Идолы и дивы Александра Ридного

А ведь начинал он когда-то готически сурово: грубоватые раскрашенные деревянные рельефы, Христос, Богоматерь, Тайная Вечеря (где один из апостолов ласково треплет котенка!). В тех ранних работах внятно прочитывались традиции народной резьбы — предмет искуса многих скульпторов, в большинстве своем не решающихся наследовать им в своем творчестве. Ридный — решился, но об этом свидетельствуют сейчас лишь репродукции. Равно, как и о его полуанонимных (с С.Дзюбой, Р.Кухарем, В.Полоником и А.Сухолитом) скульптурных акциях вроде «Иерархии пространства» (1992), в которой, по мнению нашего ведущего исследователя пластики Л.Лысенко, персонифицировались первые дни творения: от сада валунов-увальней до стремительного взлета вертикалей. Увы, в «пространстве мысли» Украины эти блестящие опыты артикулированы не были. Наших мастеров (в том числе и культового — заслуженно! — Александра Сухолита) хоть и «почитают», но не «читают». Более того, «читают» тем менее, чем более «почитают».

Вчера еще камень Ридного был по-кариатидному упрям и несгибаем. Сегодня — «бронзы звон», и кариатиде велено делать «мостик». Идолов постепенно сменяют грациозные дивы. Они танцуют. Кажется, менуэт. Да и уцелевшие «ридновские» идолы — манерны и елейны.

Раньше творческие находки Александра Ридного обладали весомой безусловностью, когда их «покрывала» труднорасчлененность камня. Молчание их «выгораживало». «Заговорив» (разумеется, это метафора), они стали уязвимы. Нахлынувшее вдруг богатство культурных ассоциаций — конечно, с выходом на сознание среднекультурного зрителя, а не по отношению к Абсолюту, не терпящему реплик и «разговорчиков в строю», нередко оказывается «медвежьей услугой». Художнику оно обещает приступ безвкусицы. Но у Ридного она все-таки, к счастью, случайна (грудастый истукан), а в случайности своей — роскошна. «Игра в бисер» обречена на успех, «... если только ставки не по-купечески скромны и нет желания за раз сорвать весь банк. Но — лишь помедитировать, играя».

Два сквозных мотива, невозможных несколько лет назад, одушевляют сегодняшние работы скульптора, две версии зыбкостей: растительный стебель и электрическая лампочка. Когда-то его созданиям не требовалась столь зыбкая опора, но сегодня из стебля прорастает квазивосточное божество; на стебель опирается долговязый чудак в пальто и шляпе. Лампочка, наверное, знак профанического, но вполне доступного света (синица в руках...). Нередко она сама рождается в стебле, имитируя бутон, или тускло озаряет серию из четырех рельефов. Все четыре в экспозиции в галерее «Ателье Карася» были снабжены табличками. Третий, в частности, именовался «Зона опасности, стой!» И надо ли удивляться, когда через пару дней после вернисажа, придя в «Ателье Карася», я обнаружил, что один из рельефов исчез. Очевидно, им соблазнился кто-то из посетителей, которому было «все до лампочки»... Зыбкости порой торжествуют вопреки нашим предсказаниям.