Европеец Шевченко во времена пост-постмодерна

200-летие со дня рождения Тараса Шевченко — событие для Украины и мирового украинства очень значимое. Даже на фоне нынешних политических баталий. Или, возможно, именно на фоне этих баталий — ведь Шевченко является одним из символов Евромайдана, символов борьбы с бесправием и борьбы за свободу.

• Но, вместе с тем, Шевченко сегодня (как, собственно, и всегда) выступает объектом ожесточенной идеологической борьбы — некоторые формы этой борьбы традиционны вот уже более века, а некоторые — новые, так сказать, пост-постмодерные. Одни масс-медиа (печатные и электронные) в эти дни продолжают бесконечный рассказ о «священном и неприкосновенном наследии Великого Кобзаря», другие ропщут, что почти никто в Украине не стремится модернизировать Шевченко и он предстает неким «дедушкой в папахе», третьи преподносят (от имени разных современных авторов) реинкарнацию тезисов В.В. Щербицкого относительно Шевченко как «образца украинско-русской двуязычности», четвертые в очередной раз вспоминают о некоей «латентной гомосексуальности поэта», ну, а пятые скептически относятся к европейскости Шевченко — мол, куда ему браться до некоторых художников ХХ и ХХІ веков, провинциальный поэт из провинциальной Российской империи...

Я уже не говорю о тех, кто — вслед за черносотенцами столетней давности — распространяет в СМИ и в книгах, пользуясь всяким случаем, разнообразные сплетни о «вурдалаке Тарасе Шевченко».

Юбилейный шум, один словом.

При этом неординарные мысли и интересные выводы в среде противников «вурдулаковеденения» премежовываются с откровенными глупостями, основывающимися то ли на «искреннем» невежестве, то ли на нежелании думать. Поэтому стоит хотя бы пунктиром расставить некоторые точки над некоторыми «і».

• Начнем с того, что место и роль Шевченко не только в украинской, но и в общемировой истории — это место и роль одного из тогдашних европейских «будителей» и «возрождателей нации». С тем отличием, что выдающиеся деятели культуры порабощенных европейских народов при всей своей любви к «низам» имели элитарное происхождение или, в крайнем случае, были выходцами из тогдашнего среднего класса и смотрели на мир со своих социально обусловленных позиций, тогда как «у Шевченко, словно перебивая друг друга, заговорили все, до этого безмолвные составляющие народной стихии...» (В. Скуратовский).

И поэтика Шевченко тоже вплетена в тогдашние европейские направления. Сначала это романтизм с его гипертрофированными чувствами художественных героев, их стремлением отвергнуть привычную жизнь, с нахождением героики в прошлом, с яркой природой, в которой человек находит исцеление и новое рождение. А затем поэт эволюционирует к более сложной и многоплановой стилистике. Здесь и политическая сатира уровня Генриха Гейне, и историософские произведения, и перепевы библейских сюжетов. В любом случае, поэтика Шевченко не сводится к каким-то простецким формам и содержанию:

«И небо невмите, і заспані хвилі

І над берегом геть-геть.

Неначе пьяний, очерет

Без вітру гнеться».

Это вовсе не «народническая» стилистика. «Невмите небо» — это из европейской (и украинской) поэзии уже ХХ века, это — прорыв в стилистику будущего. А, вместе с тем, имеем прорыв и в будущие мировоззренческие смыслы. Неслучайно Жан-Поль Сартр считал Шевченко одним из предтеч экзистенциализма.

«Немає гірше, як в неволі

Про волю згадувать. А я

Про тебя, воленько моя,

Оце нагадую».

• Это — прямой парафраз Шевченко из «Божественной комедии» Данте. Что это не случайное совпадение, подтверждает цитирование этих строк в письме к Осипу Бодянскому в 1852 году, где Шевченко прямо пишет: «Как говорил старый Данте, что худже нет, как в нищите вспоминать о давнишнем счастье, так я теперь чувствую это». Как доказали текстологические исследования Максима Стрихи, Тарас Шевченко хорошо был знаком с творчеством великого итальянца (и через русские, и через польские переводы), поэтому не раз примерял его судьбу и мытарства к своим, сознательно вписывая тем самым себя именно в общеевропейский контекст.

Ведь Данте в ХІХ веке стал не просто поэтом, а духовным знаменем тех наций, которые боролись за свое освобождение. Прежде всего итальянцев, так как до времен Гарибальди Италия была тоже разробщенной, и Данте сыграл здесь огромную нациотворческую роль. В Польше к фигуре Данте обращались польские великие поэты-изгнанники Мицкевич и Словацкий. А в Украине ситуация была хуже, чем в Италии, хуже, чем в Польше. Так как Украина была лишена не только своей государственности, она была лишена права называться самой собой. Поэтому роль поэта, который так же прошел изгнание, прошел ад и чистилище, была здесь созвучна с ролью Данте для своего времени, для Италии и для Европы.

• Бросается в глаза, что параллель Данте — Шевченко осознавали уже современниками Шевченко. Наверное, впервые об этой параллели написал известный русский поэт, автор популярных доныне романсов Аполлон Григорьев в посмертной статье о Шевченко в 1861 году. Еще за 15 лет, отстаивая права украинской литературы на существование после Эмского запрета, французский литератор и критик Эмиль Дюран писал о том, что Шевченко был для малороссов их Данте. Иными словами, это измерение европейскости Шевченко не вызывало сомнений уже в ХІХ веке.

Европейскими по своей сути были и религиозное миропонимание Шевченко, его протетическое христианство. Об этом писал Иван Дзюба в книге «У всякого своя доля. Епізод із стосунків Шевченка зі слов’янофілами» (Київ, 1988). Дзюба не мог в силу цензурных обстоятельств (цензура в СССР официально была отменена лишь летом 1990 года) от своего имени прямо сказать о протетическом христианстве Шевченко, поэтому вынужден был, отрицая атеизм Шевченко, предоставлять слово современникам поэта, ведучих речь о его отбрасывании «византизма» и приверженности к «евангельскому пуританству», к протестантизму. И в самом деле, вот слова Шевченко: «О святые, великие, верховные апостолы, если бы вы знали, как мы запачкали, как изуродовали провозглашенную вами шествую, прекрасную, светлую истину. Вы предрекли лжеучителей, и ваше пророчество сбылось. Во имя святое, имя ваше так называемые учители вселенские подрались, как пьяные мужики, на Никейском вселенском соборе. Во имя ваше папы римские ворочали земным шаром и во имя ваше учредили инквизицию и ужасное аутодафе. Во имя же ваше мы поклоняемся безобразным суздальским идолам и совершаем в честь вашу безобразнейшую бакханалию... Где же любовь, завещанная нам на кресте нашим Спасителем-Человеколюбцем?»

Непосредственно сталкиваясь с московским казенным православием и с католицизмом в его тогдашнем, заскорузлом и догматичном виде, Шевченко видел беду в том, что и католическая, и православная Церкви отступили от предписаний Евангелий. Путь спасение и возрождение христианства он видит в его реформации, возвращении к незамутненным истокам (не случайна в его творчестве поэма «Єретик» — вот она, общеевропейская широта!), и беда Украины, что она ее не прошла. Но, несмотря на основательные труды Ивана Дзюбы, Оксаны Забужко и Евгена Сверстюка, даже многим интеллектуалам сегодня не понятны основополагающие христианские культурные коды, проходящие сквозь все творчество Шевченко — вплоть до «Псалмів Давидових» и последних поэзий.

• Как признак не европейской, а, можно сказать, евразийской ориентации Тараса Шевченко и в советские, и в постсоветские времена называют его так называемую «украинско-русскую литературную двуязычность». Но. Вот как сам Шевченко (в письме к Г. Тарновскому от 25 января 1843 года) объяснял, что заставило его прибегнуть к писанию на русском языке: «щоб не казали москалі, що я їх язика не знаю». Ему и самому это не нравилось: «Переписав оце свою «Слепую» та й плачу над нею: який мене чорт спіткав і за який гріх, що я оце сповідуюся кацапам черствим кацапським словом... Не хочется, дуже не хочется мені дрюкувать «Слепую», але вже не маю над нею волі. Та цур їй!» (письмо к Я. Кухаренко от 30 сентября 1842 года).

Что же касается «Журнала» Шевченко или, как его еще называют, «Дневника», то начат он был во время солдатства, в Новопетровском укреплении на полуострове Мангишлак; на написание его было дано официальное разрешение — писать только на русском, под досмотром и цензурой офицеров. Впрочем, была и вторая причина: тогда в моде были «журналы», предназначенные для чтения достаточно широкого круга друзей и приятелей авторов этих литературных произведений. Такой круг у Шевченко в Новопетровском укреплении и позже, во время путешествия по Волге и пребывания в Нижнем Новгороде, был почти исключительно русскоязычным, вот и писал он на русском, так как того требовали законы жанра. Вот и все относительно языка.

• Но стоит отметить и то, чем является этот «Журнал» в плане содержания. В нем автор его рассказывает о своем путешествии по Каспию, Волге, Центральной России, о своих посещениях храмов, театров, домов терпимости, литературных салонов, мужицких хат и солдатских казарм. О своей жизни, где было немало очень разного — от крутого похмелья после ночной оргии с друзьями и дамами соответствующего поведения до всегда неожиданных приходов (или, если сильнее высказаться, приступов) вдохновения, то ли поэтического, то ли художественного. Кстати, зарабатывал в те времена, после ссылки и по пути в Санкт-Петербург Тарас Григорьевич преимущественно живописью, как модный портретист. Деньги, впрочем, не задерживались у него — слишком много было вокруг искушений, слишком много молодых актрис и зрелых мадам. В пуританизме же Шевченко никогда не был замечен. Впрочем, и в истерическом разгуле в стиле: «Ты меня уважаешь?» — тоже. Нормальный, по-европейски образованный интеллектуал средины ХІХ века, а не святоша с иконы — вот кто престает со страниц «Журнала».

Та же личность может предстать и с телеэкрана, если сериал по «Журналу» будет сделан талантливо — то есть адекватно в отношении текста. Поскольку, как известно, гений задает образец, а талант в совершенстве воспроизводит этот образец.

• Но разве только с помощью «Журнала» Шевченко может сейчас так заговорить к массовой аудитории, чтобы это стало для нее большим сюрпризом? А как с его текстами, спетыми рок-музыкантами? Здесь, кажется, положено только начало, так как отбирались, похоже, трагические, драматические или лирические стихотворения поэта; среди исполнителей — ансамбль «Кобза», рок-группы «Кому вниз», «САД» и «Fata Morgana», певица Ирина Билык... А есть же еще и сарказм, есть юмор, наконец, есть протетические тексты и перепевы Святого Писания. В конце концов, хватит материала и для рок-оперы. И все это будет предоставлением слова самому Шевченко — с помощью самых модерных средств выражения.

Иначе говоря, на самом деле Шевченко был и остается не провинциальным «мужиком в тулупе», а по сути европейского масштаба нациетворцем. А еще он стал сейчас чрезвычайно актуальным, потому что видим тенденцию «запретить писать и рисовать» всем, для кого что-то значат свобода слова и убеждений.