Музыкальные шестидесятые: величие и трагедия

9 июня в Национальной филармонии состоится сольный концерт известного пианиста. В программе вечера прозвучат произведения киевских авангардистов 1960-х, представителей «Школы Бориса Лятошинского». Накануне музыкант рассказал «Дню», в чем значение этого периода для истории украинской музыки, в чем его трагедия и почему он важен для нынешнего и грядущего поколений.

АВАНГАРД ИЛИ МОДЕРН?

— Для Украины (тогда еще УССР) это было время зарождения новой музыки и разрыв чугунной цепи соцреализма и непролазной интеллектуальной провинциальности и второстепенности локального искусства. Разрыв этот был осуществлен усилиями нескольких молодых деятелей искусства, — подчеркнул Е. ГРОМОВ. — Практически впервые за историю государства художественные процессы, которые бурлили в киевском музыкальном андеграунде в течение 1960-х, почти не отставали в своем становлении и развитии от европейских. Это уникальная ситуация даже с позиции сегодняшнего дня. За время того, без преувеличения, эпохального для украинского искусства десятилетия был создан ряд шедевров, о которых мало кто слышал до сих пор. Например, некоторые оригиналы рукописей сохраняются только в моем частном архиве. Существуют они в одном, максимум в двух экземплярах.

А трагедия этого десятилетия в том, что музыка, созданная в этот период нашими лучшими композиторами, за одиночными исключениями, как не звучала тогда, так не звучит и теперь. Понятно, что на государственном уровне нет ни малейшего представления о музыкальных приоритетах. С другой стороны — полное отсутствие музыкального менеджмента. Не существует ни изданных партитур (особенно камерных и симфонических), ни компакт-дисков. Исполнительский уровень именно при исполнении украинской музыки часто неудовлетворителен. При этом молодые украинские лауреаты разнообразных международных конкурсов предпочитают демонстрировать собственные исполнительские добродетели на произведениях Верди, Паганини, Шопена, Листа, Рахманинова... Оно и не удивительно, поскольку в музыкальных вузах Украины не существует кафедр современного исполнительства. И в ближайшее время не планируется, насколько мне известно.

— В одном интервью ты сказал, что авангард — не совсем правильное слово в данном контексте, точнее — модерн. Но эти понятия употребляются и как синонимы. О чем речь?

— Да, запоздалый или сдвинутый во времени модерн. Стилистическое разделение здесь весьма условно, если не абстрактно. Один из самых величественных модернистов, гениальный Клод Дебюсси, всю жизнь страдал от легкомысленно навешенного на автора «Пелеаса и Мелизанды» ярлыка «импрессионист», имея все основания считать себя символистом. Так, российский лингвист и культуролог Вадим Руднев в своем «Словаре культуры XX века» довольно остроумно описывает отличия модернизма и авангарда, а также дает меткие и трогательные психологические характеристики его представителей. Он пишет, что авангард невозможен без «художественного антиповедения», без скандала, эпатажа. Тогда как модернистам это все не нужно.

Они не пытаются утвердиться тем активным или даже агрессивным способом, как это делают авангардисты. Напротив, модернисты, скорее, отшельники, «шизоиды-аутисты», как называет их Руднев. Это, конечно, упрощенное и условное объяснение, не без примеси юмора, но в чем-то оно иллюстрирует ситуацию. Исходя из него, лично для меня, скажем, те же Даллапиккола, Мессиан, БерндАлоиз Циммерман, Эллиот Картер, Булез, Берио, Лигети, Куртаг являются типичными модернистами. Тогда как Шелси, Кейдж, Ксенакис, Штокгаузен — типичные авангардисты.

— На сегодняшний день нет четких критериев шестидесятничества в музыке. Но очевидно, что речь не столько о поколении, сколько о каких-то мировоззренческих вещах. Какое твое мнение?

— Меня, честно говоря, в последнюю очередь интересуют критерии шестидесятничества или, скажем, семидесятничества в музыке. Я проникаюсь уровнем компоновки произведения и мастерства его исполнения. Именно киевские шестидесятники в своем творчестве показали нам настоящие достижения в музыкальном искусстве, на сегодняшний день еще не до конца осознанные.

ШКОЛА БОРИСА ЛЯТОШИНСКОГО

— Ты тесно общался с Владимиром Загорцевым, очень интересным композитором, сегодня практически неизвестным. Что бы ты о нем сказал?

— Загорцев не известен, потому что его не существует в музыкальном пространстве страны. Почему? Прежде всего потому, что его музыка крайне серьезна и сложна как для исполнения, так и для восприятия. Особенно периода второй половины 1960-х. Его «Объемы», «Градации», Музыка для 4-х струнных, «Ритмы», Соната для рояля, струнных и ударных, «Игры», Фантазия (Радиоконцерт) для арфы, виолончели и ударных — все эти произведения требуют от интерпретатора незаурядной исполнительской инициативности и мастерства наивысшего уровня.

В 1970—1980 гг. Загорцев упростил манеру своего авторского высказывания, найдя собственный персональный язык и пронзительную интонацию, прежде всего в цикле его камерных концертов и сонат. Среди них важное место отведено драматической сонате для гобоя памяти Лятошинского. Уже в 1990—2000-х он опять на новом этапе развития вернулся к свойственным его музыке «темным» краскам и насыщенным контрапунктом структурам постсерийного образца, что характерно его раннему творчеству.

На мой взгляд, Владимир был самым одаренным учеником Бориса Николаевича Лятошинского, особенно в плане композиторской техники. По трагедийно-экспрессионистическим константам стиля, признакам психологического климата, поэтики и типа выразительности Загорцев ближе всех к музыке своего педагога.

Вспоминаю наши долгие разговоры с Владимиром о Лятошинском. Ему особенно близки были Вторая и Четвертая симфонии Бориса Николаевича. Помню, насколько Володя гордился фактом присуждения ему композиторской Государственной премии им. Б. Лятошинского. Для него это была большая честь и нескрываемая радость. Он был по-настоящему растроган этим...

— 9 июня в Филармонии, кроме украинских шестидесятников, прозвучит одно произведение литовца Освальдаса Балакаускаса, который тоже был учеником Бориса Лятошинского. Как и где ты достал ноты и чем его музыка созвучна с произведениями киевских шестидесятников?

— Где-то в начале или в середине 1990-х мне в руки попала запись Opera Strumentale (1987) Балакаускаса. Имя автора мне ни о чем не говорило, а вот само произведение очень понравилось. Я разыскал несколько его камерных партитур в библиотеке консерватории и скопировал их. Среди них было литовское издание фортепианной сонаты одной части «Каскады-1», какую Балакаускас написал в 1967 году. Это произведение я и сыграю на концерте, это будет украинская премьера.

Интересно, что на рубеже 1960—1970-х Балакаускас работал редактором издательства «Музична Україна», и именно он делал корректуру первых изданий «Разрывов плоскостей» Годзяцкого, «Триады» Сильвестрова, 4-х двухголосых интенций и 5-ти характерных Грабовского. Эти произведения я тоже сыграю на концерте. Поэтому эта личность в программе не случайна еще и с этой точки зрения. Стилистически музыка Балакаускаса очень близка к произведениям киевских шестидесятников. Да и сам композитор отмечает, что на него ощутимо повлияли Лятошинский, Мессиан, Булез, Штокгаузен, а также композиторы группы «Киевский авангард 1960-х».

«МЫ ОБЯЗАНЫ ВЕРНУТЬ ОДНУ ИЗ САМЫХ ЯРКИХ СТРАНИЦ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ КУЛЬТУРЫ»

— Продолжает ли молодая генерация композиторов школу киевских авангардистов-шестидесятников?

— Прямого влияния творчества шестидесятников на нынешнюю молодежь я не замечаю. Реалии тогдашней и нынешней жизни слишком отличаются одна от другой. Интереснее другое. Композиторы этой школы творили в условиях творческой резервации, без каких-либо перспектив карьерного роста, когда мейнстримом считался конъюнктурный хлам пошиба кантат к очередным юбилеям Ленина с его бесконечным Октябрем. Они просто вынуждены были писать в стол и жить, словно в подполье или оккупации. Хотя почему «словно»? Так оно и было. Но это был самый интересный и самый продуктивный период их творческой жизни! То есть такое положение дел имело и свои преимущества. Если в руки тогдашних молодых художников попадала какая-то одиночная партитура или пластинка Стравинского, Шенберга, Булеза или Штокгаузена, можно быть уверенным, что они ее проанализировали и изучили, как говорят, от и до и, переосмыслив, воплотили в собственном творчестве. Уровень тех студий и исследований просто поражает!

Мы обязаны вернуть одну из самых ярких страниц отечественной культуры в сознание прогрессивно настроенного сообщества. А особенно — творческой молодежи, которой крайне необходимы национальные ориентиры, почва для опоры и собственные герои.