Иван КОЗЛЕНКО: «Результат может быть достигнут не повиновением, а волей к изменениям»

Уже больше года как завершился Майдан, который назвали Революцией Достоинства. Больше года пылают свечи на Майдане и Институтской в память о погибших героях Небесной Сотни. И все это время идет кровавая война на востоке Украины, где за всех нас погибают, отстаивая мирную и свободную жизнь страны, лучшие ее сыновья. И все мы, несмотря на личное экономическое положение, поддерживаем наших воинов — мыслью, словом, делом, деньгами, едой, — всем. А «высокие кабинеты» живут своей жизнью — риторикой, борьбой за власть, укреплением «семейных кругов», демонстрируя своим существованием полное пренебрежение к рядовым гражданам.

Не касаясь ни проблем высокой политики, ни экономической бездны, ни запущенности ЖКХ или медицины, в разговоре с генеральным директором Национального центра Александра Довженко Иваном Козленко, человеком образованным и креативным, мы затрагиваем лишь вопрос культуры. Ее места в жизни страны и людей. Ее возможностей в построении презентационного образа Украины в мире.

— Иван, тяжелый этап «борьбы за власть» в самом Центре якобы закончился. Прошло уже определенное время, которое может показать, что сделано, что будет сделано и что может быть сделано, хотя на культуру денег никто не планирует давать.

— Период борьбы за должность сменился периодом борьбы за существование. Последние пять месяцев шла изнурительная борьба за выживание, и следует сказать, что она была успешной, потому что мы выжили. Она проявила фундаментальные проблемы не только в самом центре, но и в целом в культурной сфере, такие как рациональность использования ресурсов — человеческих и материальных. И оказалось, что они есть.

— Они — ресурсы, или они — средства?

— Оказывается, что и средства. Их нет, но их можно сэкономить, найти альтернативные источники финансирования и т. д. Этот способ альтернативного замещения никогда не использовался в «хлебные» годы. Поэтому мы сейчас ничего не просим у государства, понятно, что это бесполезно. У государства нет денег. Нужно вписаться в те возможности, которые есть. С этой целью были проведены сокращения, изменено штатное расписание, введен режим радикальной экономии, рационализирован менеджмент. Было переосмыслено предназначение нашей огромной территории и здания, содержание которых всегда требовало огромных средствах. Это уникальный ресурс, который мог бы не вытягивать, а приносить средства. Так родился проект арт-кластера, креативного пространства, которое должно быть заселено культурными институтами, и задачей которого будет содействие независимым, некоммерческим, негосударственным низовым культурным инициативам. Такая синергия должна создать из Центра не просто киноинститут, который занимается только кино, но также междисциплинарными проектами. Наше желание — в конце осени запустить ряд таких проектов, в том числе свой кинотеатр с собственным программированием, культурный центр, медиатеку. Все это должно быть сконцентрировано в центре и свидетельствовать о нашем стремлении к транспарентности, к доступности информации, которая, к сожалению, особенно в архивных учреждениях Украины до сих пор в своей массе остается недоступной.

«ЗАДАЧА МЕНЕДЖМЕНТА КУЛЬТУРЫ — ПОСТРОИТЬ СОЦИАЛЬНЫЕ ЛИФТЫ»

— Государство никогда особенно не интересовалось культурой. Культура была даже не на последнем плане. Сегодня, по моему мнению, те, кто руководят культурой, не понимают, что это такое, и что с этим делать. Нужно ли бить в колокола и искать людей, которые смогли бы руководить культурой, или вообще министерство — это какой-то аппендицит, который нужно удалить хирургическим путем?

— Считаю, что министерство должно существовать, безусловно. Но этот институт должен строиться на принципах современного менеджмента, которого нам очень не хватает. Унаследованные с советских времен функции министерства — идеологическое проектирование и обслуживание официозных нужд и торжеств — это абсолютно не те функции, которые должно выполнять министерство. Нет осознания того, что культура — это важнейший капитал. Мы потенциал собственной культуры еще не использовали и не осознали. И нет понимания, что капиталовложение в виде культурного продукта даст через 10-15 лет абсолютно новое поколение людей с трансформированным сознанием. Задача министерства и вообще государства, нам мой взгляд, открыть возможности — не навязать, не предложить готовый ход, схему. И здесь нужно вслух говорить о кризисе компетенций в соответствующих органах власти.

На протяжении послереволюционного года медленно разворачивался процесс радикальных изменений культурной политики. В частности практиковалось привлечение компетентных специалистов из разных областей, которые доказали успешно внедренными проектами свою профессиональность. Для этого как раз министерство и существуют, как менеджерский центр, в котором мощный пул менеджеров выступает коммуникатором, а не субъектом, спускающим какую-либо программу вниз.

Однако государство так и не смогло сформулировать культурную программу, не был сформирован проект культурного развития, то, что мы называем стратегией. Время требует появления этой стратегии, но в недрах каких кабинетов она формируется, мы не можем понять. Нужна система прозрачного не только финансирования, но и обмена информацией. Коммуникация пробуксовывает, непонятным образом происходит оборот информации, которая порой подвергается профанации, бюрократическому обесцениванию. Задача менеджмента культуры — проявить низовую инициативу, построить социальные лифты. Вот именно они пока что и не работают. Министерство необходимо в виде учреждения, которое бы предлагало такие социальные лифты, в том числе и внутри собственной структуры, но в первую очередь, через сеть культурных центров.

— Вы ничего не ждете от государства и способны сами доставать, аккумулировать и разумно тратить деньги. Но мы все знаем, что просто так это не делается, тем более что законодательная база не дает возможности проявления таких инициатив. Как с этим обстоят дела?

— Существует основная проблема в Украине — живучесть бюрократии и ее саморепродуктивность. Это абсолютно непонятная для меня механика. Система ассимилирует всех людей, которые приходят туда единично, полностью поглощает и делает их частью собственного тела. Мы должны достичь в институциях управления культурой критической массы людей, которые смогли бы собственной волей, волюнтаризмом изменить существующую  систему.

— Это романтизм?

— Да, но мне кажется это возможно. Наблюдаю вокруг, особенно после революции, всплеск невероятно интересных идей, инициатив. И мне кажется, что сейчас приходит поколения людей, у которых нет страха. Это люди, которые младше нас, которым 20 лет, например. И как грибы выросли все эти стартапы на протяжении последнего года, когда молодые люди, не боясь коллапса государства, пытаются воплощать в жизнь свои идеи. Отсутствие страха — это для меня признак нового поколения, и еще — включенность в международные процессы, потому что это люди, для которых не существует границ ни физически, ни виртуально. Мне кажется, включение таких людей в государственные институты было бы эффективным. К сожалению, вижу, что люди не готовы туда идти, потому что имеют предубеждения именно относительно этой неистребимой бюрократии. Должны быть созданы экспертные центры разработки новых идей и мыслей: настолько авторитетные, чтобы власть вынуждена была с ними считаться, потому что общественное мнение при других обстоятельствах считало бы эти институты либо коррумпированными, либо заангажированными... Надеюсь, что в ближайшие несколько лет появятся несколько экспертных центров, которые будут диктовать, не будучи сами непосредственно включенными в правительственные программы (структуры), отработанные снизу на уровне экспертной среды идеи, форматы и концепты.

— На Каннском фестивале традиционно работал украинский стенд, где Центр Довженко не в первый раз принимает участие и, по моему мнению, представляет очень достойное государство. И в настоящее время есть интерес и любопытство мира к нам. Каким образом в Каннах использовался этот интерес и что мы представили киносообществу?

— Впервые в этом году на украинском стенде было представлено больше независимых проектов, финансируемых не государством, а на частные (меценатско-грантовые) средства. Вот я четыре года уже туда езжу, это первый год, когда независимых (негосударственных) проектов будет так много. Это свидетельствует о том, что общество может обойтись без государства. И это как раз самый больший приговор для государства и для правительственных институтов в том виде, в котором они существуют.

— И что, никто из госчиновников не появился там?

— Нет, конечно, были, потому что государство небольшие средства все-таки дает на организацию павильона. Но павильон — это лишь стены. Он может стоять ненаполненный ничем. А мы говорим об уникальном киноконтенте, который представлен в рамках работы павильона и через который украинское общество отрефлексировало события последних полутора лет. Например, основной темой, которая волновала всех, было требование об освобождении Олега Сенцова. Там постоянно показывали его портрет, речь о нем шла перед каждым просмотром, и весь киномир однозначно высказался по этому поводу.

Мы сейчас совместно с Одесским кинофестивалем готовим ретроспективу «Одесса в огне: оккупация/освобождение», в рамках которой будут показаны фильмы, освещающие период румынской оккупации Одессы как с украинской, так и с румынской стороны. Мы представляем эту ретроспективу как препарацию тоталитарных пропагандистских моделей. Потому что существуют советская и румынская историографические модели, и рядом — советская и румынская кинематографические рефлексии периода оккупации/освобождения. Но нет украинской. На протяжении Второй мировой войны Румыния была страной, где происходило массовое уничтожение еврейского населения. И теперь там переживают Холокост как национальную драму, к которой румыны так или иначе имеют отношение. Но мы сталкиваемся с тем, что Украина не осуществила исторической рефлексии, которая бы переосмысливала период оккупации не с тоталитарной позиции, а с позиции современного государства. Рефлексии, которая бы должна была дать ответ на вопрос: жертвами или субъектом насилия мы были в той войне, чем было для Восточной Европы советское освобождение, которое в то же время обернулось оккупацией?

Это проблема, которая существует относительно очень большого количества периодов украинской истории, но, слава богу, не для периода последних полутора лет, когда Украина демонстрирует волю к осмыслению новейшей истории. И я думаю, что это огромный плюс, потому что Украина, украинская культура приобретает субъектность. Мы впервые говорим собственным голосом, анализируем, рефлексируем навязанные нам догмы, начинаем думать. До этого времени относительно почти всех украинских периодов истории мы были объектами чужой пропаганды и манипуляции.

«ВСЕ, ЧТО МЫ СЕЙЧАС ЭКСПОРТИРУЕМ — ЭТО «КУЛЬТУРНАЯ РУДА»

— А что именно представил Центр в Каннах?

— Мы представили наши старые фильмы как отдельный культурный продукт. Не просто как контент, а как помещенный в определенный исторический, эстетический контекст, подвергнутый суровой рефлексии и переосмыслению.

Я был на совещании в Минкульте, где обсуждался вопрос создания Украинского института, который будет заниматься продвижением украинской культуры за рубежом. Наподобие Польского, Чешского, Французского институтов и т. п. И я был удивлен, что на этом совещании не было ни одного из успешных украинских культурных менеджеров, кроме директоров этих заграничных Институтов — Чешского, Польского, Французского институтов и Британского Совета. Их опыт, несомненно, полезен, но он все-таки рождался в несколько иных обстоятельствах, чем наши. И вот я заметил в рамках этой дискуссии, что неплохо было бы привлечь и авторитетных украинских менеджеров, мы много интересного от них услышали бы.

Культуру можно продвигать лишь как культурный продукт. И для того, чтобы его создать, нужен культурный менеджмент и культурное проектирование. Потому что все, чем мы в настоящее время владеем, что экспортируем — это «культурная руда»: хоры, танцевальные коллективы, писанкарство, ткачество и т. п. И этот экспорт «руды» отличает нас в культурном смысле от высокотехнологических наций. Директор Польского института Ева Фигель в частности отметила: «Миссия Польского института — показывать, как Польша изменилась на протяжении последних 25 лет». Создается впечатление, что миссия наших государственных культурных институций — показывать, как не изменилась украинская культура на протяжении последних трех тысяч лет. И это основная проблема, потому что современная культура с начала ХХ века формируется на принципах инновации. Чтобы создать востребованный культурный продукт, как всякий продукт из материала, нужно создать его обертку, определить целевую аудиторию, потребителя, цену, в конечном итоге. Это не обязательно средства. Когда я говорю о цене, я хочу понимать, почему французский зритель в Париже, где происходит тысяча событий одновременно  — в Лувре, Гран-Пале, в д’Орсе, должен прийти на выставку украинского художника или в украинский театр, то есть заплатить за это собственным временем, которое можно потратить на другие мероприятия? Этого осознания в наших институтах нет. Недостаточно, что мы — Украина и что у нас произошла Революция.

«ПОКА НЕ БУДУТ ИЗМЕНЕНЫ ПРАВИЛА ИГРЫ, СДВИГИ БУДУТ ОЧЕНЬ МЕДЛЕННЫМИ»

— У меня вопросы о «Немых ночах», которые, как я знаю, в этом году переносятся впервые. Как они будут существовать? В каком формате проходить? Уже второй год подряд министерство ничего не делает для известного Одесского фестиваля — «Два дня, две ночи». И можно перечислить очень много разных институтов, которые не поддерживаются вообще государством. Что будет с «Немыми ночами»?

— Государство («Держкіно») и в этом году поддерживает «Немые ночи», фестиваль включен в план мероприятий 2015 года. Однако в настоящее время разворачивается дискуссия вокруг этой схемы формирования планов мероприятий министерств. Кто определяет и кто формирует этот план мероприятий? Почему система финансирования не построена на конкурсных принципах? Как определяется приоритетность поддержки мероприятий? Этот вопрос был адресован, в частности, и исполнительным продюсером Одесского кинофестиваля Юлией Синкевич к руководителям министерства культуры.

А что касается «Немых ночей», то казалось, что прошлый год был самым сложным в истории существования фестиваля. Война только началась, но еще по инерции удалось провести достаточно масштабный фестиваль. А в этом году есть две причины, из-за которых он переносится. Первая — это извечная нехватка финансирования, а вторая — это осознание того, что он должен быть переосмыслен, определенным образом переформатирован. Потому что, во-первых, его первоочередная задача, которой было продвижение украинского кино и украинского авангарда, преимущественно в русскоязычном регионе понемногу утрачивает актуальность, поскольку регион в значительной мере в политическом смысле украинизировался. Следовательно, нам уже не нужно осуществлять своего рода культурную диверсию, которой был фестиваль в первые годы. С другой стороны — нехватка финансирования приводит к экономии и следовательно к ориентации в основном на украинских музыкантов, что также отвечает патриотическому подъему в Украине. Это и требование времени: мы хотим проанализировать через украинскую музыку не только украинское, но и мировое кино. Сейчас мы понимаем, что аудитория значительно повзрослела, и мы хотим услышать ее запросы.

— Но все же это деньги...

— Как правило, около трети бюджета фестиваля покрывалось из госбюджета через «Держкіно». Остальные — через альтернативные источники, в частности национально-культурные центры в Украине — Американское посольство, Чешский институт, Польский институт, Британский совет, которые очень активны в Украине. Поддержка украинских независимых культурных инициатив культурными центрами — функция компенсаторная относительно государства, которое должно было бы осуществлять приоритетное финансирование таких межкультурных проектов. Следовательно, государство потеряло в настоящее время монополию на культурный продукт, что очень важно для формирования транскультурного диалога во внеидеологическом поле. Это можно воспринимать как признак слабости государства, но на самом деле здесь открываются большие возможности — особенно чувствительность и способность к диалогу.

— Я так понимаю, что планов «громадью», они не просты в выполнении, потому что они не обеспечены, с одной стороны законодательной базой, с другой — держатся на энтузиазме?..

— К сожалению, за последние полтора года не была осуществлена такая необходимая настоящая ревизия законодательных основ. Инерция системы все еще очень большая, что приводит к использованию извечной нашей стратегии «латания» дыр и трещин. Должны быть осуществлены фундаментальные законодательные изменения. Не может государственная институция существовать без паритетного частного партнерства. У нас сейчас его нет, существуют лишь формы обслуживания государственного заказа. Это корень коррупции и заангажированных решений. Пока не будут изменены правила игры, а они должны быть максимально либерализованы, до тех пор в украинской культуре сдвиги будут очень медленными. В настоящее время основной консервационный потенциал системы аккумулирован в старых органах власти, чьи функции и миссия не переосмыслены. В сфере культуры государство должно обеспечивать на абсолютно прозрачных принципах возможность реализации любых инновационных идей и проектов.  Независимо от их узко трактованной «патриотичности»...

— В патриотичности есть патриотичность нормальная, которую переживает каждый нормальный человек. А есть ура-патриотизм, который все уничтожает.

— Есть ритуалы. И, к сожалению, ритуалами, а это форма, подменена суть многих вопросов, в том числе — обеспечение равного доступа к культуре подменено ритуалом торжества. Бюрократические ритуалы должны быть отброшены, потому что в нашем случае через них репродуцируется советское прошлое.

Государство за период независимости сформировало невыносимые правила игры. Последние 24 года все, кто работал в государственной сфере, подчинялись этим правилам. Революция дала пример того, что результат может быть достигнут как раз не повиновением, а волей к изменениям. И эта вот воля к изменениям кое-где тормозится очень консервативными государственными структурами. Переосмысление, а затем и демонтаж старой системы имеет idee fixe украинского истеблишмента. Порой бюрократия сначала вроде бы готова к изменениям, но потом в страхе делает два шага назад, прибегая к имитации. Наша задача — предотвратить это.