Игры с Фатумом

Осторожно, двери закрываются (страшновато — а вдруг не откроются)? После третьего звонка вход в зал запрещен (еще как разрешен, особенно для VIP- персон)… Не прислоняться (а есть к кому?)… Не курить (сквозь дым надпись почти не видна)… Не высовываться (высовывайся- высовывайся, будешь иметь тот еще вид — надпись в одесском трамвае)… Кто-то предупреждает, запрещает, советует, предостерегает — от чего?… От Фатума, от злой Судьбы, от Рока. Кто?

Античные греки лишь об этом и играли свои театральные трагедии, которые так и назвали впоследствии — трагедии Рока, Фатума. Судьба человека в пьесах Эсхилла, Софокла, Еврипида определялась волей богов. Но один старинный мудрец — Аристотель, воспитатель Александра Македонского и автор первых трактатов по эстетике, — не признавал ареопаг олимпийцев и считал, что в роли Фатума в знаменитых трагедиях его современников выступает не мифическая сила, а незнание человеком обстоятельств. Мы бы сказали — фатальное отсутствие информации. Это очень нравилось крутым материалистам. И в этом была глубокая истина. Хотя, по-видимому, не вся…

И вот теперь в театре, в этом зеркале гримас общества, снова засветился интерес к Фатуму. Можно сказать иначе — это проблемы Пути, Призвания и Судьбы. Проедемся по киевским театрам и посмотрим…

ЦЫГАНСКИЙ ТЕАТР «РОМАНС»

Тут играют с Путем, Фатумом и Призванием словами пронизывающей поэмы Лины Костенко «Циганська муза», посвященной судьбе цыганской поэтессы Папуши. Играют на украинском, цыганском и польском, поскольку эту героиню ромов приютила и позволила состояться как литератору Польша, относительно более терпимая к цыганам. Не ищите в спектакле Игоря Крикунова цыганской экзотики — тут плачет скрипками, танцует юбками культура ромов. Иногда в танцах нет музыки, лишь ритмы топота и движения, только взмахи рук и резкие повороты головы. Тогда это поступь Фатума, гнев таборного проклятия, отчаяние изгнания и трагедия отчуждения целого народа.

Папуша несла ему Слово, поэтическое Слово, без которого нет у народа будущего, а ее топтал и проклинал обреченный Фатумом на духовное обнищание гордый и слепой этнос. Вот и разрывается Папуша (в блестящем исполнении Марии Драчук) между скрипкой цыганской, родной, и скрипкой в академическом европейском фраке, конфликтующими между собой (артисты Сергей Карась и Иван Списаренко). А у зрителей бьется сердце от гениальных стихотворений Лины Костенко (не только о цыганских — об украинских Слове и Судьбе), от темперамента исполнителей и выразительной сценической образности спектакля театра «Романс».

ТЕАТР-САЛОН «СУЗІР’Я»

Спектакль классика абсурдизма Е. Ионеско «Стулья» (тут под названием «Terra incognita»). Пьеса о двух стариках, стремившихся к лучшей, высокой жизни, а проживших ту бестолковую, назначенную им Судьбой, Фатумом. И вот у последней черты жизни мужчина и женщина представляют свою мечту, приветствуя в пустых стульях живых людей из высшего света. Режиссер (она же актриса) Л. Парис давно и последовательно занимается театром абсурда — это ее собственный Путь и Призвание. Хотя, кажется, она следует ему почти вслепую, исходя из своей женской эмоциональности и интуиции (что рождает отдельные выразительные моменты сценического действа), но не создает той философской (!) подоплеки, которая скрыта под алогичными, парадоксальными текстами пьесы. Вот и получилось, что в спектакле «Стулья» мы почти ничего не понимаем, не дешифруем, не догадываемся, и только последняя мизансцена посмертных объятий старых супругов на полу, на туманном пороге, колет в сердце.

«РОМЕО И ДЖУЛЬЕТТА»

Киев сегодня имеет немало версий этой классической истории о фатальной любви. Театр юного зрителя сыграл ее в стиле тинейджерской тусовки и дискотеки. Тут смерть возникала из шутки, из легкомысленности и эмоционального ослепления. Молодой театр растворил эту историю в дешевых стебных приколах. Национальная опера воплощает ее в пении на музыку Ш. Гуно, а Музыкальный театр для детей и юношества — в танце на музыку С. Прокофьева. Говорят, Русская драма планирует совместный с немцами проект по этой пьесе и уже играет современную ее аллюзию «JULIA @ ROMEO.com («Norway Today»). И вот почти совпали во времени две премьеры в театрах на обоих берегах Днепра — у франковцев и у Мытницкого.

Фатум в представлении режиссера Алексея Лисовца на Левом берегу воплощен в образе мафии — семьи Монтекки и Капулетти выступают современными криминальными «семьями» то ли из Сицилии, то ли из Украины. Во всяком случае господин Монтекки (В. Ильенко) очень похож на председателя колхоза в своей кепке и застегнутой рубахе без галстука. Все остальные одеты одинаково — в черные современные костюмы с белыми рубашками и ножами, заткнутыми на спине за пояс. Двигаются они стремительно, порывисто, много бегают, выставляют вперед настороженные руки и пританцовывают на полусогнутых ногах. Этот мафиозно-современный стиль спектакля вполне убедителен, он целостный и последовательный. Разве что ощутимым диссонансом звучит многословный (хоть и сокращенный театром), пышный, цветистый текст Шекспира. Мафиози неспособны на подобное парадоксальное красноречие. Такое дерзкое столкновение стилей поведения и высказываний порождает фальшивую интонацию представления.

Речь не столько о смелом творческом поиске Театра на Левом берегу, сколько об острой проблеме прямого осовременивания Шекспира и классики в целом. Проблема не так уж проста. Сами англичане сталкиваются с необходимостью перевода текстов Великого Билла с английского на… английский, с древнего на современный язык. Это все равно, что «Слово о полку Игореве» — в оригинале его читают только специалисты. Сейчас существует практика литературных римейков знаменитой прозы — читается легко, кратко, сюжет ухватить легко, только… дыхание авторской души, выплеснутое в первоисточнике, из римейка исчезает. А кто имеет измерение таланта, адекватное шекспировскому? И смелость (а не наглость), чтобы перепеть его на современный лад?

Вопрос остается открытым. И решаться может совсем иным образом.

Ответ — в дуэте Ромео (Ахтем Сейтаблаев) и юной Джульетты (дебютантка Ольга Лукьяненко). Неистовство чувств этих фатально влюбленных невероятно искреннее, откровенно эротическое и прекрасно целомудренное, преисполненное высокой красоты и такого энергетического «накала», что им не только не мешает красноречие Шекспира, а, кажется, не хватает слов для озвучивания Любовного Единения. И это, кстати, не в сцене брачной ночи (она подана как прощание на вокзале), а в первой их встрече наедине, в саду, до венчания.

Силы любви молодой пары хватает на уравновешение силы тотальной ненависти окружающих. А она в этом спектакле практически беспричинная, вечная, это природа, ментальность действующих лиц современной сцены жизни. Особенно это заметно в работе артиста Михаила Кукуюка. Его Меркуцио варианта ТЮЗа (он и там играл эту роль когда-то) был неукротимый шутник, повеса, сорвиголова, мотылек из свиты королевы Маб. Нынешний его Меркуцио истекает желчью, он зол на весь мир лишь за то, что этот мир существует, и поэтому охотно ищет себе врага, а кто ищет, тот всегда найдет. Даже его шутки с друзьями достаточно жестокие и злые. Собственно, с его подачи и начался смертельный бой с Тибальдом, повлекший за собой такое количество погибших.

Ну а сам Тибальд (первая отрицательная роль Андрея Саминина) — зол, видимо, от страстного романа, в который вовлекла его родная тетка, мать Джульетты. Их грубые объятия чуть ли не на глазах у старшего Капулетти противопоставлены красоте любовной пластики героев. Светом и тенью сопоставлены в спектакле влюбленные мать и дочь, обе они переполнены чувством, одна — Любовью, а другая — Похотью. Ирина Мак выразительно передает разрушение личности стареющей синьоры Капулетти, которая спивается, потеряв молодого любовника. Оказывается, таким новейшим трактовкам вполне поддается текст пьесы, смотря, как его читать и кому адресовать реплики…

В спектакле О. Лисовца встречаем и другие ипостаси любви на фоне тотальной ненависти. Например, почти «лолитная» привязанность Капулетти-отца (Дмитрий Лукьянов) к Джульетте, импульсивной, порывистой, шаловливой проказнице, удержать которую никто не в силах, но которая вдруг становится сосредоточенной, статичной, горестно-грустной — она умерла душой рано, проведя Ромео в изгнание.

Есть тут и простая, какая-то растительная любовь Кормилицы. Она ограничивается падением девушек на спину, продолжением рода и кормлением детей — своих и чужих. Страсть ей неведома, но за нею стоит сама естественность, правда жизни. Так искренне, естественно и играет Кормилицу Олеся Жураковская.

Но нынешняя реальность практически не знает и не хочет знать Любви — этой наивысшей ценности Жизни. Фатум сегодняшнего дня — в тотальности Ненависти, нетерпимости, человеческой глухоте, моральной грязи, потоках крови. И никакого примирения, даже намека на него нет. Такому Фатуму можно противопоставить одно — молитву. Нею и заканчивается спектакль Театра драмы и комедии на Левом берегу Днепра. На колени опустись и за себя помолись, ведь погребальный звон (тут — колокольчик в руках монаха) звонит и по тебе… Молись.

Фатум в представлении франковцев говорит выразительным голосом Богдана Ступки. В финале, пока обнимаются старые Монтекки и Капулетти, спрятав за спиной друг у друга блестящие ножи, они слышат Голос. На многих языках Он вещал о том, что нет повести печальнее на свете, чем повесть о Ромео и Джульетте. Вопрос — почему? Печально смотреть сценическую версию режиссера Валентина Козьменко-Делинде, который подменил Любовь — Ее Физиологическим Величеством Похотью. Ею проникнуты все персонажи от Ромео и Джульетты и их родителей (матерей особенно) до друзей, монахов и слуг. Не зря тут персонифицирована проститутка Розалинда, которую так хотел излишне возбужденный Ромео и которая охотно отдается всем. По сцене бегают (замена темперамента движением), снуют и шаркают неуклюжие, духовно мизерные фигуры во главе со слабохарактерным князем-пацаном, они и живы-то лишь соседскими распрями. Эти сексуально озабоченные маргиналы справедливо заслуживают всяческих жизненных поражений. Именно это и печально.

Не стоит останавливаться на отдельных работах талантливых актеров франковского театра. Они работают в основном с полной самоотдачей (часто перебарщивая), в меру своих талантов и желания (или нежелания). Но пошлость поведения их персонажей сводит философский уровень жанра трагедии к обычной мещанской мелодраме. А вообще на тему фатальной любви и полового влечения есть мелодрамы более волнующие и страшные. Зачем тревожить Шекспира?

Удивляет и сценографическое решение представления. Режиссер В. Козьменко-Делинде практически всегда самостоятельно распоряжается игровым пространством. Вот и тут он использовал огромное стекло в раме, которое прекрасно сработало когда-то в его постановке «Чайки» в театре на левом берегу. Но никогда ему не удавалось использовать пространство над планшетом сцены. И в франковском спектакле верхняя часть зеркала сцены зияет черной дырой. Пустотой. И это не образ, не метафора, а просто пространство…

ЦЕНТР КУРБАСА

Так Фатум тяготеет над киевскими художниками, даже доводя до сумасшествия. Вот уже в Центре Леся Курбаса сыграли «Записки сумасшедшего» по Гоголю в режиссуре Марка Нестантинера, что до узнаваемости растворился в актере Виталии Линецком. Актер уже несколько лет специализируется на ролях сумасшедших. Его Поприщин — натура чувствительная, безумие его медитативное, выразительные тонкие пальцы создают собственные мизансцены, акцентируя внимание на мысли об утраченной личности…

Здесь тоже работает огромное стекло в раме (дизайн Владимира Карашевского). За ним колышутся тени больного человеческого воображения. А за вашим окном что колышется? Ах, туман… «Холодні осінні тумани клубочаться вгорі і спускають на землю довгі коси»… «Туман, туман, седая пелена… В сплошном дыму, в развороченном бурей быте с того и мучаюсь, что не пойму, куда несет нас рок событий»… Рок, Фатум, Судьба… Где путь? Где берег мой? Театр ищет ответа...