Михаил РЕЗНИКОВИЧ: «Театр должен идти на полшага впереди зрителя»

«НУЖНО ПОСТОЯННО МАНЕВРИРОВАТЬ, НО НЕ ОТРЫВАТЬСЯ ОТ ТЫЛОВ»

— Михаил Юрьевич, а зачем было добавлять к классической пьесе Леси Украинки «Каменный властелин» такое сериально-латиноамериканское название — «В плену страстей»? Это похоже на откровенную погоню за зрителем...

— Передо мной, как перед руководителем театра, стоит несколько совершенно разных проблем. С одной стороны подымать уровень репертуара, а с другой — театр обязан зарабатывать деньги. Мы сейчас, зарабатываем приблизительно 2 миллиона 500 тысяч гривен в год. На сегодняшний день государство, кроме зарплаты, нам почти ничего не дает. А театру только коммунальные услуги обходятся в 120 тысяч гривен в месяц. Я должен постоянно маневрировать, но при этом не могу отрываться от тылов. Нужно знать мой город. Его зрителей.

Когда я, после большого перерыва, пришел в Русскую драму, то поставил спектакль «История одной страсти», сделанный по мотивам повести Генри Джеймса «Письма Асперна», о котором мечтал 19 лет. Почти два десятилетия я не мог реализовать эту идею из-за вмешательства партийных органов в театральный процесс. И вот когда нужно было выпускать афишу, тогдашний директор театра посоветовал изменить название спектакля, иначе на «Письма Асперна» в Киеве никто не пойдет. Мы много спорили, и он меня убедил, что название «История одной страсти» более предпочтительна для киевлян. Так оно и получилось. Я не имею права на ошибку.

Когда я окунулся в материал Леси Украинки «Каменный властелин», то увидел в этой пьесе такой накал общечеловеческих страстей и такую мощную их энергетику. Порой они доходят даже до безумия. Поэтому второе название спектакля — «В плену страстей» показалось мне вполне логичным.

— Какие личные послания вы заложили в эту постановку?

— Первый толчок был от моих студентов. В прошлом году я выпустил актерский курс. Способные ребята, к концу учебы не распались, остались командой. Это бывает довольно редко. И вот на четвертом курсе они в азарте по ночам репетировали «Каменный властелин». Пришли, показали, и я посчитал, что эту работу надо продолжать.

Затем возникает беспощадная театральная реальность. Из всей четверки — Командор, дон Жуан, Долорес и Анна — к премьере дошел только один — Роман Трифонов (он играет Командора). Все остальные, тоже очень способные и честные, пока, по отношению к творчеству артисты, но... для студенческого спектакля ребята «тянули», а для большой академической сцены — нет. Ситуация драматическая, но, должен заметить, они достаточно мужественно ее восприняли. Впрочем, я надеюсь, они еще сыграют свои роли. Позже...

Если вспомнить историю, «Каменный властелин» не может похвастаться тем, что он часто привлекал внимание режиссеров. В первой половине века дважды эта драма ставилась в Театре им. И. Франко: в 1914 и в 1925 годах. Но спектакли не имели зрительского успеха и драму отнесли к разряду пьес для чтения. В 1936 Константин Павлович Хохлов возглавил Русскую драму, а в январе 39-го он поставил свою версию этого произведения. Прекрасные декорации сделал Анатолий Петрицкий. Тот спектакль имел большой общественный и художнический резонанс. Именно после него нашему театру было присвоено имя Леси Украинки.

Для меня очень важно, как современные зрители отнесутся к этой постановке. Пьеса глубока и серьезна. Там заложены две интровертные темы. Утверждение женщины о том, что без власти нет свободы, и утверждение мужчины о том, что свободен лишь тот, кого отвергло общество. Практически все движение спектакля идет от одного тезиса к другому. Фактически пьеса о том, как женщина сломала мужчину и что из этого вышло.

Меня очень заинтересовала тема Долорес. В героине, если вчитаться, можно увидеть некоторые черты характера самой поэтессы. Интересную сценографию создала Мария Левитская.

— Михаил Юрьевич, вы сторонник того, что необходимо чаще приглашать режиссеров экстра-класса, таких как литовец Някрошюс или грузин Стуруа для постановки национальной классики. Но ведь очень современно, по-новому «прочитывают» украинскую классику Анатолий Канцедайло из Днепропетровска, Федор Стригун из львовского Театра им. М. Заньковецкой и др. Почему же нужны только «варяги»?

— Давайте я о коллегах-режиссерах не буду говорить... Что же касается классики, то прежде всего она должна жить на сцене. Огромная проблема в нашей стране состоит в том, что великую украинскую классику, в подавляющем большинстве, сегодня ставят так же, как и много лет тому назад. Мне кажется, стоит сломать эту закостенелую традицию. Но для этого нужны режиссеры-личности, неотягощенные отжившими традициями. Стуруа и Някрошюс могут это сделать. Они очень остро ощущают время. Ведь, что сегодня получается: в России Александр Островский с успехом идет в большинстве театров, а в Украине — Карпенко-Карый почти не ставится или стремительно исчезает из репертуара. А ведь это великий драматург. Одна моя студентка третьего курса работает над его «Наймычкой» — пьесой, в которой подымаются вечные темы. Вчитываясь, поражаешься насколько они современны. Надеюсь, что у нее получится любопытная работа. К сожалению, инерция сознания многих режиссеров и выразительных средств, которые они используют, ставя классику, не всегда высоки, и поэтому нам трудно вырваться на какой-то иной виток театральной реальности, не утеряв при этом духовного заряда пьесы. Для того, чтобы играть классику, должен быть более высокий уровень не только постановщиков, но и артистов. Если классический спектакль в городе с миллионным населением идет всего 20 раз и сходит со сцены, значит театр что-то значительное в пьесе не открыл. В Русской драме мы относимся к классике достаточно серьезно. «Бешеные деньги» Островского у нас идут седьмой сезон, гоголевский «Ревизор» — третий, и почти всегда при аншлагах.

«НЫНЧЕ ВЕК ТЕАТРАЛЬНОГО НЕВЕЖЕСТВА»

— Недавние гастроли «Ленкома» вызвали огромный ажиотаж публики. Наверное, ваша труппа смотрела выступления своих коллег. Почему была такая бурная реакция на «Шута Балакирева»?

— У меня ощущение, что то был очень талантливый социальный капустник, сыгранный людьми, хорошо понимающими суть каждой произносимой репризы. Актеры прожили жизнь и знают, что такое власть. Помнят, как она, в свое время, закрывала ленкомовские спектакли. Поэтому на историческом материале у них возникают социальные ассоциации. Лихо делают! Пьеса «Шут Балакирев» написана очень талантливым человеком — Григорием Гориным. Зрители, в основной своей массе, принимали спектакль на «ура», потому что в Киеве сегодня социально-капустническое безрыбье. И еще не стоит сбрасывать со счетов, что он поставлен Марком Захаровым, а в главных ролях были Олег Янковский, Николай Караченцов, Александр Збруев — знаковые личности. По- моему, в этом все дело. Мне позвонила одна студентка и говорит: «Мы с подружкой насобирали 117 гривен, очень хотим увидеть Караченцова. Помогите нам»... С другой стороны, давно известно, что нет пророка в своем отечестве. К нам это тоже относится. Недавно в Национальной опере Украины выступал Владимир Спиваков в «Концерте-реквиеме, памяти жертв террористических актов в Америке». Был весь политбомонд нашей страны. В перерыве я подошел к одному высокому сановнику, очень интеллигентному человеку и поинтересовался, почему как только москвичи выступают, то он в зале, а в нашем театре ни одного спектакля не видел. Ответ завис... А бывают и вовсе анекдотические случаи. Однажды позвонил один народный депутат: «Слушай, у тебя там какой-то Башмак выступает, дай мне пару билетов». Как говорится — «было бы смешно, если бы не было так грустно».

— В этом учебном году вы начали обучать будущих критиков в Театральном институте им. Карпенко-Карого. Что вас подвигло на это?

— Мне кажется, сейчас вообще — век почти полного театрального невежества. Четыре года назад мы гастролировали в Москве и в рецензии о наших гастролях заместитель главного редактора журнала «Театральная жизнь» написал, что автор пьесы «Мачеха» — Эмиль Золя. Это, простите, «торпеда в сердце, я иду на дно». Ведь любой студент, изучавший курс зарубежной литературы, должен знать, что «Мачеху» написал Оноре де Бальзак. А сколько «ляпов и перлов» выдают молодые критики. Когда читаю их «опусы», часто возникает улыбка, иногда досада.

Театральный критик обязан понимать движение театра из вчера в завтра и как работает режиссер, и как артист находит краски к роли. В записных книжках К. Станиславского есть замечательная фраза, написанная еще в 1916 году: «Где найти молодого актера или актрису, которые серьезно и глубоко, без театрального пафоса, крикливости и сентимента скажут: «Восходит луна» (это конец второго акта чеховского «Вишневого сада»). Так вот, если театральный рецензент не понимает, как непросто серьезно и глубоко произнести эти два слова, не может различить органичное действование от органического разговаривания, органичное разговаривание от мягкой декламации и патетики и так далее, то о какой серьезной критике может идти речь? Именно поэтому я взвалил на себя дополнительную ношу. Хотя это очень трудно. Иногда даже от усталости возникают странные мысли: «А зачем?»

«КАЖДЫЕ ГАСТРОЛИ — ЭТО ПОЖАР»

— Русская драма плодотворно сотрудничает с Гете-институтом. С современными тенденциями немецкого театра наши зрители познакомились по спектаклю «Кто убил Эмилию Галотти». Есть ли в планах коллектива сотрудничество с театрами Великобритании или Франции? Помогают ли вам в налаживании творческих контактов культурные центры, работающие в Киеве?

— Это очень сложно. Все происходит только по личным контактам. Наше взаимодействие с немецким театром началось случайно, а ныне переросло в творческую дружбу. При нашем экономическом положении каждые гастроли сейчас — это пожар. Сколько сил приходится тратить, чтобы организовать зарубежные гастроли. Будь это Москва или Мюнхен. Самое больное, что сегодня мы не можем ездить по Украине. Получается страшный парадокс: нам экономически проще поехать на гастроли в Германию, чем выехать в Днепропетровск, во Львов или в Харьков. При поездке в Германию нам дают большие скидки «Аэросвит» или «Международные авиалинии Украины». Когда мы приезжаем, нас берут на полное содержание. А на гастролях в любом украинском городе все расходы лягут только на театр. Это оплата дороги, транспортировка декораций, аренда помещения, суточные, гостиница. Даже если мы будем продавать три ряда билетов по 50 гривен, то прогорим. Реально в любом городе страны больше 8 гривен за билет люди не будут платить. Мы в экономических тисках. Государство нас в этом отношении не субсидирует. Ищем спонсоров, но украинские банкиры сегодня в основном, очевидно, не готовы поддерживать «свой» театр. Спорт — пожалуйста. По большому счету, Киев сейчас вообще город спорта и эстрады. Эти направления первенствуют. Для серьезного театра нам еще предстоит воспитывать зрителя. Далее не стоит забывать и об уровне жизни тех, кто хочет прийти в театр. Три года назад Русская драма выступала в Донецке. По 6 гривен билеты раскупили, а по 8 — нет. Вот такая арифметика.

— И все таки, чем сегодня театр привлекателен зрителю?

— Я считаю, что театр должен идти на полшага впереди и вести за собой зрителя. Ну на шаг. А то оторвешься шагов на десять, поставишь нечто уж очень модернистское и через три представления останешься без зрителя. Для нас самое печальное, что Русская драма не имеет возможности для маневра. У нас нет экспериментальной сцены. Поиск, эксперимент должен обязательно проводиться, но на площадке для 80 — 100 человек. Нельзя экспериментировать на 800 зрителях. Олегу Табакову легче, у него три сцены, а у нас одна.

— Только ли этими причинами, которые вы назвали (отсутствие экспериментальной сцены, проблемы с финансированием) можно объяснить то, что у вас очень мало ставится украинской современной драматургии?

— Я не считаю, что сегодня есть большие достижения в современной украинской драматургии. И вообще не только в украинской, но и в русской. Недавний фестиваль «Новой драмы», прошедший во МХАТе, показал, что большая половина представленных пьес годится лишь для театров-студий, а не для больших профессиональных коллективов. И в этом нет ничего плохого. Это реальность. Поверьте, если будет написано какое-то интересное произведение украинской драматургии, способное взволновать зрителя, то я с удовольствием его поставлю. Раньше, в советские времена, наш театр ставил достаточно много современных украинских произведений. И я, кстати, ставил. Но это были знаковые вещи. «Кафедра» Валерии Врублевской — острая, социальная пьеса — прошла триста раз. В 66-м я поставил социальную сатиру «Кто за, кто против». Спектакль был создан по роману Павла Загребельного «День для прийдешнього». Это была бомба! На премьере зав. отделом культуры ЦК КПУ просто рассвирепел. Я ставил одну из лучших пьес Миколы Зарудного «Тыл». К сожалению, нынешние украинские драматурги в своих сочинениях во многом повторяют то, что делают их коллеги из России, но на еще более низком уровне. Такие пьесы не интересно ни читать, ни ставить, ни играть. Для драматурга очень важно чувствовать зрителя. Его проблемы. И драматургически выразить их. Это редкое искусство. Поэтому настоящих драматургов так немного.

«ОДИНАКОВЫХ СПЕКТАКЛЕЙ НЕ БЫВАЕТ»

— Что скоро увидят зрители и над чем вы будете работать?

— В этом сезоне выпускаем шесть премьер. О спектакле «Кто убил Эмилию Галотти» Г.-Э. Лессинга и «В плену страстей» Л. Украинки я у же рассказал. 23 ноября покажем «Милого лжеца» Д. Китли, затем в декабре «Лулу. История одной куртизанки» Ф. Ведекинда, далее «Наполеон и корсиканка» В. Губача, «Деревья умирают стоя» А. Касона. В моих планах постановка «Талантов и поклонников» А. Островского. На сборе труппы прочитал пьесу Александра Гельмана «Профессионалы победы», и она показалась такой острой, что я даже испугался... С Гельманом мы много лет знакомы. У нас хорошие взаимоотношения. Он торопит принять решение, так как уже два киевских театра просят отдать им пьесу для постановки. Даже готовы перевести ее на украинский язык. Я отвечаю: «Подожди. Мы подумаем на эту тему». К нам приходит много молодых зрителей. Мучительно ищу пьесу, чтобы поставить спектакль для молодежи.

— Что нужно, чтобы вы почувствовали: да — вот этот спектакль получился?

— Однажды Немирович-Данченко задал вопрос, на который сам и ответил: «Что осталось в искусстве после Великой Французской революции? Оперетта!» Вот такой парадокс. В жуткие революционные годы родился веселый жанр как реакция людей на ужас окружающей действительности. Сегодня в благополучной Германии практически во всех спектаклях очень много крови, мистики, эротики на грани патологии. Публика идет в театр для того, чтобы испытать острые ощущения. А у нас столько острых ощущений в жизни, что зрители, в основном, идут в театр, чтобы отдохнуть, посмеяться, отвлечься от повседневных проблем. Это тоже стоит учитывать.

С другой стороны — второй сезон с аншлагами у нас идет «Госпожа министерша» — социальная сатира, комедия характеров, плюс искрометность интриги. В зале зрители бурно реагируют практически на каждую реплику героев. После спектакля ко мне подошел один чиновник и признался — он каждый раз ежился, слыша со сцены крики: «Долой правительство!» Ну что я могу сделать, если пьесу «Госпожа министерша» Нушич написал еще в 1928 году к 10-й годовщине независимости Сербии. И оказалось, что проблемы, поднятые в ней, актуальны для нынешней Украины. Нет формулы успеха. Каждый раз — это прыжок в неизвестность: примет спектакль публика или нет.

— Прима Русской драмы Татьяна Назарова недавно стала членом-корреспондентом Академии искусств Украины. Сейчас в членкорры собираются баллотироваться ваши актеры Анатолий Пазенко и Александра Смолярова. Зачем? Это как-то повышает их творческий потенциал?

— Еще претендуют на звание академиков театровед Юрий Станишевский, художник Мария Левитская и не только они. А кому в театральном отделении Академии искусств быть академиками, если не людям, которые честно, бескорыстно отдали жизнь театру и что-то серьезное сделали в своей профессии? Нашими академиками являются артисты Богдан Ступка, Федор Стригун, Богдан Козак, Юрий Мажуга, Степан Олексенко. Мне представляется, что практически театральное отделение Академии должно состоять не только из теоретиков, историков театра, но и актеров, режиссеров, сценографов. Скажу больше — из театральных композиторов. У нас есть замечательный композитор Юрий Валентинович Шевченко, которого я считаю одним из лучших театральных маэстро Украины. А вопрос, лучше или хуже актеры-академики играют, вообще не стоит. Потому что сегодня артист играет лучше, завтра он играет хуже. Театр — живое искусство и одинаковых спектаклей не бывает.

«АКТЕРЫ ТЕАТРОМ РУКОВОДИТЬ НЕ МОГУТ»

— Михаил Юрьевич, после спектакля вы делаете разборы «полетов», если актеры действительно играют плохо?

— Бывали случаи, когда я приходил к актерам в антракте и очень резко разговаривал с ними. После спектакля это делать бессмысленно. Но на следующий день или через пару дней поговорить с артистами стоит. А вообще, в Киеве менее жестко, чем в Москве или в Санкт- Петербурге, относятся к актерам. У россиян без церемоний. Плохо играешь — снимают с роли или приглашают актеров из других театров.

В советские времена наш театр тоже был особенный: за 30 лет сменилось 12 главных режиссеров — явно ненормальное явление. Театром руководили артисты. Они открывали каблуками двери сильных мира сего. И вот 10 лет назад театр дошел до такого состояния, когда в труппе работали только три артиста от 35 до 48 лет: Татьяна Назарова, Владимир Заднепровский и Наталья Кудря. Это была катастрофа. Убежден, актеры вообще театром руководить не могут. В этом руководстве почти всегда очень много актерски личного. В переходные периоды, когда сменялись главные режиссеры, я удержался в Русской драме только потому, что вынужден был работать с двумя составами. Не дай Бог, кого-то выделить. Актеры ревностно следили, чтобы один играл на просмотре, а другой на премьере. Возникали дикие катаклизмы из-за актерского руководства театром — ненормальная ситуация. В Москве и Питере режиссеры работают в основном с одним составом.

— Михаил Юрьевич, скажите, театральная киевская публика как-то трансформировалось с годами?

— К сожалению, большой клан интеллигенции в театр сегодня не ходит. Наверное, в этом печальном факте есть вина театра. Нынешние зрители — совершенно другая публика, нежели та, что была даже лет десять назад. Меньше театральных гурманов, зато появились те, для кого поход на спектакль становится престижным, модным. Меня радует, что у нас много молодежи в зале. Зритель стал «пестрым»: с одной стороны тонкие ценители, а с другой — малоподготовленная публика. Поэтому бывает странная реакция на постановки. На втором спектакле «Кто убил Эмилию Галотти» трагедия воспринималась почти как комедия. Зрители часто смеялись. Они жаждали развлечения и совершенно не хотели сопереживать героям. О чем это говорит? Публика невоспитанна. И в этом тоже, очевидно, вина театра.

14 лет назад я побывал в Польше. Разруха, талончики на обед в театральной столовой... Но меня тогда поразил зритель — школьники. Их было много в театре. Шел сложный психологический спектакль с явными эротическими сценами. Я был потрясен насколько целомудренно к этому относились ребята. А у нас когда школьники в зале, то выдержать почти невозможно. Они неадекватно реагируют, мешая актерам играть, а остальной публике смотреть. Проблема! В Англии в любой школе обязательно есть театр. Дети начинают там играть Шекспира с шести лет. А когда становятся 20-летними, то из них вырастает настоящий театральный зритель. Во Франции то же самое с Мольером. У нас в школе этому значения не придают. Во многих семьях родителей волнует лишь как одеть, накормить ребенка. Взрослые сами живут без театра, так что же можно спрашивать с их детей, которые «пришли в культпоход»... Но проблему все равно решать нужно.

— Сейчас получается, чтобы дать зрителю то, что он хочет, следует «прописать» ему терапию, не вызывая высоких страстей?

— Ну зачем уж так — не вызывать. Мне кажется, надо понимать ту реальность, в которой мы существуем. И двигаться на полшага впереди...

Недавно меня пригласили в Польшу поставить спектакль. Я предложил им комедию. Дирекция отказалась, считая, что «развлекаловкой» их зрители уже «наелись». Попросили что-то серьезное. Очевидно, я буду у них ставить «Игрока» Достоевского. Одно из важнейших качеств режиссера — он должен остро ощущать пульс времени.