Карьера Владимира П.

Документальный фильм режиссера украинского происхождения Виталия МАНСКОГО «Свидетели Путина» уже в названии содержит апокалиптическую иронию. Путин предстает таким образом в роли метафизической силы, божества, которое нуждается для возвеличивания своих деяний в преданных свидетелях.

Манский и сам был одним из них, когда в 2001 выпустил вполне комплиментарную картину «Путин. Високосный год». Некоторые материалы из тех съемок есть и в «Свидетелях».

Действие фильма начинается 31 декабря 1999, когда первый президент России Борис ЕЛЬЦИН выступил с телеобращением, в котором объявил о передаче полномочий временному исполняющему обязанности президента Владимиру Путину. Дальнейший сюжет организован как сочетание двух хроник: полуофициальной из жизни Путина и чисто семейной — снятой в квартире Ельцина. Манский в дополнение активно комментирует события за кадром.

Видим, как Путин навещает свою бывшую учительницу, как неформально общается в своем предвыборном штабе, встречается с Тони БЛЭРОМ, посещает место теракта в Москве. Манский, кстати, утверждает настоящее начало восхождения второго президента России к власти — 8 сентября 1999 года, когда в Москве взорвался первый дом и далее последовали кровавые теракты по всей европейской части России.

Но интереснее другое: тотальный энтузиазм, с которым победу Путина в 2000-м встречают что в доме Ельцина, что в предвыборном штабе. На второй локации картина очень примечательна: Манский показывает и называет поименно Лесина, Павловского, Суркова, Чубайса, Касьянова, Швыдкого, Юмашева, Дмитрия Медведева. Почти все они давно отстранены от власти, перешли в оппозицию, некоторые погибли при невыясненных обстоятельствах, а некоторые — как Немцов, который комментирует что-то на заднем плане в телевизоре, — при вполне даже понятных. И когда смотришь сейчас на захваченных кадром либералов, демократов, антикоммунистов, бувших диссидентов, то вопрос возникает поневоле и далеко не в первый раз: неужели они, правда, верили, что этот крошка Цахес, этот новоявленный Артуро Уи будет достойным преемником, выполнит все их установки и продолжит «веселые девяностые» до победного конца?

Судя по всему — да. Убедили самих себя.

Но финал фильма — не о свидетелях. А о народе. Обычных, рядовых россиянах на улице. Мужчинах, женщинах, стариках, молодежи. Манский долго водит камерой по их лицам.

Народ безмолствует. Карьера Владимира П. продолжается.

«АГРЕССИЯ ПРОТИВ УКРАИНЫ НАЧАЛАСЬ ЕЩЕ В 2008 ГОДУ»

Виталий Манский — режиссер-документалист, продюсер, президент кинофестиваля «Артдокфест» и российской Национальной премии в области неигрового кино «Лавровая ветвь».

Родился 2 декабря 1963 во Львове. В 1990 окончил ВГИК, операторский факультет. Автор телепрограмм «Семейная кинохроника» (1995—1997, ОРТ, ВГТРК, «Пятый канал»), «Реальное кино» и «Киноподъем» (1996, ОРТ; с 1999 года — РТР). В 1996—1998 — генеральный продюсер телеканала «REN-TV». Основатель архива любительской домашней кинохроники за 1945—1991. С 1999 — руководитель службы производства и показа документальных программ на канале РТР, автор и ведущий программы «Реальное кино».

В марте 2014 подписал письмо «Мы с Вами!» в поддержку Украины.

В мае 2018 поддержал обращение Европейской киноакадемии в защиту заключенного в России украинского режиссера Олега СЕНЦОВА.

Автор более 30 неигровых фильмов.

Лауреат ряда российских и международных кинопремий.

Живет в Латвии.

Перед премьерой «Свидетелей Путина» в Киеве Виталий Всеволодович ответил на вопрос корреспондента «Дня».

«СТЕПЕНЬ РИСКА СЛИШКОМ ВЕЛИКА»

— Хотелось бы начать не с фильма, а с вопроса о власти — который, впрочем, тоже является главным в «Свидетелях Путина». На пресс-конференции вы сказали, что у вас есть вопрос не к Зеленскому, а к его избирателям. Можете его озвучить?

— Это вопрос ответственности каждого отдельного гражданина, который позволил себе не в лучшее время рисковать. Потому что для меня абсолютно очевидно, что Франция, избирая Макрона, имеет для этого определенный фундамент, который устоит в любом случае. А Украина. Я не думаю, что ситуация была настолько безысходной, что требовала решения вот таким образом. Независимо от того, каким президентом станет Зеленский, степень риска очень велика. Вот это и есть вопрос.

— Просто не все хотят на него отвечать.

— Не знаю. Я же читал реплики в общественном пространстве. Почему-то человек, который идет к зубному врачу, не хочет, чтобы ее лечил актер, играющий зубного врача. Никто не захочет лететь в самолете, где за штурвалом вместо пилота — актер, изображающий пилота. Это же достаточно простая вещь. Тем не менее человек готов жить в стране, возглавляемой актером, у которого нет партии, нет опыта политического и государственного. Что, так все разрушено, что нужно в омут с головой? Я вообще болею за Украину и очень болею, чтобы этот риск оказался оправданным. Но степень риска настолько велика, что просто нет слов.

— Может, здесь причиной инфантилизм, свойственный постсоветскому населению?

— Так это уже неважно. Неважно, почему у человека цирроз печенки: он много пьянствовал или врожденный. Вот есть болезнь. И твой приход к этому событию не важен, потому что само событие намного более существенное. Но при всем этом я вряд ли забуду, с каким восторгом смотрел дебаты на стадионе. Я находился в Риге, мы с женой сели у телевизора, и это было абсолютно фееричное зрелище, оно восхищало степенью свободы, непредсказуемости. Очень, очень  сильно. Но я бы, откровенно говоря — возможно, оскорблю сейчас другую страну — лучше бы посмотрел это о Зимбабве, например, а не о государстве, в котором родился, где мои могилы и за которую я переживаю и которая находится в состоянии войны. Для меня здесь ключевое слово — риск, о котором я говорил.

«МЫ ВСЕ ПРОСПАЛИ 2008-й»

— Возвращаясь к фильму. В 2001 вы сняли о Путине абсолютно апологетическую работу «Високосный год». Скажите откровенно, был ли у вас момент очаровывания им?

— Когда его назначили премьер-министром в конце августа 1999, я считал, что он промежуточный премьер, этакая прокладка перед настоящим преемником. И потому не обращал внимания на него. Когда его объявили исполняющим обязанности, то есть по сути будущим президентом, у меня было определенное разочарование, потому что он — не моей крови человек. Но когда мы впервые встретились, Путин на меня произвел неожиданно приятное впечатление. Встреча проходила по его инициативе, он пригласил к себе в кабинет, уже будучи и.о. Я, кстати, впервые оказался в президентском кабинете. Он как-то очень доверчиво и спокойно общался, хотел узнать, что за фильм, который мы снимаем. Надо же — президент интересуется. Когда мы сняли его учительницу, я передал ему кассету с этим интервью, потому что она ярко о нем рассказывала, я видел, как бедно она живет, и просто подумал: «почему бы нет, может, он ей как-то поможет». Он спрашивал, что к чему, дал контакты людей, которых посоветовал заснять. Очень по-человечески мягкий, приятный и честный разговор. Я тогда ему предложил: «Давайте я сделаю фильм, расскажем зрителям о вас». Он отвечает: «Мне нужно посоветоваться, спросить у товарищей». Думаю: «Ничего себе. А ты тогда кто?»

Одним словом, к моменту избрания очарования не было и я за него не голосовал, — но сама возможность поговорить по-человечески вызывала определенную симпатию. Тем не менее, после выборов все это, знаете, оказалось каретой, превратившейся в тыкву прямо в полночь, с боем курантов. Кардинальное и моментальное изменение всего. Мне даже казалось, что перестелили ковры в коридорах, хотя они были те же. Воздух изменился. Люди, до того абсолютно незаметные, стали вести себя словно господа. Некий Сечин, который где-то топтался с папками и выглядывал из-за колонны, вдруг сидит в первой приемной чуть ли не с ногами на столе. Просто фантастика. И с этого момента просто как холодным душем обдало. А дальше все пошло очень быстро. НТВ было уничтожено уже в сентябре 2000. Путина избрали 7 мая, и всего за 4 месяца он уничтожил самый рейтинговый телеканал страны. НТВ казалось просто столбом, который невозможно сдвинуть с места.

— Почему «Свидетели Путина» появились именно сейчас? Не в 2008, не в 2014?

—  Что касается 2008-го. Мы все его проспали. Все, включая Украину, россиян и мир. И я в том числе. Реакция на агрессию России в Грузии была никчемной. Даже эти приезды европейских президентов для поддержки Грузии были несоизмеримо малым протестом. И агрессия против Украины, конечно, началась в 2008-м — этой всеобщей молчанкой. А понимание необходимости делать этот фильм абсолютно четко сформулировалось у меня с началом украинской кампании, аннексии Крыма и тому подобное. Но здесь встал вопрос приоритетов. В 2014 я еще заканчивал картину о Северной Корее, а когда началась война в Украине, я понял, что просто обязан снять фильм «Родные», что и сделал. Завершил его в 2016, уже параллельно работая со своими архивами и понимая, что следующими станут «Свидетели Путина».

— Вы показываете кадры из штаба Путина 2000, и там среди авторов его победы — немало убежденных демократов, либералов. Неужели они, люди с убеждениями,  опытом и образованием, не понимали, кого ведут к власти?

— Хочу заметить, что Ельцин поставил Путина руководить ФСБ в знак неуважения к ФСБ. Поставил подполковника руководить генералами. Он не любил КГБ. Через Путина указал им их место. Моя версия заключается в том, что всем в стране было известно, что идет кастинг на роль преемника Ельцина. Путин, будучи главой КДБ-ФСБ, очень хорошо знал об операции «Преемник» и в какой-то момент — это лишь моя версия — он понял, что может принять участие в этом отборе. Он знал все параметры. Точно знал, кого они ищут. Проводились открытые и закрытые соцопросы, потому что они знали, что должны пройти через выборы. И портрет этой роли был прописан от А к Я. Легко решать задачу, если в конце учебника есть ответ. Путин просто пришел на этот кастинг и сыграл роль, мол, я не кдгбист, я демократ, поставленный, чтобы реформировать КГБ и тому подобное. И все увидели: вот, черт, мы же его и искали. То есть он все эти составляющие в себе воплотил и этим очаровал многих.

— Оказался хорошим актером.

— Да. В этом и проблема. Кастинг этот должно проводить общество на открытых выборах, а в России он проходил в закрытой душной комнате с 5 людьми. И, конечно, 5 человек намного легче ввести в заблуждение. Вообще, если бы он прошел через нормальную выборную кампанию с теледебатами, с выступлениями перед избирателями, то, безусловно, вылетел бы на первом же повороте. Но так была устроена российская демократия, что лишние процедуры проигнорировали и  человек, не просто непубличный, но и токсичный к публичности, оказался там, где оказался.

— В марте 2014 вы выступили одним из инициаторов письма «Мы с Вами!» в поддержку Украины. Почему у вас оказался иммунитет к массированной пропаганде, а у многих ваших коллег по интеллектуальному цеху, которые тоже письмом поддержали действия Путина, — нет?

— Любое общество делится на группы, касты, классы и тому подобное. Деление в России до 2014 проходило по принципиально другим, горизонтальным границам. Была интеллигенция, был пролетариат, были чиновники, маргиналы и тому подобное. 2014 провел вертикальное разделение. И оказалось, что эти группы смешались, и сейчас люди, которые находятся по одну сторону баррикад, неважно, элита это или маргиналы, могут объединяться — потому что оказались эстетически, политически и этически в одном лагере. Как этот выбор происходит в головах — мне неизвестно. Но знаю другое: мы никому не звонили с предложением подписать письмо в поддержку Украины. Все подписи люди предложили сами. Более того, когда мы уже его опубликовали, мне позвонил, например, Андрей ЗВЯГИНЦЕВ и настоял, чтобы я поставил его подпись. Я ему говорю, что уже опубликовано, нет смысла. А он: «Меня не волнует, опубликовали вы или нет. Поставь мою подпись. Точка». А в том лагере, где поддержали Путина, точно известно, и многие из них публично признались — российский министр культуры Мединский лично обзванивал и кое-кого приглашал на аудиенции и, шантажируя судьбой их проектов, выбивал у них эти подписи. Я думаю, что немало людей покривили душой под определенным давлением. Но это «Единожды солгав» — когда делаешь какой-то недостойный поступок, то втягиваешься в вот такую тебя уже не отпускающую зависимость, просто утопаешь в этом.

— Говорят еще «коготок увяз — всей птичке пропасть».

— Абсолютно точно. Там есть люди, которые, мне кажется, оказались изнасилованными.  Изменили свою ориентацию путем насилия.

— В финале «Свидетелей Путина» приходит в голову ремарка из Пушкина — «народ безмолствует». Правильное впечатление?

— Именно это ощущение я хотел отразить. Кстати, я не стал это никак подчеркивать в картине, но должен внести эту дополнительную краску: те все люди сняты, когда ждали прихода Путина. Мы ездили с ним по стране. Протокол следующий: готовится объект, собирается народ, а затем приезжает первое лицо. Поэтому это люди, которых сгоняли или они сами собирались: на нефтяном месторождении, в ветеранском госпитале, на улице перед университетом — реальные безмолвные люди в ожидании нового правителя, и здесь вполне приемлема судьбоносная цитата из Пушкина, которая тоже, кстати, обозначала переход от одной династии к другой, тоже в чем-то фатальный для российской истории. Даже когда произошел Октябрьский переворот, который изменил вектор развития государства и привел к катастрофе, из-под которой еще не одно поколение будет выбираться, включая и Украину — весть о том, что сменилась власть, до некоторых окраин России доходила на протяжении года. И страна, которая веками жила в другой парадигме, принимала это абсолютно безропотно. Гражданская война велась все же на других принципах.

— Что должно состояться, чтобы народ прекратил эту молчанку?

— Думаю, что только, к сожалению, через какие-то потрясения. Потому что нынешняя власть создала ситуацию невозможности эволюционных изменений. Соответственно, в отсутствие эволюции должны ждать революции.

— И кто знает, каким путем она может пойти. Выбор может быть между февральским или октябрьским вариантом.

— Конечно, лучше бы февральский. Есть вариант даже дворцового переворота — тоже форма революции — мне кажется, это лучший путь для России. Ну, будем в него верить.