Марк Рудинштейн мемуаров пока не пишет

На фоне набирающего год от года количественные обороты, но в основном пустопорожнего российского кино и пребывающего в поисках себя и денег украинского, детское кино тихо сгинуло. Те, кто делал такое кино раньше, — состарились, а смены поколений не произошло. В украинском кино речь о продукции для детей вообще не идет — ведь оно требует 100% государственной протекции. Северный же сосед, поставив кинопроизводство на индустриальные рельсы, серьезно вроде заговорил о специальной программе детского кино. Однако в связи с жестким переделом больших государственных денег, предназначенных для производства кино — Федеральное агентство распущено, созданы новые структуры и, соответственно, новые схемы распределения госсредств, — о возрождении детского кинематографа говорить не приходится. Те же крохи, которые условно можно отнести к детской продукции, и показывать-то особенно негде — прокату это невыгодно, поэтому детский фестиваль «Кинотаврик», появившийся вслед за «взрослым» «Кинотавром», если не единственный, то самый крупный форум искусств для детей и о детях.

Отец-основатель «Кинотавра», придуманного им с сотоварищами на собственном дне рождения, Марк Рудинштейн — продюсер, актер, человек увлекающийся и беззаветно влюбленный в кино — впервые приехал в качестве гостя на обновленный «Кинотавр». Он 15 лет «нес огонь «Кинотавра», пережив с ним самые трудные для кино годы, и сделал его истинным «приютом кинематографистов». Решение уйти далось не просто, но он понимал — за ним идут новые поколения кинодеятелей, которые в состоянии обновить фестиваль и дать ему новую долгую жизнь.

— Марк Григорьевич, прошло четыре года «новой эры» «Кинотавра». Вы от него долго отвыкали. А что сегодня делает Марк Рудинштейн и его компания «КиноМарк»?

— К сожалению, отход от постоянных нервных и физических нагрузок, о котором я так мечтал, неожиданно ударил по моему здоровью. Поэтому, прежде всего, пришлось долго приводить себя в порядок. Теперь потихоньку начинаю работать. Снимаюсь в кино. Возвращаюсь к идее создания фестиваля в Санкт-Петербурге. Продолжаю делать детский фестиваль «Кинотаврик», который прилично разрастается — теперь это будет три фестиваля: в ноябре (по традиции — в Сочи), в мае — Москва, финал в Петербурге. Еще делаю сейчас два фильма как продюсер. Вот, пожалуй, все мои дела на сегодняшний день.

— Вы вместе с новым российским кино прошли все этапы его взлетов и падений, ведь было время, когда несколько фильмов кочевали с фестиваля на фестиваль, потому что других просто не было...

— Ну, было и так, когда в кино хлынули «дурные» деньги, когда выпускалось множество — более двухсот картин, но смотреть было нечего, и их никто не помнит.

— А что вы скажете о сегодняшнем состоянии национального кинематографа?

— Сегодня, к счастью, производство полностью восстановлено. Насколько знаю, хоть и очень медленно, но во многих бывших республиках СССР кино пытаются «восстановить». Смотрите, на фестивальных киновернисажах появляется то Литва, то Украина, то Казахстан, то Эстония. Часто это — копродукция. Процесс явно вселяет надежду. Ведь дело не в том, чтобы появлялись одна, две, пять талантливых картин — это не показатель индустрии кино. Нужно, чтобы был поток, чтобы финансовый и технический уровень кинопроизводства соответствовал современным стандартам. Пусть будет много картин, и пусть они «подтягиваются» к тем пяти лучшим.

— Несмотря на то, что вы давно живете и работаете «внутри» кино, вам удавалось оставаться очень благодарным и заинтересованным зрителем. Что в сегодняшнем кино «зацепило» вас, Марка Рудинштейна?

— Когда я смотрю даже очень талантливую картину, мне мешает то количество материала, который я уже видел, приемов, которые уже знаю. Постоянно приходят мысли о том, что все увиденное — повторы, перепевы того или иного фильма. Поэтому, выходя из кино, не разрешаю себе говорить на эту тему. Понимаете, такое чувство, что меня все время пытаются удивить — особенно это относится к молодым режиссерам. И, тем не менее, это уже здоровое кино, с крепкими, профессионально сделанными фильмами, с выкрутасами. Мне очень нравится, что «Кинотавр» воспитывает «своих»: сначала короткий метр, потом дебют. Это правильная политика — став мэтрами, они, опять же, дадут свои фильмы на этот фестиваль, помня свою альма-матер. Поэтому считаю, что в России идет нормальный кинопроцесс, со всеми пробами и ошибками внедрения в мировой кинопроцесс. Иногда это выглядит комично — все-таки лучшие картины базируются на своих исторических кинореалиях и на своем материале, — любое подражание или попытка, даже при наличии больших денег, делать «американское кино» вызывает в лучшем случае улыбку.

— Мы знаем, что практически все крупные фестивали зашли в тупик. Это коммерция и политика. Какие перспективы у фестивального движения вообще, насколько оно жизнеспособно?

— В идеале фестиваль — это научно-исследовательский институт, который работает в итоге на индустрию. На фестивалях изучается предложенный новый киноязык, который дает толчок всему производственному потоку, коммерческому кино и вновь ищет и экспериментирует. И потом это встречи режиссеров и продюсеров. Последние, заинтересовавшись экспериментами, предлагают им коммерческие проекты. Приглашать к участию в фестивале фильмы типа «Терминатора» — не удел больших, серьезных кинофорумов. Коммерция? Да сколько угодно можно делать ее вокруг фестиваля — и гостей, и участников, и желающих поглазеть нужно разместить, накормить, дать им возможность нормально посмотреть кино, купить сувениры и т.д. А дело самого фестиваля — целый год отслеживать появление нового кино, новых тенденций, новых форм, новых имен...

— В таком случае напрашивается вопрос — есть ли перспективы возрождения уникального в своем роде фестиваля, который вы проводили много лет, — «Лики любви»?

— Фестиваль — это прежде всего финансирование. «Ликами» очень заинтересовалась заграница — есть предложения от Турции, Болгарии. Я ездил туда, условия предлагаются гениальные — шикарные отели, лучшие залы. Но мне очень хотелось бы проводить его в своей стране. Пока не могу найти общего языка ни с Крымом, ни с Одессой. Но идея жива, лишь законсервирована, и я ее пока никому не продаю, надеясь на собственные силы и на поддержку заинтересованных в проведении «Ликов любви» лиц.

— Увидит ли в ближайшее время маленький зритель нормальный «пакет» предназначенного для него кино?

— Детское кино никогда не было престижным для кинематографической братии. Здесь все зависит от государственного протекционизма. Ну, и, конечно, от людей, профессионально подготовленных к этому труду, а их ведь тоже не густо...

— Вы очень много сделали для российского кино и для людей кино. Очень серьезный перелом произошел в вашей жизни, когда вы решили отдать «Кинотавр» в другие, молодые руки. Как повели себя те, кого в самые сложные моменты жизни их и кино поддерживали?

— Когда ты делаешь какое-то большое дело, всем угодить нельзя, и друзей много не бывает. Конечно, критическая масса вокруг меня сгущалась — это тоже было непросто. И вот как раз сегодня, когда уже прошло несколько лет, когда я здесь, на фестивале, ни на что не влияю, все постепенно оттаивают. Я почему несколько лет не приезжал сюда — потому что не хотел слышать: ой, как у вас было хорошо, ведь знаю: то же самое они говорят Александру Роднянскому и Игорю Толстунову — нынешним организаторам фестиваля. Прошло время, мне самому нужно было привыкнуть к этой мысли. Знаете, когда закончил 10-й класс, прошли летние каникулы, наступило 1 сентября — и вдруг я понял, что мне не надо идти в школу. Это было странное чувство, сродни тому, что было, когда ушел с фестиваля. Не нужно торопиться, не нужно напрягаться. Переболел это и с удовольствием приехал гостем на «Кинотавр». Конечно, фестиваль изменился, но в основе ребята все правильно делают, а детали — это болезни роста. Весь этот гламур надо бы вывести за пределы фестивальной территории, а фестивалю оставить фестивальное кино и возможность свободно всем общаться. Они сейчас этим переболеют и, думаю, так и будет.

— А что хорошего и интересного происходит в личной жизни Марка Рудинштейна?

— Потемки, — смеется Марк Григорьевич, потом театрально вздыхает, — что-то погасло. А если серьезно, для решения каких-то важных вопросов, для генерации новых идей мне всегда необходимо было состояние влюбленности. Если нет реальной, придумывал — и тогда мог горы свернуть. И хотя мне уже немало лет, я жду такого эмоционального всплеска, потому что за ним последует рабочий, творческий всплеск. Надо влюбиться, чтобы сделать что-то для НЕЕ. Все, что я делал в жизни, я делал ради женщин...— после паузы, кокетливо: — А, может, надо смириться и начинать писать мемуары...