Маэстро, «Мурку» давай...

Многие из клиентов ресторана «Студио» даже не догадываются, что за роялем Петр Пашков — замечательный музыкант, композитор и педагог, каждый концерт которого становится событием в джазовой жизни. Действительно, многие ли из украинских музыкантов могут похвастать тем, что выступали в одной концертной программе с Френком Заппой?

— Вы играете в ресторанах достаточно давно, чем сейчас отличается такая работа?

— Вообще, с ресторанной музыкой я связан лет 15, и ничего хорошего сказать о ней не могу. В такой работе интерес сугубо материальный: возможность заработать музыкой в ресторане, а не где-нибудь, скажем, на базаре.

Раньше, бывало, придет в ресторан, допустим, благородный вор, вышедший из заключения, человек старой закалки (у них была своя мораль). Выпивает, платит музыкантам, и первая песня, которую он хочет услышать, это «Ты жива еще, моя старушка». А новое поколение могло пнуть ногой барабан, изрядно попортить нервы. Хорошо веселились в ресторане возле Института физкультуры. Те выпускники, которые спортом не занимались, автоматически перекочевывали в криминальные и околокриминальные сферы. И там я на них насмотрелся: и из пистолетов стреляли, и из баллончиков брызгали, и тесаки на стол клали, и физиономии друг другу били.

Сейчас поспокойней, потому что криминалитет стал солиднее. К тому же мне сложно судить, потому что я работаю в ресторане, который задумывался как джазовый.

— Как обычно строится программа вечера?

— Условно говоря, в первом отделении музыканты стараются поиграть что-то для себя: джаз, рок или красивую инструментальную музыку. Мне хорошо запомнилось, как однажды, еще в советские времена, мы играли «Испанию» Чика Кориа, подходит официант или метрдотель и спрашивает: «Ну, а играть-то вы когда начнете?». В ответ мы решили подшутить над невеждой — сыграть «Киевский вальс» так, чтобы каждый из трех инструментов звучал совершенно в иной тональности. Проще говоря, полную какофонию. Я был против: боялся что нас побьют. Ничего подобного! Продолжали сидеть, беседовать, выпивать-закусывать. Кто-то вышел танцевать. Это было для меня откровением. Огромному количеству людей на музыку просто начхать, она для них то же, что столик скрипнул или машина проехала.

А во втором отделении — играешь по заказам. Бывало, что приходилось играть одну мелодию раз по двадцать.

— Что вы думаете о своей нынешней публике в ресторане?

— Она бывает очень разная, в основном ходят иностранцы. И по моим наблюдениям, безразличных к музыке среди них еще больше, чем у нас.

И если им просто безразлично, это еще ничего. Неприятно, когда кто-то подходит и начинает требовать, чтобы ты играл тише или громче. Настоящий музыкант находится в своей скорлупе, и подобные вещи ему подсказывает интуиция, а не метрдотель.

Но я благодарен людям, которые дали мне эту работу, потому что, честно говоря, моя семья существует в основном за счет тех денег, которые мне платят в ресторане. Я это расцениваю как гуманитарную помощь. Но по сравнению с заработками даже среднего музыканта в Европе — это не зарплата.

Не буду гневить Бога, у меня все более-менее нормально. Только нет стабильности. Хотя я особых симпатий к советским временам не питаю, наверное, предпочел бы жить тогда. Наверняка неискренне, фальшиво, но в силу своей идеологии коммунисты были вынуждены проявлять хоть какую-то заботу о людях. И как бы я не возмущался, какие бы анекдоты о Брежневе не рассказывал, квартиру, в которой сейчас живу, получил 15 лет назад от государства.

У нас все перевернуто с ног на голову. Однажды приезжал бельгийский саксофонист Стив Убен, мы с ним играли концерт и говорили о работе. Иерархия обеспеченности музыканта в европейских странах такова:_на первом месте преподаватель — это стабильный высокий заработок; на втором — исполнители хорошего уровня (речь не идет о суперзвездах) и только на третьем — ресторанные музыканты.

И конечно, будь нормальная концертная и преподавательская работа, я бы не играл в ресторане. Потому что это истощает, прежде всего морально. Причем реально это ощущаешь потом, в момент концерта. Ведь в ресторане можно играть эдак «одним пальцем», а в концерте — нет. И в какой-то момент начинаешь чувствовать, что той энергии, которую отобрал у тебя ресторан, тебе не хватает для этих людей, которые пришли слушать именно тебя. И вот тут уже становится обидно.

— Существует мнение, что музыкант деградирует в ресторане, так ли это?

— Конечно. Чтобы сопротивляться этой деградации, нужно вести активную творческую жизнь. А это безумно сложно. Хорошая импровизационная игра привлекательна тем, что в процессе музицирования делаешь какие-то открытия. А какие могут быть находки, когда тысячу раз играешь одно и то же, и это превращается едва ли не в рефлекс?

— А чем отличается ресторанный лабух от хорошего музыканта?

— Лабух — это ремесленник, который делает то, что от него требует ресторанная обстановка. Хороший лабух должен иметь богатейший репертуар — это почти весь XX век, все хиты разных стран. Потом имеет значение личное обаяние особого ресторанного толка: нужно обаять не массу, не зал, а конкретного заказчика, которому захотелось бы раскошелиться. И, я думаю, мастерство на третьем месте. Не в обычном смысле, а эдакое мастерское очковтирательство.

Но масса классических музыкантов с выдающимися данными оказались бы беспомощными котятами в этой, казалось бы, примитивной музыке. Она требует мобильности и незаурядной практики. Чего только стоит «Ты жива еще, моя старушка», это нужно уметь сыграть. А если спеть, то так, чтоб у них мурашки по спине побежали и слеза навернулась.

— А испытываете ли вы перед выступлением мандраж, здоровое волнение?

— Это скорее возбуждение. Оно обязательно должно присутствовать у артиста, не представляю, как иначе играть. Если я серьезно отношусь к выступлению, уже за день начинает вырабатываться адреналин. И даже когда любители приходят в ресторан, подсаживаются ближе, аплодируют, это почти как концерт, даже вопрос денег отходит на второй план. Но настоящий концерт — это полное растворение в материале. Когда я играю с полной отдачей, все личное уходит, я перестаю ощущать себя, время... И, пожалуй, живу ради этого ощущения.