Лина Костенко без... «ребрендинга»

К «Книжному Арсеналу» издательство «Либідь» подготовило для почитателей творчества Лины Костенко большую биографическую книгу «Гармонія крізь тугу дисонансів...», авторами которой являются Иван Дзюба, Оксана Пахлевская и... Лина Костенко.

«Лина Васильевна любит писать новое и не очень толерирует вокруг себя избыточное внимание. Поэтому большое спасибо ей за выдержку, готовность к обмену воспоминаниями, впечатлениями, мыслями, за поиски и находки в собственном архиве, которые отвлекали от творчества, но дополнили нашу книжку бесценными текстами, — отмечает главный редактор издательства «Либідь» Светлана Головко. — Благодарим газету «День», что в свое время сделала возможным систематическое появление ряда интересных публикаций, посвященных Лине Костенко, которые вошли в книжку и придали ей полифонического звучания».

Предлагаем вниманию читателей предисловие к новому изданию Оксаны Пахлевской — дочки гениальной писательницы, известного ученого, профессора Римского университета «Ла Сапьенца», которая написала знаковую книгу «Ave, Europa!», постоянного автора «Дня», а кроме того — вице-премьер-министра по гуманитарным вопросам в правительстве «Национальной сборной» по версии «Дня» (см. № 68-69 от 15 апреля 2016 года).

«Звездное небо в черной дыре истории»

Каждое новое издание книжки, особенно такой, которая уже имела свою судьбу, своего внимательного и благосклонного читателя (а в нашем случае это именно так), является в известной степени ее переизданием.

Издатели обычно указывают: «дополненное издание». Но чем и как дополнено? И главное — почему?

В издании 2011 года книжка «Є поети для епох» являла собой сочетание двух разных проекций судьбы писателя и его текстов. Одна проекция — научная: комплексная интерпретация Иваном Дзюбой творчества Лины Костенко. В нашей новой книге — это первый раздел, который сохраняет свое начальное название «Є поети для епох». Другая проекция — биографическая. Это второй раздел «У майбутнього слух абсолютний»: наш с Мамой разговор о ее жизни и творчестве. Словом, сочетание системно выстроенного научного исследования — и почти импровизации, семейно-профессиональные разговоры о работе писателя и его мироощущении, о тоталитаризме и свободе, о любви и памяти.

Тираж разошелся достаточно быстро, а интерес к книге не угасал.

Поэтому логично возник вопрос о новом издании. Было понятно, что оно нуждалось в новом дыхании. И не просто потому, что прошло несколько лет. А прежде всего потому, что в эти годы состоялись события, которые радикально изменили наш внутренний мир, — и мир вокруг нас. События, превратившие годы — во Время. Это порог и перелом, это начало Новой Истории: Революция Достоинства, гибель Небесной Сотни, трагедия войны с ее уже безмерными жертвами. И прошлое, и будущее теперь видятся иначе. Еще никогда не была такой выстраданной надежда на действительно достойное будущее этого государства. И таким острым — осознание опасностей, которые над ней возвышаются.

Именно поэтому изменилось восприятие книги, а с ним и ее название — «ГАРМОНІЯ КРІЗЬ ТУГУ ДИСОНАНСІВ...». Если издание 2011 года было сосредоточено исключительно на фигуре писателя, то нынешнее приобрело определенную полифонию, стало повествованием о писателе во Времени и о Времени в душе писателя, о сопротивлении творчества деструкциям, о преодолении диссонансов через поиск и нахождение Гармонии. Шестидесятые годы, погруженные в сегодня, вчера и завтра ведут диалог между собой. В этой новой, переизданной книжке сохранен самый первый «интегральный» импульс: понять писателя не только через тексты, но и через факты его биографии, через его мысли и ощущения в разные моменты жизни и истории — на перекрестке человеческих судеб, событий и голосов. Поэтому все материалы — кроме базового литературоведческого текста Ивана Михайловича Дзюбы — имеют биографический характер, хотя первый раздел издания также о жизни — жизни в Слове. Естественно, о полноте всех моментов бытия не может идти речь, поэтому «послание» книги выстраивается путем выбора сюжетов и их композиции, их внутренней «переклички».

К двум разделам первого издания в этой книге добавлены еще три: «За вашу і нашу свободу!», «Наша драма опору», «Мама Ліна і ми».

Раздел «За вашу і нашу свободу!» — это интервью и выступления Лины Костенко, представленные преимущественно в хронологической последовательности. Иногда тексты приводятся полностью, иногда фрагментарно. Но это не «сумма» текстов. Вставленные в новый контекст, они приобретают новое значение и звучание. Скажем, первое интервью — разговор Лины Костенко с Игорем Рымаруком — принадлежит еще к периоду развала СССР, временам, когда формировался Народный Рух. Таким образом, имеем возможность, поняв настроения и мнения писателя накануне Всеукраинского референдума 1 декабря 1991 г., проследить эволюцию этих мыслей сквозь годы, когда надежды, порожденные Независимостью, у нас грубо отбирали, а общество оказывалось каждый раз перед более циничными обманами и все более драматичными вызовами. Символический факт: в 1994 г. выборы в Верховную Раду проводились на русском языке, и современного украинского писателя через протест против этого обстоятельства чуть ли не выводят в сопровождении милиции из зала голосования — под портретами украинских писателей прошлых эпох. Поэтому в этих материалах чувствуется нарастание буквально апокалиптического восприятия того, что происходило с Украиной. В 2004 г., накануне первого Майдана, Лина Костенко предупреждала, цитируя белорусского коллегу Василия Быкова: «Наближаються знаки біди»... А уже на двадцатилетие Независимости, когда все «знаки беды» материализовались, саркастическими мазками рисовала сюрреалистический шарж праздничного парада, где на трибуне гордо стоят четыре президента «с вывесками на шеях, — кто что сдал за эти 20 лет. Кто — флот и ядерное оружие, кто — промышленность и стратегические объекты, кто — помаранчевую революцию, кто — вообще Украину». А приветствуют глав государства представители силовых ведомств, которые шагают с портретами убитых ими журналистов, а также воры от власти и коррупционеры всех мастей. И Конституционный Суд дефилирует в красных мантиях, неся «перевернутую вверх тормашками Конституцию, интерпретированную по-разному, в зависимости от текущих потребностей власти».

Нерв этих рефлексий — взгляд на события, которые вот уже четверть века расшатывают основы нашей государственности. И не только личный взгляд, — это взгляд в частности и представителей поколения шестидесятников, которое было связующим звеном между «Розстріляним Відродженням» и нынешней Украиной. Это поколение не может не иметь трагического взгляда на вещи: оно платило жизнью за свою сумасшедшую на тот момент мечту и виденье Независимой Украины, а пришлось им видеть подмененное государство в руках преступников — призраков коммунистической системы, отчужденное от своей культуры и государства общество, упадок всех форм национального существования. Однако их приветливость, юмор, стоическая работа — постоянно актуальные и символические ориентиры для выхода из заколдованного круга фатальных закономерностей украинской истории. Красноречивой в этом свете является формула Евгена Сверстюка: «Наша драма опору» — так назван следующий раздел книжки. Открывается он тремя особенными материалами: о несовпадении во времени Лины Костенко с Тычиной, Рыльским и Маланюком. Это выхваченный из светотеней времени отблеск отношений более глубоких и сложных, чем их могут передать слова, — отношений, искаженных тоталитарной системой, которая разрывала по живому связь между поколениями и книгами, людьми и смыслами. Мама тогда с юным максимализмом не прощала Тычине его прорежимных текстов — даже написала стихотворение «Давно зміліли ріки повноводні...» А он смотрел на нее с глубокой грустью — и ничего не мог объяснить. Только записал в дневнике: «Талантлив тот, кто самые тонкие чувства свои выразить умеет...» Хотел подать знак. Познакомился с Мамой, когда она еще училась в Литинституте, и спросил: «Чего Вам не хватает на Родине?» Мама сказала: «Языка». И ей начали приходить выписанные на украинском языке литературные издания. Тычина еще в 1918 г. в цикле «Скорбна мати» предвестил, что от распятого во второй раз в Украине Иисуса останется только распятого тень. В 60-х поэт был тенью самого себя — боялся протянуть руку за окно и достать кефир с подоконника, «холодильника» советских времен... Хотя был и министром, и депутатом, и лауреатом... Репрессировали не его самого, а его поэзию, — сказала мне недавно Мама. Тычину осудили Маланюк, Барка и Кошеливец, Михайлина Коцюбинская и Стус. И прославили те, кого он назвал Антихристом еще во времена Освободительной борьбы. Школьники над ним смеялись. И что, сегодня в обществе знают и понимают Тычину? Боль этой невстречи навсегда осталась у нас в семье. Когда Маме под конец 60-х тайно подарили запрещенные первые гениальные книжки Тычины, писать ему за них благодарность можно было разве на тот свет...

Невстреча с Рыльским — реально воспроизведенная в их переписке в 1951 г. и символично воспроизведенная в стихотворении Лины Костенко «Пейзаж із пам’яті» — другого порядка. Молодая поэтесса доверчиво отправляет свои стихотворения поэту, творчество которого любит и уважает. А он отвечает — криптически, как и Тычина, — что ее стихотворения нельзя печатать из-за несоответствия их «пессимистического» содержания бурному расцвету советской действительности. Это была как бы превентивная цензура. Словом, «Шукайте цензора в собі...»

Зато Маланюк, «узнав» Лину Костенко, из-за океана подал ей голос без криптограмм. Но и этот голос в то время невозможно было услышать. Из Маланюка мы знали цитату: «Когда погибает нация, рождаются поэты и пророки. В действительности это, по-видимому, был парафраз его строки из стихотворения «Посланіє»: «Як в нації вождя нема, тоді вожді її — поети». Те же строки, за которые на Маланюка обрушил свой пафосный гнев Сосюра (уже уничтоженный за свое стихотворение «Любіть Україну») с уродливым текстом «Відповідь», пообещав: «Шановний пане Маланюче, / ми ще зустрінемось в бою»... Система натравила одного писателя на другого. Несколько цитат — несколькими штрихами очерченное окошко в то время, — а какие из него страшилища на нас смотрят... Тогда в Украине даже имя Маланюка нельзя было произнести. И голос его смог донестись лишь накануне Независимости, когда Маланюка уже не было, и когда хорошая общая знакомая смогла передать Маме от него цветы в Америке...

На фоне этих невстреч такими дорогими становятся встречи. Собственно, в этом разделе основные голоса — это голоса шестидесятников, голоса друзей и коллег, которые по разным случаям говорят о Маме. Многих из этих людей уже нет: Роман Корогодский и Леонид Коваленко, Иван Свитлычный и Евген Сверстюк... Публикации разномасштабные и с разными тональностями. Вот, вдруг неожиданно — сонет Брайчевского... Кто бы мог подумать: такой суровый патриарх исторической науки, будто сошедший с гравюр ХІХ века... Или стихотворение Симоненко «Перехожий», Маме посвященное, — а сколько это посвящение снимали! Эти тексты, разумеется, — не документальное повествование о шестидесятниках, а просто «воздух» тех отношений, психологическая материя их этоса солидарности.

Поневоле сравниваю с нашими временами. Сказал бы Зеров: «у наші підлі і скупі часи»... Между шестидесятниками была действительно большая солидарность. Какое-то особое взаимное уважение. Тяжелые испытания не все выдержали, были конфликты и расхождения. Но все же отношения строились на кристаллической основе — по-видимому, потому, что шестидесятников объединяла какая-то высшая идея, благородное общее дело. Знаменательная вещь: они, только что получили какую-то хотя бы иллюзию свободы в 60-х, ринулись возвращать из небытия тексты и имена уничтоженных сталинизмом писателей «Розстріляного Відродження».

А сравнить со следующими поколениями — от моего и дальше. Полтора писателя не найти, чтобы питал уважение к своему коллеге. Эгоцентризм, легкомыслие и самоуверенность воцарились в культуре. Литературные маски — вместо судеб. Единство — разве что застольное. Ну и еще — единство в стремлении перечеркнуть предыдущее поколение, в безответственной словесной писанине относительно «незаангажированности»... Только когда пули начали косить на Майдане молодежь с картонными щитами, когда в страну въехали убийцы на танках — вот тогда «молодые» писатели начали отыскивать «связь поколений». Но за вечер перформенсов такую связь не построишь. А впрочем, есть и отдельные светлые исключения — во всех поколениях: и «античные» друзья, которые проходят через всю жизнь, — и уже совсем молодые люди, писатели, исследователи, журналисты... Дистанция во времени и новые коллизии делают тени гуще, но и свет дружбы и/или понимания становится ярче.

В этот раздел я поставила отдельные материалы, которые как будто и не вписываются в его фактуру: например, донос секретаря Львовского обкома ЦК партии на шестидесятников во время одного из судебных процессов, два издательских доноса — хотя и называли их «рецензиями» или «редакционными выводами» — на «Марусю Чурай». Это черное дыхание того времени, которое хотя бы в небольшой степени воспроизводит тогдашнюю атмосферу и показывает стоицизм шестидесятников, которые отвоевывали проект возрождения Украины, — жертвенно, последовательно, с верой в ее европейскую природу и ее европейское будущее.

И больно, и светло: я их всех помню, я видела их еще девочкой. Большинство из них часто бывали у нас дома: помню их радостными и улыбающимися, остроумными и независимыми. А какие страшные их ожидали судьбы, какая безмерность страданий! Да, это была настоящая драма, но это было также настоящее сопротивление. Не случайно шестидесятники так болезненно переживают события Революции Достоинства и этой войны. Во времена Второй мировой они были детьми. А сегодня смерть людей, которые стали на защиту Родины, — это, собственно, и есть продолжение «драмы сопротивления» шестидесятничества, когда за гражданскую позицию приходилось платить свободой, а часто и жизнью. Только нынешняя драма сопротивления уже является не делом единиц, как в 60-х, а переплавилась, как сказала Мама в одном из своих выступлений, в «благородную оппозицию» гражданского общества.

В этом же разделе читатель найдет материалы о праздновании юбилея Лины Костенко в Донецкой области и в Севастополе. В свете актуальных событий это выглядит почти сюрреалистично. Однако шесть лет тому назад именно в этих двух пространствах, которые предстают в настоящее время одичалой пещерой украинофобии, проводились самые массовые культурные действа, посвященные украинскому поэту. На фоне руин, на фоне сожженных сел, на фоне застенков боевиков, на фоне уже миллионов изуродованных судеб я себя спрашиваю: где теперь те студентики, которые цитировали «Мій Дон Кіхоте, лицарю, чого ж бо ти / бредеш один по цій гіркій стезі...»? Где донецкие вокальные ансамбли «Te Deum» и «Мрія», где луганские театры, в которых звучало украинское слово? Вот и встретились «русский мир» и «украинский мир». И кровавые стигматы этой встречи — уже навеки.

Пламя Майдана выплавило в этом историческом тигле многих новых друзей Украины — и не только в Европе и Америке, но и в России. Из того пламени выскочил и не один черт — размножение врагов Украины тоже поразительно... Что ж, гибридная война порождает и гибридную совесть, и гибридное сознание. А наше дело — зафиксировать и отблески пламени, и конфигурацию копоти, — и то и другое является цветами истории.

Последний раздел называется «Мама Ліна і ми». Это наши с моей дочерью Ярославой Франческой тексты о Маме. Да, в этой книжке живет и наша семья. Среди первопечатных изданий — рисунок Лины Костенко, карандашом выхваченная из времени ее Мама. Тогда моя Мама была младше моей дочери сегодня — ей был 21 год. Задумчивый карандашик моей юной Мамы оставил нам Бабушку молодой... Нарисовала свою Маму, склоненную над школьными тетрадями. Еще мой дед не вернулся из ссылки... Еще не встретились мои родители...

Одна из важнейших встреч в этой книжке — это очень дорогая мне встреча Мамы с Иваном Михайловичем Дзюбой. Мы благодарны Ивана Михайловичу за то, что гостеприимно раскрыл перед нами пространство своей книжки — и терпеливо ждал, пока я ее завершу. Теперь мы друзья и коллеги. Но где-то у меня в душе навсегда запечатлелась та «взрослая», отдельная от моей детской, Мамина елочка в год ареста Дзюбы и других друзей. Мама на свою елку повесила «игрушки» — символические очки арестованных... Чрезвычайно дорогое мне ощущение, что на самом деле академически уравновешенный Иван Михайлович — это, по каким-то непостижимым меандрам творческой психологии, — Иван Искра в «Марусе Чурай», — «благородная искра вечного огня»...

Живем в смутное время неправды, которую не вытеснила даже драма Небесной Сотни. Неправды — и коммерциализации всего живого и настоящего. Где-то мне недавно даже попалась кошмарная формула: «ребрендинг Крут». В этой книге вы не найдете «ребрендинга» — ни времен, ни людей, ни явлений. Мы просто хотели, чтобы она была встречей — благородных голосов и судеб. А творчество, согретое этими голосами, как говорила Мама в одном из интервью, открывает «звездное небо в черной дыре истории».

Оксана ПАХЛЕВСКАЯ. Киев-Рим, февраль-март 2016 г.