой. Жажда духовного роста — причудой. Но иногда — откуда ни возьмись — нет-нет, да и возникнет на твоем пути человек из того самого мира.

Дмитрий Лаленков, актер Национального театра русской драмы, артистом быть не хотел. До 20 он занимался чем угодно — спринтом, боксом, вокалом, хоровой музыкой, даже немножко дирижированием (к слову, дирижеры у него отец и дед). И к ужасу родителей страстно мечтал стать олимпийским чемпионом.

— Дима, ты создаешь на сцене очень разные характеры. Где ты их подсматриваешь?

— У меня такой цели нет — подсмотреть. Мне вообще: как человеку подглядывание претит. Просто мне нравятся люди иные, чем я. И в памяти, конечно, есть коллекция таких типажей. Как правило, сценический образ возникает у меня за 2-3 дня до премьеры. Наступает момент, когда вдруг появляется какой-то нюанс: поворот головы, интонация.

Если заглянуть в мозги актера, работающего над ролью, то зрелище предстанет скучнейшее. Потому что актерское сознание словно постоянно носится по кругу. Но при этом с каждым оборотом оно цепляет какую-то маленькую песчинку. Нюанс. Эпизодик. Листочек из какого-то мира. Вдруг и деревце выхватит. А потом и сам мирок какой-то, вот уже и дома появились, народ сидит, чай пьет. То есть, все время по кругу, по кругу — и к центру, к той башне, которую хочется, чтобы, по возможности, никто не валил. Это обычная профессиональная работа. Например, своего героя в «Горьком романе» я искал где-то полгода. Сначала это должен был быть очень серьезный писатель. Но однажды было очень холодно, в театре «Сузір’я» не топили — я встал из-за своего «писательского» стола и пошел какой-то такой дивной походкой, притопывая и прихлопывая. И Юрий Одинокий, режиссер, воскликнул: «О! То, что нужно!» Так серьезный писатель стал чудиком. При этом я всегда ставлю себе задачу — не повторяться. Новая роль для меня как провокация, импульс к внутреннему изменению. Это необыкновенно тяжело. Скажем, я недавно закончил репетиции в «Эвридике» Ануя. Я хотел, чтобы мой герой в этом спектакле не умел ни петь, ни танцевать, ни красиво жестикулировать, ни выразительно говорить... Чтоб он как бы был никаким. Но при этом гениально никаким!.

— Вроде амебы?

— В том-то и дело, что нет. Амебу сыграть просто, сложно сыграть амебу, которая была бы интересна, и внимание к себе притягивала. Но как это сделать?.. Очень сложно заставить себя не лицедействовать.

— Веришь ли ты, что все твои роли — не случайны?

— Ничего случайного не бывает. Приносят тебе роль и говорят: ты будешь ее играть, премьера такого-то числа. Ведь уже ясно, что она где-то во времени существует. Уже зрители в зале рассаживаются, чтобы мне аплодировать или освистать. Или яблоком в меня запустить. Значит, все, что нужно, — это быть готовым. И просто работать.

— Твои работы очень высоко котируются среди профессионалов, а звания ты до сих пор не имеешь. Не обидно?

— Лучше б на хлеб дали, чем вручать какие-то мифические звания. А если серьезно, то я пока и не склонен рассматривать свои успехи как некий прорыв. И вообще хороших артистов, без званий в том числе, в Киеве очень много. Другое дело, что часто они те тарелки разносят, с которых сами же должны были бы есть на балах...

— Как ты думаешь, игра на сцене чему-то учит самого актера?

— Еще бы! И это очень конкретное влияние. Играя Кромвеля в «Королевских играх» — циника, наглеца и выскочку, я вдруг в какой-то момент понял, что мы ведь живем в эпоху кромвелей! И во мне он тоже сидит. И внезапно каждый спектакль стал для меня как битва с этим внутренним врагом.

— Ты не слишком дружелюбно отзываешься о сегодняшнем дне. Не считаешь ли ты себя, в каком-то смысле, актером потерянного поколения?

— Знаешь, был у меня такой противный случай. Один знакомый бизнесмен как-то говорит: «Слушай, ты молодец! Но ты ведь не станешь никогда артистом!» — «А кто ж я тогда, по-твоему?» — «Как бы тебе объяснить... Вот ты не станешь, допустим, как де Ниро, правда ведь?..» Что на это ответить? И ведь многие так рассуждают, дескать, у нас все таланты — второго сорта. Вот тебе и ответ о потерянности. Тут психология пораженцев. У меня, кстати, тоже был период, когда ощущение бесперспективности сильно меня угнетало. Но зато сейчас я знаю: нужно довольствоваться тем, что есть. Ну, скажи, кого я должен обвинять, если мне не предлагают, скажем, Гамлета играть? Главное ведь в другом. Играя любую роль, я могу оставаться в ней и самим собой. Человеком. Не самым плохим, между прочим.