Мирослав Вантух: «Никто сидя нам еще не аплодировал!»

Мы встретились с нынешним художественным руководителем прославленного коллектива в канун концерта. Разговор должен был быть светлым и праздничным           — о далеких странах, где уже побывал и планирует выступить уникальный ансамбль, о королях и королевах, которые восторженно аплодировали исполнителям гопака, о князе Монако, который признался Мирославу Михайловичу, что миллионеры и миллиардеры, которых он пригласил на концерт украинского коллектива, вставали со своих мест только дважды, первый раз — когда в этом зале пел Лучано Паваротти. Но время сейчас такое, что без вопросов о настоящем и ответов на них не обошлось.

«30 ЛЕТ ПРОШЛО — И МЫ УЖЕ СОВСЕМ ИНАЧЕ ВОСПРИНИМАЕМ СЛОВО «БАНДЕРОВЕЦ», НЕ КАК РУГАТЕЛЬСТВО, А КАК КОМПЛИМЕНТ»

— Мирослав Михайлович, в этом году ваш коллектив празднует два юбилея...

— ...Но словно один — 110 лет со дня рождения Павла Павловича Вирского...

— ...и 35 лет, как вы возглавляете ансамбль, носящий его имя.

— Вы знаете, ту первую годовщину я серьезнее воспринимаю. Павел Вирский был гениальной личностью, человеком-эпохой, и я счастлив, что мне выпало быть с ним знакомым. Мы несколько раз встречались, он приязненно относился ко мне, обо мне писал, а однажды даже похвалил в присутствии руководителей других танцевальных коллективов (я тогда руководил Львовским ансамблем «Юность»): «Вот вы все — плясуны (Павел Павлович был из Одессы, поэтому на русском говорил. — М.В.), вы пляшете. А Мирослав — танцует! Учитесь у него культуре танца!»

— Представляю, сколько врагов среди коллег вы сразу получили...

— Еще больше их появилось, когда я пришел работать в Ансамбль им. П. Вирского. Честно говоря, никогда не думал, что мне придется продолжать дело Павла Павловича, да и не очень хотел переезжать: во-первых, «Юность» была тем коллективом, который я сам создал, это было родным и взлелеянным, а во-вторых, чего скрывать, я не жаловался на материальное положение, потому что получил во Львове одну за одной четыре квартиры, причем ни одной не выпрашивал, не бегал по инстанциям и не унижался. Поэтому, когда в 1975-ом, сразу после того, как П. Вирского не стало, мне предложили возглавить его ансамбль, я наотрез отказался. Львов мне ближе казался, я сам из того края, а в Киеве кому я нужен? Но через пять лет тогдашнее партийное руководство все-таки надавило: я принял ансамбль уже после того, как сменили друг друга три художественных руководителя, и коллектив был уже далеко не тот, как при жизни Павла Павловича.

— Трудно было?

— Не то слово! Во-первых, попойки, расхлябанность, бесконтрольность... Разве это мыслимо: в коллективе 45 человек, а на репетиции 10? «Где остальные?» — спрашиваю — и понимаю, что остальным, да и кое-кому из тех, кто пришел в класс, эти танцы даром не нужны (артистам по 40 лет, кто-то танцевать не хочет, а кто-то — из-за своего образа жизни — уже и не может)... Гонял танцоров до потери сознания! Особенно если слышал запах алкоголя. На гастролях, если находил у кого-нибудь бутылку, выливал ее содержимое в раковину! Со многими артистами пришлось распрощаться — как с танцовщиками, так и с музыкантами оркестра.

Жалоб на меня понаписывали столько, что, по-видимому, можно кабинет обклеить вместо обоев! И что неправильно веду себя, и что националист, и бандеровец, и что разговариваю на украинском — «на каком-то странном языке, и на репетиции нельзя понять, чего он от нас хочет»...

Теперь думаю: 30 лет прошло — и мы уже совсем иначе воспринимаем слово «бандеровец», не как ругательство, а как комплимент. Хотя я никогда как ругательство и не воспринимал: я настоящих бандеровцев видел, они к нам в дом приходили, отца моего просили, чтобы им помогал. Отец, может, и присоединился бы к ним, но слишком рано его не стало — в 1946-ом. А впоследствии не стало мамы, и мы с сестрой остались сиротами...

Понимаете, детство и юность закалили меня настолько, что я не боялся ни анонимок, ни жалоб, ни доносов: понимал, что надо только работать. Хотя иногда нервы сдавали, например, когда посреди ночи «доброжелатели» звонили нам домой. Жена брала трубку, а оттуда: «Валентина Владимировна, вам не интересно, где сейчас ваш муж?» «Почему же, — говорит, — интересно». — «Он с такой-то там-то». — «Да нет, вы, наверное, напутали, дома он, возле меня...».

Мне пришлось кардинально перестроить коллектив, набрать новых людей, которые хотели работать, создать свою танцевальную школу, ту систему образования, благодаря которой, собственно, и приходят в коллектив новые артисты.

«ЕСЛИ УВИЖУ, ЧТО В ЗАЛЕ ПОЛОВИНА ИЛИ ТРЕТЬ ТОЙ ПУБЛИКИ, КОТОРАЯ ДОЛЖНА БЫТЬ, УЙДУ ИЗ ПРОФЕССИИ»

— Ансамбль им. П. Вирского еще в советское время слыл «ансамбли первых красавиц»...

— Конечно! Иногда я даже посреди улицы, когда видел красивую девушку, мог остановить и пригласить к нам в коллектив. Потому что танцевать я ее научу, а нужно, чтобы зрителю было приятно посмотреть на актрису. Зритель, вы знаете, все замечает: и несвежую или застиранную рубашку, и немытую голову, и даже грязные ногти, а что уж о лице говорить и его выражении?

МИРОСЛАВ ВАНТУХ

— Вы объездили с Ансамблем 70 стран мира...

— ...76, если быть точным, и в некоторых, например во Франции, были больше 20 раз...

— По-видимому, с каждой страной у вас какая-то история связана... Скажите, где наиболее радушно принимали?

— Всюду стоят — никто сидя нам еще не аплодировал! А теперь еще и «Слава Украине!» выкрикивают. В конце прошлого года мы выступали в Польше — нас поляки только так и приветствовали. В Париже тоже были: там пока еще славу не кричат, только «браво» по привычке, но тихо не бывает. Я всегда говорил и говорю: «Если увижу, что в зале половина или треть той публики, которая должна быть, уйду из профессии». Но, слава Богу, до сих пор ищу свободный стул — и не нахожу.

Надеюсь, так будет и на юбилейном концерте, к которому мы подготовили специальную программу, состоящую из постановок П. Вирского, куда пригласили лучшие коллективы страны: хор им. Г. Веревки, Ансамбль Вооруженных Сил, «Козаків Поділля», «Гуцулію»... Боюсь сейчас не назвать кого-то,  обидеть... Знаете, даже ансамбль «Донбасс» хотел из Донецка приехать, но нет ныне такой возможности, к сожалению.

«НЕ НАДО СТРИЧЬ ВЕСЬ ДОНБАСС ПОД ОДНУ ГРЕБЕНКУ: НАШИ ЭТО ЛЮДИ, Я УВЕРЕН, ЧТО БОЛЬШИНСТВО — НАШИ»

— В прошлом году вы гастролировали по Украине...

— ...Да, наконец эта наша мечта сбылась, ведь за рубежом мы выступаем гораздо чаще...

— Ансамбль выступал на Востоке, когда только начиналась АТО. Скажите, замечали ли у людей антиукраинские настроения, действительно ли Донбасс хочет быть российским, как говорят вожаки самопровозглашенных республик?

— Люди разные. У меня есть знакомые, которых и сегодня, после всех потерь и разрушений, жизнь ничему не научила, звонят и рассказывают, что это украинская армия по ним стреляет, вы представляете? Но больше все-таки тех, которые хотят быть с Украиной. По крайней мере во время поездок мы не видели никого с плакатами: «Путин введи войска», нас никто не прогонял, не бойкотировал, были полные залы, овации, цветы... Поэтому не надо стричь весь Донбасс под одну гребенку: наши это люди, я убежден, что в большинстве своем — наши. Их так же, как и жителей западных и центральных областей, волнует национальное искусство, они так же любят народный танец, и у меня сердце кровью обливается, когда смотрю новости, а там то об обстрелах Мариуполя, то о разрушенном Дебальцеве...

Приезжаю на работу, переодеваюсь в форму, иду в танцкласс (да, мне 76, но уважают «играющего тренера», а не того, который со скамьи командует, правильно?) и пытаюсь как-то отвлечься, абстрагироваться... Не получается! В голове не укладывается, что на своем веку уже вторую войну вижу!

Я помню первую — мне было шесть лет, когда наше село на Львовщине бомбили фашисты. Летит та бомба — и ты смотришь на нее и даже не думаешь убегать, потому что ноги словно приросли к земле и такое впечатление, что она летит именно на тебя... Мама нас с Анной (сестрой) схватила за руки, и мы вместе с другими людьми побежали к лесу, там был ров, мама толкнула нас туда, а сама легла сверху, закрыла собой... А когда мы вернулись в село, то увидели, какая там разруха. Оккупанты забирали коров, хлеб, вытрусили все съестное, жгли дома, постреляли собак... Пустырь из села сделали! И неужели о таком пустыре «печалились» те пенсионеры, которые звали чужое войско в свой дом?! Неужели они забыли, что такое война и что бывает после войны? Мы голодали, собирали колоски, искали какую-то картофелину, оставленную в прошлом году и не подобранную... Неужели люди с Луганщины и Донетчины этого желают себе и своим детям?

Сейчас по ТВ невозможно смотреть, что происходит в регионе, который, кстати, был далеко не худший из всех областей Украины. Я прошу, люди, опомнитесь! Война — это проблема. Если политики действительно заботятся об Украине, они должны действовать ради государства, и я верю в победу!