«Мы – невидимый народ»

Илона Вовчик — дизайнер, иллюстратор, мастер кинематографических миниатюр. Родилась в 1971 г. в Днепре (Днепропетровске), закончила Днепропетровское художественное училище (ныне — Днепропетровский театрально-художественный колледж). Училась в Государственной академии дизайна и искусств в Харькове. В 1996 переехала в Германию, где работает миниатюристкой и художницей в киноиндустрии, среди проектов, в частности,  — «Бесславные ублюдки» (режиссер — Квентин Тарантино, 2009), «10000 до нашей эры « и «Аноним» (оба — Роланд Эммерих, 2006 и 2010), «Гранд-отель Будапешт» (Уэс Андерсон, 2013 — Гран-при Берлинского фестиваля, четыре «Оскара», в том числе за работу художника-постановщика). Сейчас задействована на съемках украино-немецкой драмы «Последнее путешествие Леандра».

Илона — волонтерка, убежденная патриотка Украины и просто яркий, харизматичный человек, буквально заражающий своей энергией. Мы разговариваем на кухне ее берлинской квартиры.

«ФАЛЬСИФИЦИРУЮ ВСЕ В РАМКАХ ЗАКОНА»

— Илона, наверно, следует начать с учебы. Где и у кого ты научилась тому, что умеешь сейчас?

— Сейчас буду петь оду Днепропетровскому училищу. Феноменальная школа. Мой учитель Вячеслав Юрченко мне очень дорог. На дворе еще 1980-е, всюду академический период, а он рассказывает о Серебряном веке, о «Мире искусства», об авангардной поэзии. Не только учил композиции, но еще и работал над нашим отношением к жизни. Делал то, что должны, фактически, делать отцы. Мы были его первым, и, по его словам, самым удачным выпуском.

— Но в Германии, наверно, трудно было найти работу по специальности?

— Мне повезло. Пришла на биржу, увидела объявление: «требуется художник, полный рабочий день, оплата по договоренности». И одно слово, которое я не поняла, но оно-то  и оказалось самым важным: особое умение — Trompe-l’oeil. Ни о чем не говорит?

— Нет.

— И мне тогда ничего не сказало, но резюме отправила. Оказалось, это то, чем я владею — фотореализм  или иллюзионистская живопись. Увы, первый опыт был горький.

— Почему?

— Наниматель оказался тираном. Я нахлебалась по полной, и еще не знала, можно ли кому-нибудь жаловаться. Быстро нашла новую работу: разрисовывала отели и частные дома.

— И как попала в кино?

— Чистый случай. В 2003—2006 годах работала для выставочного комплекса, в котором интерьер целиком переделывали под тематику экспозиции. Однажды туда приехал Роланд Эммерих,  и мой коллега сказал: «Хочешь, я тебя ему представлю?» Я даже не знала, кто это. Когда меня представили  и объяснили, что к чему, я впала в ступор. Эммерих — из немногих режиссеров, которые по-прежнему придают большое значение ручной работе. Специальность, с которой я пришла в кино, вымирает, но все равно проще и дешевле построить миниатюрный городок и пустить по нему камеру, чем искать подходящий пейзаж или рисовать в цифре. В тех же «Гарри Поттерах» и «Хоббитах» до сих пор очень много ручной работы.

— Что ты еще делаешь?

— Несуществующие произведения искусства для кино, или реально существующие, которые нельзя взять из музея. Подделываю любой стиль. Нужна старинная книга, карикатуры ХVIII века, занавес ХVI века — пожалуйста. Моя цеховая шутка: фальсифицирую все в рамках закона. Этой частью ремесла я особенно дорожу. Так, «Аноним» Эммериха — мой целиком. Там много театральных постановок в кадре, и все декорации эпохи Шекспира к ним делала я.

— А каким был твой первый фильм?

— «10000 лет до нашей эры» Эммериха. Он провалился в прокате, но попал в Книгу рекордов Гиннеса из-за самого большого миниатюрного сета в истории кино. Работа солдатская, но я когда туда пришла, будто снова попала в детство, в свою худшколу. Все пашут с увлечением, с постоянной готовностью друг другу помочь. Меня подхватили совершенно чужие люди, все показали. А я очень быстро учусь.

— Что ты делала для Тарантино?

— Когда в «Бесславных ублюдках» горит кинотеатр — горит на самом деле наша модель. Я все это строила-красила. Показать, по сути, нечего, только себя в титрах, но я этим горжусь. Опережая твой вопрос: сам Квентин — монстр. Все, кто с ним соприкасались, говорят, что лучше его обходить десятой дорогой, чтобы не  попасться на глаза в неправильный момент. Например, за какую-то ерунду со съемок вылетел очень хороший специалист. Но я Тарантино обожаю как режиссера.

— Какие проекты тебе наиболее запомнились?

— Немецко-британская антиутопия «Пандорум» и, конечно, «Гранд-отель Будапешт». Для «Пандорума» я делала мутантное холодное оружие. Нам привозили металл с кладбища самолетов, на которое никому не было доступа, чуть ли не куски космических кораблей. Мое оружие действительно функционировало. А в «Будапеште» я делала горы, а там ведь миниатюры почти все — горы и отель. Ни одной натурной съемки. Фильм малобюджетный, никто не думал, что поднимется такой шум. Прошла премьера — тихо. А потом вдруг посыпались номинации, его по второму кругу пустили в прокат с намного большим успехом. Горжусь этим проектом.

— Ты рассказываешь о работе с настоящим воодушевлением. Но ведь есть в ней свои трудности?

— Это жуткий стресс. К концу съемок все мертвые — от девочек-побегушек до режиссеров. А еще этот бизнес отменяет страх утраты. Первые проекты даются слезами: месяцами делала, оно две минуты в кадре и потом его бульдозером. Пытаешься спасать, в итоге вся квартира забита. В конце концов, привыкаешь: ведь твои работы остаются в фильме. А еще люди. Работаешь, сращиваешься с коллективом. Проект заканчивается — и людей нет. Потом в новом проекте те же люди, красота! Этому тоже долго нужно было учиться. Ну, и незаметность. Мы — невидимый народ.

— Часто ли тебе приходится наступать на горло собственной песне?

— Никогда. Неважно, что дают — всегда есть куда вложить душу. Ты любишь проект не из-за того, сколько он собрал «Оскаров» или денег в прокате, а по тому, что он значил лично для тебя. Кстати, это неправда, что художник вечно собой недоволен. Профессионал знает, когда получилось. Я рада тому, что я ремесленник.

— Какое главное качество нужно в твоем цеху?

— Естественность. Как будто не я сделала. Чтобы никаких сомнений в аутентичности предмета не было.

— Получается, тебе нужно стереть свою индивидуальность.

— Да. Но, тем не менее, во всем, что я делаю, четко прослеживается мой стиль.

— Парадокс.

— Это ведь большая игра. Почему я все это люблю —   ты играешь в кошки-мышки со зрителем, и главное — его надуть. Очень радуюсь, когда получается с помощью искусственных средств сымитировать то, что происходит в течение многих лет или веков. Стерильные, новенькие вещи мне не поручают. Я изготавливаю вещи с историей.

«ЭТО БЫЛО ТОТАЛЬНОЕ БЕЗУМИЕ»

— Как ты пришла к украинскому активизму?

— События на Майдане и после него я довольно долго переживала в пассивном режиме, пока не получила приглашение на траурный протест 17 июня под посольством России. Сделала огромный венок с черными лентами. Организатор, Сергей Фортуньев, принес старые украинские сорочки. Мы переоделись в них, взяли траурные портреты и стали молча босиком вдоль дороги. Получилось очень зрелищно. Далее я сама каждые две недели устраивала акции, постепенно приходило все больше народу. Переломным стал День независимости в 2014-м. Удавалось остановить прохожих, добиться от них сопереживания. Появился масштаб, у нас организовался международный совет украинской диаспоры — 34  города, из Европы, Канады, Израиля. До сих пор дружим. Мы делали все одновременно, с едиными концепцией и названием. Последняя большая акция была ко Дню победы. Стало известно — едут «Ночные волки». Собрали немцев, сделали антипутинский комитет по всем точкам их следования, поляки действовали синхронно. Мы полтора месяца только этим и занимались,  писали обращения. Их в итоге с парадом не пустили — только как частных лиц, без символики и техники. Было колоссальное ощущение успеха — что простые люди могут чего-то добиться. У меня до сих пор следы краски по квартире, потому что чуть ли не каждую ночь рисовали плакаты. Было и еще одно направление.

— Какое?

— Однажды, сортируя шкаф моих дочерей, я подумала: найду-ка пару семей в Украине, где кто-то из родителей погиб на войне и  где есть дети с такими же размерами. Затем скооперировалась с другими, кто занимается тем же. Собирала вещи и высылала их бедным семьям, в которых отцы воюют, в детские дома, переселенцам. Каждую посылку делала адресно — вплоть до уточнения, какого цвета глаза у ребенка. Ты себе не представляешь, в каких объемах люди несли, причем наши, из бывшего СССР — гораздо меньше, чем немцы и турки. Если б ты сюда попал еще в ноябре, тут бы не было места. В квартире полтора года были тропинки между кухней, диваном, детской и выходом. Все остальное — вещи. Моль была нашим домашним зверем. Это тотальное безумие остановило мою жизнь.  Я стала пересылать волонтеркам, которые уже сортировали сами. Все регулярно отвозилось, но были завалены и двор, и подвал. Дышать уже было нечем, с родителями конфликт,  а мои дети понимали, помогали мне.

— А почему все закончилось?

— Мы должны были вывезти до 10 тонн вещей. Однако вдруг изменили законы в Украине. Все машины стали, все бумаги надо переделывать. А хранить вещи далее не было никакой возможности.  Но я очень благодарна этому времени. У меня случились такие знакомства, такие люди, о которых я никогда бы не узнала.

— Что теперь?

— Акция «Подарим бал». Ищем девочек-выпускниц из нуждающихся семей погибших пап, или детдомовских, и одеваем их для выпускного бала.

— И все? Не верю.

— Я задумала здесь детско-юношескую академию кино, архитектуры, дизайна и моды. Готов бизнес-план, Берлин одобрил. Основываюсь на нашем внешкольном образовании и на том, что видела в училище — здесь нет ничего подобного. Программа рассчитана на четыре года, сначала общеобразовательное искусство, а потом — специализация. Упор будет на работу именно с украинскими детьми и с детьми из малоимущих семей. Планирую обмены учащимися. Хочу взять в партнеры Харьковскую академию искусств и архитектурный факультет ХИСИ. Но это будет для всех детей, с преподаванием на немецком.

«ИСТОЧНИК МОЕЙ ЭНЕРГИИ — ЛЮБОВЬ КО ВСЕМУ, ЧТО Я ДЕЛАЮ»

— Можно сказать, что Майдан вернул тебе Украину?

— Революция решила вопрос самоидентификации. Всегда же приходится вести разговоры — кто ты и откуда. Я наполовину русская, наполовину еврейка, при этом крещеная. После Майдана все просто решилось — я украинка.  Даже размышления, как о себе говорить, отпали.

— Откуда ты, все-таки, берешь силы?

— Я такая с детства. Может, ответ в том, что я делаю только то, что люблю: работу люблю, Украину очень сильно люблю. Как бы это напыщенно не звучало, но источник энергии — любовь к тому, что ты делаешь.