Мари-Элен ЛеЕриссе: «Мельес открыл все двери»

Короткие, неизменно остроумные фильмы Жоржа Мельеса подобны иллюстрированным книгам, которые прячут в детстве под подушку: можно в течение жизни увидеть много интересного, но те картинки останутся самыми красивыми.

Во времена раннего немого кино этому французскому фокуснику, ловко освоившему экзотическое ремесло подвижных образов, не было равных; но кинематографу 1910-х, который начал превращаться в коммерцию, наивные мельесовские фантасмагории были не нужны. Он умер полузабытым и в бедности, а человечеству понадобилось пережить Вторую мировую войну, чтобы понять, что без Мельеса оно неполно.

На прошлой неделе в Киев приехали прямые потомки великого волшебника: правнучка Мари-Элен Леериссе и праправнук — сын Мари-Элен, музыкант Лоран Леериссе. В кинотеатре «Киев» они устроили два необычных показа лент Мельеса: Лоран играл на рояле, а Мари-Элен комментировала события на экране. Это были не просто киносеансы, а настоящие спектакли, которые сочетали текст, музыку и кинематограф.

А еще Мари-Элен ответила на вопросы корреспондента «Дня».

— Мари, вы уже долгое время выступаете с киноконцертами; наследие вашей семьи, очевидно, лежит на вас. Скажите честно: это такая работа — быть потомками Мельеса?

— Нет, совсем нет. Я ради заработка 10  лет проработала монтажером в кино, 30  лет — на телевидении, а все, что связано с Мельесом, делаю на добровольных началах. Я искала фильмы, заботилась об их реставрации, общалась с прессой, организовывала киноконцерты абсолютно бесплатно. Эти показы — лишь верхушка айсберга по сравнению с объемом работы, которая проводится для сохранения наследия Мельеса. Я посвятила жизнь этому делу, но я не чувствую себя как статуя на постаменте. Просто выполняю свой долг.

— В чем тогда ваша награда?

— Это настолько прекрасные фильмы, что я получаю от этого огромное удовольствие. Думаю, что вы так же.

— Да. Скажите, а вас не удивило, что на показы кинематографа столетней давности приходит так много молодых людей?

— Ныне, мне кажется, молодые люди намного больше знают Мельеса, потому что кино преподается в школах, и вообще — культурный уровень молодежи выше, чем раньше. Есть интерес, есть Интернет, молодежь ищет прикольные изображения, тем более что и киноконцерт — вещь сама по себе привлекательная. Мне кажется, что мы завоевали молодежь, и на наши спектакли приходит больше именно молодых людей, студентов.

— А когда вы начали использовать именно такой формат киноконцерта, как он рождался?

— Это первоначальный жанр. Мельес именно так и показывал фильмы в своем театре «Робер Гуден»: экран, пианист и текстовое сопровождение. Впоследствии эта традиция была утрачена, люди смотрели немое кино в тишине. Мы с семьей вернулись к оригинальной форме. Кстати, если считать с 1945 года, Лоран — 15-й пианист этих концертов. До него были другие — не члены семьи. В чем наш спектакль уникален — я использую тексты, которым меня научил мой дед. Он был оперным певцом, с очень хорошей памятью, и знал тексты непосредственно от своего отца — собственно самого Жоржа Мельеса. Воспроизводим тексты как каркас, иногда что-то добавляем в зависимости от момента — какой-то звук, определенную театрализацию, местные реалии. И в отношении музыки, самого духа спектакля у нас собственное внутреннее ощущение, делаем все с удовольствием, веселимся, потому что Мельес завещал нам делать это весело.

— Если говорить собственно о Мельесе, то, по вашему мнению, какой его главный вклад в искусство кино?

— Он открыл все двери. Он первым испытал все стили и жанры, он первым сделал мизансцену — постановку в кадре — систематической. И, конечно, его достижением являются трюки и спецэффекты, которые все происходят из искусства показывать фокусы, потому что он сам был фокусником, но и интеллектуалом также, и поэтому сделал из кинематографа высококультурный продукт — комический и интеллектуальный одновременно. Когда Луи Люмьер вручал Мельесу орден Почетного Легиона, он сказал: «Жорж Мельес изобрел искусство кино и трюки, тогда как мы изобрели киноаппарат». Так что, когда есть такое наследие, то иначе нельзя: ты должен открывать его для других, чтобы оно становилось доступным всему человечеству.

— Тем не менее, при жизни ему было нелегко. Известно, что он, в сущности, уничтожил себя как режиссера: сжег все негативы своих фильмов. Скажите, есть ли виновные в этой трагедии?

— Это очень человеческая черта — искать виноватого. Мы не знаем, в каком психологическом состоянии он находился в то время. Есть такое объяснение: он был фокусником. А фокусники, когда прекращают делать определенный трюк, уничтожают оборудование, чтобы больше никто не воспользовался их идеями. Может, он исходил из этой традиции — сжег фильмы, потому что относился к ним как к магическим объектам. Конечно, есть объективные причины. Он в 1923 году обанкротился полностью, задолжал колоссальные суммы, должен был продать свою землю, а для этого — освободить участок, на котором были 2 студии, его собственный дом, где он жил, мастерская костюмов, мастерская декораций — 4 гектара земли. Он сложил все в кучу и поджег. Мы не знаем, что он при этом чувствовал, но вряд ли радость. Вообще в конце ХІХ — в начале ХХ века люди быстро делали капиталы и так же быстро теряли их. Мельес — из достаточно богатой семьи, и он при жизни проел три наследства: своих отца, матери и жены. Он все вложил в кино и потом умер в страшной бедности. Он — первый продюсер, обанкротившийся на кинопроизводстве, и, поскольку в те времена еще не было такой системы пенсий, как сейчас, то его вторая жена нашла ему киоск на вокзале Монпарнас, где он торговал игрушками, чтобы заработать на жизнь.

— Что касается виноватых, то я имел в виду конкретно Томаса Эдисона, который, кроме того, что был выдающимся изобретателем, зарабатывал еще и кинопрокатом, но не спешил платить Мельесу авторские отчисления за его фильмы, считая кинематограф собственным изобретением.

— Относительно Эдисона — это слишком упрощенно. Здесь очень много разных факторов. Приложил усилия не только Эдисон, но и другие американские дистрибьюторы. Они покупали фильмы Мельеса, использовали их, не выплачивали ему проценты, причинили ему много вреда. Во-вторых, Мельес был плохим менеджером, не умел контролировать затраты. Это делала его жена — моя прабабка — у нее были способности к бухгалтерии. Когда она умерла, он этим не занимался. Он всегда начинал с того, что у него было много денег, а затем, особенно не задумываясь, тратил всё. В-третьих, после войны изменились вкусы в кино. Зрители хотели более продолжительные фильмы, больше эмоций, сложных сюжетов, а он этого не умел — ему удавались только короткие смешные зарисовки. Можно сказать, он вышел из моды. Нам нравятся эти фильмы ныне, а тогда к ним охладели.

— Вы занимаетесь еще и архивной работой. Расскажите немного об этом.

— Наша семья собирала фильмы понемногу, начиная с 1945 года. Сначала было только 8 фильмов из 520. Мы начали с того, что дали объявления в газетах для организаторов ярмарок — ведь он продавал свои ленты туда. Потом искали среди коллекционеров. Потом начались первые киношколы, появились историки кино, которые искали фильмы. Теперь поисками занимаются студенты, молодежь, что особенно приятно. Итак, на данный момент найдено 215 фильмов. Последний — очень красивый цветной «Робинзон Крузо». Мы регулярно проверяем состояние всех фильмов. Они на 16 и 35   мм копиях, переводим в цифровой формат и постепенно, по мере готовности, передаем все Французской синематике.

— А насколько это сложно с практической точки зрения?

— Это большая, очень сложная работа. Оригинальные легковоспламеняющиеся нитратные копии уже все погибли. Они давно переведены на формат 35 мм, причем первая пленка погибала в процессе. Иначе говоря, ты спасаешь фильм, но уничтожаешь первичный носитель. Многое зависело от условий, в которых хранилась лента. Если слишком сухой воздух, то ты вынимаешь пленку, и изображение с нее осыпается. Остается только плакать. А если воздух влажный, то заводится грибок — тоже неприятно. Поэтому сначала, перед тем как открыть коробку, нужно делать профессиональный химический анализ, чтобы все сохранить. Иногда бывает, что не хватает какого-то куска пленки, а в другой копии он есть. То, что мы увидим сегодня, было в формате 35 мм, и потом переведено на цифру без реставрации. Мы ее специально не делали, потому что если копия уж слишком аккуратно сделана, фильм теряет что-то живое.

— Прошло уже более чем 100 лет с тех пор, как были сняты эти фильмы. Почему Мельеса до сих пор смотрят?

— Потому что он поэт. Потому что это магия. Люди приходят смотреть на эти фильмы, потому что они магические, а магические они потому, что люди приходят на них смотреть!