Два цвета свободы

Чернокожий скрипач Соломон Нортап жил в Нью-Йорке. Имел семью, был популярным музыкантом. Однажды вечером 1841 года его опоили, похитили и продали в рабство в Новом Орлеане.

Для экранизации книги воспоминаний Нортапа «12 лет рабства» британский режиссёр Стив МакКуин привлек сценариста Джона Ридли, который ранее работал над фильмами об афроамериканцах. Ныне, похоже, «12 лет рабства» может стать одним из основных претендентов на «Оскар».

МакКуин пришел в кино довольно необычным путем. До 2011 года он был известен как художник видеоарта — вида искусства, основанного на использовании видеоизображения. Родоначальником видеоарта считается корейско-американский художник Нам Джун Пайк, первым в середине 1960-х годов освоивший монитор, видеокамеру и видеосинтезатор. С удешевлением оборудования и появлением цифровых видеокамер видеоарт превратился в распространенную художественную практику. Драматургическая структура здесь необязательна. Как правило, видеокартины бессюжетны, они предлагают зрителю созерцание, разворачивание фабулы замещается движением образов. Кроме того, видеоарт работает не только с изображением, но и с пространством его демонстрации. Видео часто является центральным элементом более сложных инсталляций, а публика может оказаться частью игры, затеянной автором.

Одним словом, кинематограф и видеоарт отличаются кардинально.  Однако МакКуину удалось успешно перейти в категорию кинорежиссеров, дебютировав потрясающей драмой «Голод» (2011), посвященной голодовке протеста североирландских заключенных  в 1981 году. Следующий фильм, «Стыд», с Майклом Фассбендером, был явно слабее.

«12 лет» — первая костюмированная лента МакКуина. Видно, что с историческим материалом он стремится работать тщательно, воссоздавая предметную среду в деталях. Визуальная часть, от костюмов до операторской работы (Шон Боббитт),  выше всяких похвал — сказывается предыдущий опыт видеоарта. Все снято не просто красиво, а уместно красиво — от работы на плантациях до быта господских усадеб. Что же касается содержательной стороны, то здесь есть некоторые проблемы.

Конечно, такой сюжет — предельно трагичен. Но трагедию нельзя облегчать до мелодрамы, а МакКуин, увы, не избегает этой ловушки. Чиветель Эджифор, сын нигерийских мигрантов, прошедший школу британского театра, убедителен в роли Соломона, но то и дело сбивается на откровенное выжимание слез, и это не его вина — как представляется, режиссер не находит более глубокого решения для некоторых ситуаций. В целом, актерский состав действительно хорош: звезда экранизаций Толкина Бенедикт Камбербэтч играет набожного рабовладельца, Фассбендер — колоритного злодея-плантатора, Брэд Питт — скромного либерала из Канады. Вместе они удерживают нужное драматургическое напряжение, но время от времени кажется, что МакКуин все еще ищет свое место в ремесле рассказывания историй.  Для бывшего формалиста он слишком, пожалуй, прямолинеен.

Конечно, есть искушение назвать «12 лет рабства» антитезой ироничному и легкому «Джанго освобожденному» Тарантино. Но рабство — тема неисчерпаемая, и рассказывать о ней можно множеством способов. То, что получилось у МакКуина — черно-белая, без полутонов история. Равно простая и ужасная, как все истории борьбы за свободу.

Стив МакКуин: «Мне удалось погрузиться в историю рабства и вернуться оттуда самим собой»

Корреспондент «Дня» побывал на премьере фильма «12 лет рабства», состоявшейся на 51 Нью-Йоркском кинофестивале, и после сеанса был одним из журналистов, которые задали свои вопросы режиссеру

— Ваш фильм — нетипичный рассказ о рабстве. Думали ли вы о более традиционном сюжете до того, как отыскали книгу Соломона Нортапа?

— Я не знаю, какую идею рабства можно считать традиционной. Я хотел узнать, что это такое. Однажды кто-то спросил меня: что ты почувствовал, когда впервые узнал о рабстве? Я должен был бы знать ответ, но раньше у меня такого не спрашивали. Все, что я помнил, когда еще был маленьким — огромное чувство стыда. Поэтому я в конце концов захотел суммировать эти ощущения,  обуздать и сделать их частью моего опыта. Это очень важно. Я  углубился в исследование темы рабства с широко открытыми глазами. Я не мог начать это делать с уже готовой идеей — это был бы не я, — но пытался подобраться ближе к сюжету. Это мне удалось благодаря истории о том, как свободный человек попадает в рабство. Мне понравилось, что каждый может следить за тем, как Соломона забирают у его семьи. Вы словно переживаете это вместе с ним. Моя жена нашла эту книгу. Это был практически готовый сценарий. Просто невероятно.

— Одной из наиболее поразительных вещей является то, что Соломон практически ни на мгновение не впадал в отчаяние, имел чрезвычайно сильную христианскую веру, которая придавала ему сил. Вместе с тем, ту же религию исповедовали его угнетатели.

— Да, мне кажется, что в течение веков религия тем или иным образом помогала сохранить здравый смысл многим людям, особенно в Соединенных Штатах. Или сводила их с ума, если уже на то пошло. Важно иметь какую-то опору, иначе земля может уйти из-под ног. Я не рассматривал эту стойкость с точки зрения христианства. В книге Соломон достаточно часто обращается к Богу. Но не это меня интересовало. Для меня основными были самоопределение, отвага Соломона, его способность собрать волю в  кулак, его желание продолжать борьбу. И конечно, есть символизм в том, что он присоединился к хору (рабов, которые поют псалмы. — ДД). Для меня это тот момент катарсиса, который вы заметили.

— Кроме темы рабства, в фильме есть попытка понять менталитет тех, кто готов относиться к другим людям как к собственности. Есть два конкретных персонажа, одного из них, надзирателя, играет Пол Дано, второго, плантатора — Майкл Фассбендер, которые воплощают определенный уровень истерии и ненависти. Откуда, по вашему мнению, у них появились эти черты?

— Когда мы с Полом Дано обсуждали его персонажа, Тибитса, идея заключалась в том, что его когда-то бил отец. Мне кажется, что в Соединенных Штатах это было достаточно распространено: многие родители били своих детей. Меня били мои мать и отец — ремнем. Это возникло во времена рабства, вы видите, как это делают, и вы делаете это в ответ, вы думаете, что так можно делать со своими детьми. В этом суть героя Пола Дано для меня. И, конечно, в том, что он был белым, жил на юге страны и имел соответствующие взгляды на торговлю людьми. Следовательно, насилие с его стороны происходит именно от отцовых побоев и от того, кем он был. Что же касается персонажа Майкла Фассбендера, Эппса, то он не знает, что сделать со своей страстной любовью к рабыне Петси. Единственный путь, который он видит — разрушение любви путем насилия. Насилие — очень интересная вещь в том смысле, как оно увековечивается в истории, в семьях, с другими людьми и т. п. И очевидно, любовь является очень близкой к ненависти. Я не буду слишком углубляться в эту дискуссию, потому что чем дальше, тем сложнее она становится. Но это богатейшая тема.

«Когда мы сейчас «перематываем» время от эпохи рабства до нынешних дней, мы видим его доказательства везде: в Америке, на Карибах, в Европе. С самого начала рабство было глубокой психологической раной, с ним трудно смириться. Но людям намного легче отвернуться от этой проблемы, чем исследовать ее»

— Что вы узнали о психологии рабства, когда работали над фильмом? Как это знание вас изменило?

— Выживание — это самое важное, что ты узнаешь. Что нужно сделать, чтобы выжить, чего нужно избегать. Я сейчас здесь, потому что мои предки пережили рабство. Они должны были выживать с помощью любых доступных способов. Это было ужасно, можете себе представить, как это — родиться рабом? Это худшая вещь, которая может случиться с человеческим существом. Человек рождается рабом и его мнение о себе не может отличаться от мнения так называемого господина, который относится к рабам, как к пустому месту. Психологический вред от того, что ты рождаешься в среде, где ты — никто, просто колоссальный. И когда мы сейчас «перематываем» время от эпохи рабства до нынешних дней, мы видим его доказательства везде: в Америке, на Карибах, в Европе. С самого начала рабство было глубокой психологической раной, с ним трудно смириться. Но людям намного легче отвернуться от этой проблемы, чем исследовать ее.

— Возможно, ваш фильм может дать толчок к более активному диалогу относительно рабства и его остатков в современном мире?

— Очевидно, что фильм вызвал более активную дискуссию. Люди начинают говорить, и важно сохранить акцент на этом диалоге. Хоть это и сложная тема, но необходимая, потому что мы живем вместе.

— Расскажите немного о вашей работе с оператором. Как вам удалось создать эти поразительные, ошеломляющие образы, например, акцент на ярко-голубых глазах работорговца?

— Я работал с Шоном Боббиттом последние 13 лет. Он из Техаса, но давно живет в Англии. Итак, о цвете. Я чувствовал, будто мы снимаем в настолько цветущей среде, словно она имеет душу. Костюмы тоже играют значительную роль. Я хотел бы отметить важность работы дизайнера костюмов Патриции Норрис. Она собрала образцы хлопка со всех трех плантаций, где мы снимали, чтобы они соответствовали одежде. Они с Шоном много советовались, чтобы идеально подобрать цветовую температуру каждого героя. Многое зависит от небольших деталей. Например, есть прекрасная в своем ужасе сцена с Эппсом-Майклом Фассбендером и Петси-Люпитой Нионго, где он ее насилует. Мне очень нравятся силуэты, профили, европейский профиль Майкла и африканский профиль Люпиты. Это одна из тех вещей, которые мы обсуждали. Когда я читал книгу, образы возникали в моей голове почти сразу. Мне кажется, что очень трудно работать с образами, если постоянно смотришь  фильмы. Поэтому я не смотрел какие-то справочные материалы, все это уже существовало в моей голове.

— В литературе существует множество историй о рабстве, но во всех наблюдаются общие тропы: христианская мораль, то, как эти рассказы были связаны со сторонниками отмены рабства и с общей аудиторией, для которой их писали. Использовали ли вы эту литературу? Почему вы выбрали именно книгу Соломона?

— Потому что Соломон идеально подходил под мой замысел. Это путешествие от свободного человека до раба было настолько шокирующим... На то время 10% афроамериканцев жили на севере страны и были свободными. Соломон реализовался как музыкант, имел жену и детей, жил спокойной размеренной жизнью. Как я говорил ранее, мне понравилась идея вырвать кого-то из такой спокойной жизни, протянуть сквозь не очень приятные испытания, увидеть это собственными глазами. Это путешествие было очень интересным для меня. Я отношу этот фильм к жанру научной фантастики. Представьте себе: приземляется кто-то на Землю, а здесь существует эта книга под названием Библия, и каждый объясняет ее по-своему. И также есть люди, одни — рабы, вторые — нет. Это просто невероятно. Это нереально, словно нафантазировано, но это была правда. Также эта история напомнила мне Пиноккио, когда двое мужчин, Гамильтон и Браун, соблазнили Соломона-Пинокио работой в цирке. Это словно  сказки братьев Гримм — самые темные, жуткие сказки со счастливым концом, но ради счастливого конца нужно пройти сквозь ад. Я считаю, что сказки братьев Гримм просто невероятны. Этот фильм немного похож на одну из них.

— Это ваш третий фильм, в котором вы работаете с Майклом Фассбендером. Вы сразу решили взять его на роль?

— Одной из особенностей Майкла является то, что его нельзя принимать как должное. Он не будет принимать участие в фильме только потому, что над ним работаю я. Это должен быть очень хороший проект. Он — один из моих любимцев. Я думаю, он наиболее влиятельный актер своего времени. Люди хотят становиться актерами из-за него, актеры хотят сниматься в фильме, если в нем снимается Майкл, режиссеры хотят снимать фильмы с ним, потому что это гарантирует успех. У Майкла есть неповторимая привлекательность.

— Учитывая количество эмоционально напряженных сцен, я допускаю, что при их съемке существовала определенная доля импровизации. Долго ли приходилось вам готовить актеров до необходимого уровня эмоциональности?

— Репетиции — достаточно тяжелый труд. Что касается  спонтанности, то определенные отклонения от сценария, конечно, были. Когда работаешь с такими актерами во время репетиций, они настолько безукоризненны, что не хочется их останавливать. А когда начинаешь съемку, то они словно погружаются в другой мир, где я не могу ими руководить. Поэтому мы достаточно много репетируем, обсуждаем, мы доверяем друг другу. Поэтому, что бы они ни делали на съемочной площадке, это правильно. Это прекрасно, это магия. Мы очень много и тяжело работали, но я должен доверять им: что бы они ни делали, куда бы ни двигались — так должно быть.

— У вас жена плантатора жестока к рабыне, в которую был влюблен ее муж. Как вы чувствовали себя, изображая это — потому что обычно в американских фильмах жены рабовладельцев не являются негативными фигурами, хотя осталось много задокументированных фактов жестокости белых женщин, особенно по отношению к рабыням?

— Мы очень много узнали во время подготовки к съемкам. Например, жена рабовладельца хотела убить ребенка, которого одна из рабынь родила от ее мужа, но плантатор имел крупицу  своеобразного милосердия и заставил эту рабыню продать ребенка. Представьте только себе те ужасные истории, полные насилия. Сама идея любви здесь довольно странная, потому что вот я сижу перед вами, разговариваю об этом фильме, но вместе с тем, я в известной мере один из потомков тех, кто уцелел. Большинство людей, задействованных в фильме, — тоже потомки тех, кто остался в живых. Все сводится к тому, что именно называется любовью, это звучит странно, но так оно и было. Сама идея выживания заключалась в понимании. Это невероятный опыт, потому что мне удалось погрузиться в историю рабства и вернуться оттуда самим собой, ведь существовал риск потерять себя.