Из «книги сияния»

Почему-то это вспоминается все чаще. В гостях у Ивана и Марички, на киевском левобережье, на ул. Серафимовича. Спрашиваю у Ивана Васильевича, не хочет ли он перебраться на высокий правый берег из этих нововыстроенных высоток? Он берет меня под локоть и приглашает на балкон. Как раз солнце на закате — и Лаврские купола, Лаврские колокольни сверкают во всей своей золотистой красе. «Эту картину, — говорит Миколайчук, — не променяю ни на какую другую! Вы ж посмотрите — это же сама вечность...»

Что оставляет после себя артист? А то, что и любой другой человек — образы. Только в чем же разница? Актер дарует нам в наследство образ человека как такового, очищенного от случайностей и бытовых наростов. В «Книге сияния», написанной еще в ХІІІ веке, говорится о том, что «образ человека содержит в себе все миры горные и дольные», что образ этот избран «Святым Старцем» (Богом) для Себя Самого (цитирую по одной из книг Сергея Аверинцева). Может, слишком красиво получается, а только ж наверняка правда: артист, художник своим образом (образами) связывает нас с Господом. И то, что складывается во вселенскую сокровищницу образов, это не столько человеческий выбор, сколько селекция Самого!

И артистов Он так же выбирает нам (а точнее — подсказывает: вот же он, образ ваш, вот же настоящее подобие ваше!). Вы положите рядом несколько фото из ролей Миколайчука — они сияют так, как эти Лаврские предвечерние купола. И тот, кто пытается свести Поэта (как это бывает с некоторыми «шевченковедами», к примеру) или Артиста к их бытовым слепкам, совершает преступление не просто моральное. Так как пытается затоптать, заплевать тропинку, проложенную к Богу. Поскольку стремится измазать дегтем образ самого человека, свести его к увиденному в собственном зеркальном отражении.

В эти дни не можешь не думать о Богдане Ступке, который ушел от нас и сейчас на пути к встрече с Миколайчуком, который был за наставника (несмотря на то, что одногодки) во время работы над «Белой птицей с черной отметиной».

— Я заметил, — говорил Ступка, — мне легче играть те персонажи, у которых есть контакт с Господом. Возможно, что так у меня получается беседа с Ним. Пусть это еще далеко от молитвы, но что-то такое происходит. Поражающее количество людей, пришедших попрощаться с артистом во вторник на прошлой неделе, стремилось, кроме прочего, засвидетельствовать, что образы, созданные Ступкой, ими взяты в свой духовный багаж. Что молитвы Артиста ими услышаны...

Пишу эти строки, а перед глазами эпизод из «Белой птицы...» Петр Дзвонарь (Миколайчук) возвращается из румынского криминала, идет с ружьем и цимбалами через поле (кстати, вот как это записано в сценарии Миколайчука и Юрия Илленко: «В разрывах туч — там, где должно быть солнце, или звезды, или Бог — возникает фигура человека...») Слышен металлический клокот, Петр раздвигает колосья и видит братьев своих, Ореста и Богдана (Юрий Миколайчук), который клепает косу. В прибежище, в самом лоне природы, так похожем по пластике на евангельскую сюжетику...

Ступка-Орест радостно вскакивает на ноги:

— Петр, чтоб тебя черт побрал! Как мне плохо!

Петр:

— Так что, Дзвонари, драпс или кука?

— Вот мы тебе сейчас покажем — и драпс, и куку...

И увлеченно вскакивают побороть друг друга. И борцовский восторг превращается в братские объятия и счастливый хохот. И камера, словно глазом Божьим, смотрит на них с самой горы. Как прильнули они, как примкнулись к земному лону — из которого вышли и в которое уйдут опять. Может, нынче доиграют они на небесном экране этот эпизод, который просматривается мной сквозь пелену слез. И Сам главный Зритель, он же и Режиссер довольно констатирует: «Снято!». И Юрий Илленко тоже доволен: «Ребята, ну, ребята — как здорово!». И дописывает несколько строк в свою «докладную Апостолу Петру». Что именно — нам уже не прочитать, разве что услышать.

Нет, они и в самом деле магически сцеплены друг с другом в один братский круг, вот эти Шестидесятники, вот эти творцы экранных магий украинских. Разве случайно Илленко покинул нас в день рождения Миколайчука два лета назад? А то, что Ступка ушел в тот же июльский день, что и Кость Степанков восемь лет назад? И тут же воспроизводится в памяти, как на похоронах Леся Сердюка в конце мая 2010-го Илленко говорил об удивительной школе украинского кинолицедейства, и было это во Франковском театре.

Они улетают, один за другим, и не только актеры: Миколайчук, Владимир Денисенко (снял Миколайчука в роли молодого Шевченко в фильме «Сон»), Леонид Осыка, Василий Цвиркунов, Вилен Калюта, Борислав Брондуков, Степанков, Сердюк, Юрий Илленко, Ступка... Так страшно и бесповоротно, однако же, оставляя нам свои «книги сияния».

Вы задумывались, как произошло так, что актерская профессия из зоны презренных и даже гонимых в ХХ веке вышла на уровень самых почтенных, уровень творения мифологии о человеке и человечестве? Не потому ли, что артисты предложили нам человеческие образы, к которым нужно стремиться, под которыми нужно себя чистить? Именно в ХХ веке, когда человеческое столько раз бросали в пропасть, засыпали дерьмом, еще и притаптывали в диком танце. А как старательно притаптывают (и сегодня опять) все человеческое-украинское... И из того погрома, из того почти потустороннего мира каждый раз является человеческое лицо. Миколайчука, в частности. Как в известном эпизоде «Комиссаров» Николая Мащенко, где Громов-Миколайчук каждый раз настойчиво поднимается и настойчиво вставляет свой иконописный лик в экранную раму. Превращая последнюю в икону.

Еще вспомнилось. В последние свои годы Миколайчук говорил нередко, что хочет оставить кино. Вот еще пару фильмов снимет и конец: переходит на писательские хлеба. Будет творить в свободном режиме. Мне, правда, не очень в это верилось. Однако так же и Ступка все чаще говорил, что устал от сцены, что хочется или уйти, или играть маленькие роли — Фирса, скажем, из «Вишневого сада». Последние десять лет жизни и Илленко не снимал, зато писал — книги и сценарии. Кино, экран, сцена — это сверхтяжелые испытания, труд, требующий, перефразируя классика, «гибели всерьез», а не простой тебе «читки».

Помянем сегодня (3 августа) Ивана Миколайчука и еще раз воскресим на экране своих зрачков образы, им сотворенные, им намоленные. Хвала ему и вечная благодарность.

Ведь так оно, вновь и вновь: «В разрывах туч — там, где должно быть солнце, или звезды, или Бог — возникает фигура человека...»

«НЕЗНЯТИЙ КАДР НЕЗІГРАНОЇ РОЛІ

Його в обличчя знали вже мільйони.
Екран приносить славу світову.
Чекали зйомки, зали, павільйони —
чекало все! Іван косив траву.
О, як натхненно вміє він не грати!
Як мимоволі творить він красу!
Бур’ян глушив жоржини біля хати,
і в генах щось взялося за косу.
Чорніли вікна долями чужими.
Іван косив аж ген десь по корчі.
Хрести, лелеки, мальви і жоржини
були його єдині глядачі.
І не було на вербах телефону.
Русалки виглядали із річок.
Щоденні старти кіномарафону
несли на грудях фініші стрічок.
Десь блискавки — як бліци репортера,
проекція на хмару грозову.
На плечі стрибне слава, як пантера, —
він не помітив, бо косив траву.»

Лина КОСТЕНКО