Элегия в ритме барабанной дроби

Макс Фриш, швейцарский прозаик, драматург и публицист, мечтатель и в известной степени романтический психоаналитик, стал известным в СССР еще в 60-е годы. Однако в стране, где человек был винтиком общественной машины, не слишком проникались проблемой, которая волновала Фриша — самоидентификации, тождественности человека самому себе, а фришевский тезис «Сценическая площадка — человеческая душа» не укладывался в идейно-эстетические категории соцреализма. Фриш несколько раз был в Москве, но сборник пьес, изданный в 1970 году, часто с неразрезанными страницами пылился в театрах.

Пьесы Фриша — модели абсолютно выверенной, совершенной формы. Анна Липковская создает собственную, литературную модель — пьесу и спектакль — не столько интерпретируя Фриша, сколько ссылаясь на него. Многонаселенная пьеса «Санта Крус» превратилась в компактный, с жесткой композицией и строгой графикой мизансцен спектакль. Режиссер отсек «лишних», на его взгляд, персонажей, «лишние» тексты, «лишние» идеи. Кусок покрытия для пола и стул — сценическая среда, по обе стороны которой, словно по берегам реки, сидят зрители. Внимание сконцентрировано на «миллионах терзаний» участников любовного треугольника, навеки соединенных мечтами, снами, воспоминаниями. Кажется, банальная история: вдруг к замужней женщине наведывается бывший любовник — Пелегрин (Дмитрий Лукьянов). Он заставляет глубже заглянуть в себя и Эльвиру (Оксана Архангельска), и ее мужа Барона (Анатолий Ященко), обостряет хроническую тоску и скрытую боль: каждый из героев недоволен жизнью, каждый ищет себя настоящего, а еще точнее — себя лучшего.

Нелинейность сюжета (события дляться и 7 дней, и 17 лет) дает режиссеру возможность свободного пространственно-временного монтажа. У Анны Липковской герои живут не среди людей, а среди аллегорических фигур: «бомжастые» близнецы Взволнованный (Петр Миронов) и Мрачный (Олег Месеча), остроумное воплощение фатума — Проницательная (Галина Корнеева), поэт Педро (Константин Костишин), «черный человек» — Секретарь Барона (Олег Савкин) — все они только кусочки мозаики абсурдного мира, в котором копошаться (и оказывается — зря) в поисках истины герои.

Лирический Барон, обиженная Эльвира, авантюрист Пелегрин с их мечтами и стуком в затворенные двери выглядят заслуженно обреченными на вечное прозябание и не вызывают сочувствия у режиссера. И даже юная Виола (Леся Самаева), дочька Эльвиры, этот Фортинбрас «Санта Круса» оказывается... знаком (вопросительным,восклицательным?), внезапно возникая в спектакле, как Эльвира, только на 17 лет младше.

Липковская хитро смотрит, прищурясь, наблюдая за жизненными перипетиями героев, их напрасными потугами поехать, наконец, на Гаваи и начать новую жизнь. Вот подарена надежда — раскрывается черное пространство, расцвеченное красочными витражами далекой мечты, и тут же, забавляясь наивностью людей, режиссер отправляет в далекое желанное плавание комичную команду — ведь гребут на этой романтической галере клоуны — Взволнованный и Мрачный — ластами.

Эта легкость в жонглировании смыслами и настроениями в фактуре иронической элегии (так определен жанр спектакля) — деликатная, но очень мрачная констатация: иллюзий больше нет. Проблема не в вечном конфликте мечты и реальности, и даже не в драматичности поисков смысла жизни. Мир не изменить. Судьбу не выбирают. Не догнать корабль с красным вымпелом, который везет к неведомым берегам твои утраченные возможности. И возможности эти — только иллюзия. Ведь нельзя потерять то, чем не обладал.

Для Фриша всегда был актуален Чехов с его человечной тоской переживания экзистенциальных проблем. Для одной из своих пьес — «Биография» — Фриш взял эпиграфом слова Вершинина («Три сестры»): «Если бы начать жизнь снова, притом сознательно? Если бы одна жизнь, которая уже прожита, была, как говорится, начерно, другая — начисто! Тогда каждый из нас, я думаю, постарался прежде всего не повторять самого себя...» Это единственная истина героев «Санта Круса». Все остается, как было. Душевный апокалипсис уже состоялся.