Лесь Заднипровский: «Франковцы — моя большая родня!»

Лесь Заднипровский свой 60-й день рождения отпраздновал еще летом, однако юбилейные торжества  перенес на осень, и приглашает зрителей на премьеру комедии «Дамы  и гусары» по пьесе  Александра Фредро (постановка Юрия Одинокого). Интрига нехитрого сюжета  «Дам и гусаров» вращается вокруг попытки женить закоренелого холостяка Майора (Лесь Заднипровский), который большую часть своей жизни провел в казарме и на поле боя, и не хочет менять войну на домашний уют.

Мы пообщались с Лесем Михайловичем в скверике около театра.

Говорили об актерской династии в нескольких поколениях, казацких корнях, творческой судьбе и о том, где тысячи ценителей таланта Заднипровского могут увидеть мастера на сцене и экране.

«ЧТОБЫ ВСКОЧИТЬ НА «БЕЛОГО КОНЯ УДАЧИ И СХВАТИТЬ ЕГО ЗА ГРИВУ, НУЖНО БЫТЬ ВСЕГДА НАЧЕКУ»

— Выбор у меня был, но небольшой — между спортом и иностранными языками, — признается Л. ЗАДНИПРОВСКИЙ.  — Я занимался плаванием и греблей, а также изучал в спецшколе французский. Спорт до сих пор выручает. Родители надеялись, что не пойду их путем, и, например, стану... дипломатом. Они не то, чтобы были принципиально против того, чтобы я стал актером, но всегда говорили: «Не строй иллюзий». А так как вырос за кулисами, то знал, что актерская профессия — это не красная дорожка, на которую ты можешь ступить, а можешь и не ступить, а тяжелый труд. Я видел, как тяжело работают родители, их коллеги и знал цену успеха, понимал, что работа в театре не гарантирует славу, поклонников, цветы, звания, хорошие роли и зарплату, как это может показаться. У меня не было самообмана, я знал, на что шел. Так случилось, что выбор в какой-то момент сузился, я подумал, что принадлежу к третьему поколению актеров, что это уже династия, и решил поступать в театральный. Кроме всего прочего, сработало чувство достоинства, не хотелось чувствовать себя трусом, который потом всю жизнь успокаивал бы себя: «Ну ничего страшного, не очень тебе и хотелось стать актером». Ведь я с первого раза не поступил в театральный!

— Не могу поверить в то, что сына известных франковцев Михаила Заднипровского и Юлии Ткаченко не приняли в Киевский театральный институт!

— Тем не менее факт остается фактом! Меня это очень разозлило. Дело в том, что за меня никто не просил, родители во время экзаменов были на гастролях в Москве, а я самостоятельно подготовился к вступлению — вероятно, не очень хорошо, раз провалился. В этот год среди других курс набирала и Ирина Молостова, но и она тоже была на гастролях с Киевским оперным театром. Когда же, вернувшись в Киев, узнала, что меня не приняли на актерский, сокрушалась и  говорила, что меня взяла бы с руками и ногами. Но я не сожалею, что так случилось. В следующем году хорошо подготовился и поступил на курс к актеру Театра имени И. Франко, прекрасному педагогу Анатолию Никифоровичу Скибенко. Я попал к Учителю с большой буквы, которому благодарен многим в своей жизни. Во время обучения в институте я слышал от педагогов имена великих франковцев, которые для моих однокурсников были памятником, а я воспринимал их по-семейному. Если вспоминали о Наталье Ужвий или о Нонне Копержинской, то я знал, что речь идет о тете Наташе или о тете Нонне, если шла речь о Дальском, то в моем восприятии это был дядя Володя и т. д. Для меня Театр имени Ивана Франко был большой родней, его знаменитые актеры учили меня уважению к сцене (иногда  давали конфету, а когда и подзатыльник, чтобы я не шумел за кулисами). Поэтому Театр им. И. Франко, который называли «россыпью актерских талантов», всегда был для меня примером. Правда, сами актеры, шутя называют его «кладбищем талантов», потому что не всем удается даже за всю жизнь раскрыть свой талант.

Мой отец говорил, что 95% в актерской судьбе приходится на случай и только 5% — это наш труд. Чтобы вскочить на «белого коня удачи и схватить его за гриву, нужно быть всегда наготове». Потому что иначе этот конь промелькнет, и тогда человек начинает сожалеть о своей жизни, о потерянном, обвиняет других и судьбу в том, что что-то пришло несвоевременно, что-то не успел сделать, потому что обстоятельства были неблагоприятные и т. д. Поэтому мы должны быть в постоянной готовности встретить свой счастливый случай, который может представиться раз в жизни, и его нужно использовать в полной мере. А может вообще не случиться. Я часто видел сломанные судьбы, когда люди ждали благоприятного момента, чтобы проявить себя, но так и не дождались. Теперь, прокручивая пленку своей жизни, вижу, где упустил какой-то шанс, где поленился, где, как теперь говорят, «протупил». Нужно быть честным с самим собой. Если ты умеешь критически к себе относиться, то можешь оценить и успехи. Когда есть падения, тогда ценишь и взлеты! Жизнь актера не должна быть серой, лишенной сильных эмоций, этаким тепленьким компотом.   

— Вам приходится сожалеть о каких-то нереализованных желаниях, упущенных возможностях?

— Я очень жалею, что ко времени расцвета моей театральной карьеры (она пришлась на эпоху перемен)  было уничтожено украинское кино. Оно и так было не очень украинским, на главные роли даже на отечественные студии приглашались москвичи, ленинградцы, прибалты, а наши актеры, особенно театральные, были, как правило, «гарниром». Да и то не всем, единицам посчастливилось попасть в кино. А затем даже и такая наименьшая возможность сняться исчезла. Теперь она будто бы появилась, однако снова не в лучшем варианте. Снимают российские режиссеры на российские деньги, поэтому  они ставят условия — известно же: кто платит, тот и заказывает музыку. На главные роли приглашают Иванова, Петрова, Сидорова, а наши Иваненко, Петренко, Сидоренко, как говорили раньше, кланяются сзади. И это, честно говоря, раздражает, потому что время идет, а наш отечественный кинематограф никак не встанет на ноги. Как приятно было, когда Виктор Андриенко, мой давний друг, пригласил меня сняться в фильме «Иван Сила». Мало того, что там снялись только украинские актеры, фильм является украиноязычным, мне не нужно было перестраивать свой языковой аппарат на русскую речь. Хотя  получил море удовольствия во время работы над этой картиной.

— Если для вас Театр имени И. Франко был родительским домом, а украинский язык является таким важным, то как после института, или, точнее, после армии, вы оказались в Русской драме?

— Это происходило в «добрые» советские времена, на моего отца написали донос в партийные органы о том, что его сын, отличник, вместе с женой собирается работать в Театре имени И. Франко. А это, по мнению доносчика, было плохо, потому что таким образом Михаил Заднипровский и Юлия Ткаченко внедряют в театре семейственность. Напомню, что интеллигенция в те времена была даже не классом, а лишь прослойкой, поэтому не имела права на династии, они могли быть только рабочими и создавались на фабриках, заводах, шахтах. Поэтому главный режиссер театра Смиян пригласил отца в кабинет и сказал, что в обкоме партии обеспокоены возникновением актерских династий, поэтому меня в труппу франковцев принять не могут. На что отец лишь ответил, что это «прекрасная» благодарность за его многолетний труд, раз он должен где-то прятать своего сына. Меня взяли в киевский Театр русской драмы им. Леси Украинки, а поскольку русским я владел на бытовом уровне, то пришлось по ночам работать над правильным произношением. Отца эта ситуация подкосила, и его вскоре не стало. Я же проработал в Русской драме четыре сезона, а в Театр имени И. Франко  меня пригласил Сергей Данченко. Папы на то время уже не было в живых, мне, к сожалению, не удалось вместе с ним поработать на одной сцене. Он лишь видел меня в дипломной работе. А с мамой мы играли в одних спектаклях:  «Визит старой дамы»,  «Бал воров»,  «Боярыня» — это было большое удовольствие и прекрасная школа. Теперь работаем на одной сцене  вместе с сыном Назаром.

— Ваши родители являются примером не только совместного служения искусству, но и дружной семьи. Как двум сильным актерам удавалось не просто уживаться под одной крышей, но и создать крепкую семью?

— Я сам этому удивлялся, так как видел в других семьях постоянные конфликты, ссоры. О моих родителях просто легенды ходили... Они умели проявлять друг к другу уважение и любовь. Они — дети войны, папа с 17 лет был на фронте, мама с 14 лет — в эвакуации. Мама вспоминала, что когда в 1943-м освободили Киев, и она вернулась из Семипалатинска, то застала еще повешенных на киевских улицах немцев. А познакомились родители на вступительных экзаменах в театральный институт и с тех пор, вплоть до смерти папы, все время были вместе! Я — ребенок любви. Те, кто видел пару Заднипровский-Ткаченко, говорят: «Лесь, ты счастливый, что вырос в такой семье». Все мое детство, юность прошли в уютной домашней атмосфере. У меня никогда не было причин нервничать из-за того, что я приду домой, а там будут скандалы. Дома царили совместное доверие и взаимопомощь. Отец, если он не работал с мамой вместе на сцене, ходил на все ее спектакли, которые смотрел из осветительной ложи. Мама всегда последней покидала  театр, а папа ждал ее около фонтана, и когда она выходила на улицу, то он шутил, спрашивая, замкнула ли она театр? Потом они не спеша шли домой, обсуждали все нюансы спектакля, устраивали, как говорят, «разбор полетов». При этом разговор у них строился не на комплиментах, они были искренними в своих оценках. Меня всегда поражала их честность и полная преданность делу. После того, как мама сыграла  Кассандру, я две недели дома вжимался в стену, когда она проходила мимо меня — не мог поверить, что живу под одной крышей с гениальной актрисой. Я не шучу, у меня был шок от того, что моя мама может так сыграть. Так что я безгранично благодарен родителям за те фундаменты культуры, которые они в меня заложили. Редко кому выпадает такая счастливая судьба, я всегда это осознавал.

— А удалось ли перенести в свою личную жизнь те высокие принципы, по которым жили ваши родители?

— Частично перенес, к сожалению, не все так сложилось, как хотелось. Родители были женаты один раз, а я уже в третий раз! Но при этом  осознаю, что это моя вина, если в моих отношениях с женами были ошибки, то ответственность за них несу я. Женщины, на которых я женился по любви, рожали мне детей, в наших отношениях было много хорошего, то какое я имею право очернять наше совместное прошлое?

«МЫ УТРАТИЛИ ЖЕЛАНИЕ ОБЩАТЬСЯ»

— В вашем доме всегда было много знаменитых людей, которые теперь являются символом целой культурной эпохи. Чем мы отличаемся от них, что мы утратили?

— Действительно, к нам приходило множество умных, талантливых и уважаемых людей. Вспоминая их, я вижу, что, прежде всего, мы утратили желание общаться. Утратили интерес к личности, мы уже не умеем дружить. Нам достаточно позвонить по телефону человеку или послать эсэмеску. Сейчас эпистолярный жанр исчез, редко кто пишет письма. А как можно познать творчество Пушкина или Шевченко, не читая их писем или дневников? Раньше человек, если он что-то не договорил, не выразил каких-то важных, сокровенных мыслей, брался за перо и писал письма. Связь между родителями и детьми, мужчиной и женщиной, учителем и учеником не перерывалась. Общение с живой личностью, особенно с талантом, не заменят никакие телефоны или скапы! Я помню, как у нас дома собирались писатели, художники, актеры, и они часами могли обсуждать то, что их волновало, включая и запрещенные политические темы. В те же времена были сплошные запреты, а хотелось поставить не очередную «датскую», а интересную пьесу, на которую партийная цензура налагала табу. Обсуждали интересные сюжеты для будущей пьесы или романа, и все делалось глаза в глаза.

Мне, например, запомнился Иван Найда — был на Черкасщине такой кладоискатель, который собирал все, что связано с Колиивщиной. А поскольку по линии отца мы происходим из казацкого, гайдамацкого рода, то среди его находок были и сведения о наших предках, так называемых «донаторах», которые жертвовали деньги на церкви. Он мне говорил: «Сынок, ты можешь жить спокойно, потому что за ваш род уже замолено, ваши предки принесли немало сокровищ на церковный алтарь, в том числе на Мотронинский монастырь». Ведь он не всегда был женским, в нем когда-то казаки освящали свои сабли. Я с большим удовольствием всегда слушал этого человека, особенно, когда он рассказывал о нашем роде, о наших связях с родней землей, историей, культурой. Еще мне очень интересно было общаться с Иваном Гончаром, с которым отец дружил. Он давал художественные уроки, учил меня истории. У него была прекрасная подборка икон, старинных костюмов, казацких сабель, библиотека, где я находил произведения Костомарова, Грушевского, других отечественных историков, запрещенных в СССР под грифом «националисты». У меня мозг закипал от того, что прочитанное никак не вязалось с тем, чему нас учили в школе! Достаточно интересным был и Александр Евдокимович Корнийчук, хотя о нем несправедливо сложилось мнение, что он стал едва ли не партийным функционером. Но это тема отдельного разговора.

— Вы в молодости представляли свое будущее, юбилей, или никогда об этом не думали?

— Не задумывался над этим, не было времени, тоже куда-то спешил, хотя теперь сказал себе, что хватит бежать. Я никогда не чувствовал свой возраст, старался не считаться с горестями или болезнями. Тем более что от них нас лечит сцена. Театр — это мой профилакторий, я сюда захожу, и все плохое отходит на второй план, остается за дверью. Идея празднования юбилея пошла от коллег, это они начали намекать, что из моего календаря листочки улетают, и они меня собираются поздравлять.

— Много осталось нереализованных желаний?

— Очень много, тем более что у меня сейчас тот период, когда, как говорят, хочу и могу. И это золотое время не хочется терять, потому что в моем возрасте год уже идет за два. То же самое я говорю своим коллегам, что открыт для любых интересных проектов. Сразу после юбилея приступаем к работе над «Живым трупом» Толстого (постановку осуществит Роман Мархолиа). Наша труппа еще не работала с этим режиссером, думаю, нас ждет интересная работа. Впереди работа над чествованием Тараса Шевченко, юбилей которого будут отмечать следующей весной. Так что думать о годах некогда.

— Вероятно, хочется сбросить «десяточку», как это сделал ваш герой, господин Майор из спектакля «Дамы и гусары»?

— Убедить себя в том, что я помолодел, помолодел... Надеюсь, что внутренняя молодость, которой я сам себе желаю, меня не покинет. Она теперь нужна, чтобы я смог еще работать и работать!