Неизвестный герой

Если представить себе, что вслед за недавним возвращением Михаила Булгакова в заповедные киевские места благодаря установленному вблизи «Дома Турбиных» трогательному памятнику писателю работы скульптора Николая Рапая рядом появятся и герои знаменитого произведения, среди них мы увидим и инженера Лисовича. В картинах, созданных булгаковским пером, Лисович и его злоключения обрисованы так ярко, что все это словно стоит перед нашими глазами, особенно в эпизоде, когда в квартиру на первом этаже с поддельным удостоверением врываются «начальник Штабу Проценко и адъютант Миклун», а потом уносят все, что попадется под руку.

«Спальня стала похожа на уголок магазина готового платья. Изуродованный стоял в одних полосатых в клочья изодранных подштанниках и рассматривал на свет брюки.

— Дорогая вещь, шевиот, — гнусаво сказал он, присел в синее кресло и стал натягивать. Волк сменил грязную гимнастерку на серый пиджак, причем вернул Василисе какие-то бумажки со словами: «Якись бумажки, берите, пане, може, нужны». Со стола взял стеклянные часы в виде глобуса, в котором жирно и черно красовались римские цифры».

«ВАСИЛИСА»

И вдруг, уже в новом столетии, я воочию вижу эти часы... Дело в том, что в зеленом Ворзеле, в милом доме на тихой улице я беседую с врачом-хирургом Валерием Николаевичем Кончаковским — внуком Василия Павловича Листовничего, изображенного в романе, по мнению многих, как «Василиса», или иначе — Лисович.

Какими же были подлинные черты Листовничего, инженера и гражданского архитектора, с которого как бы срисован Лисович? Разумеется, перед нами лишь литературный персонаж, и автор абсолютно волен в своих сюжетах и построениях. Но так уж сложилось, что уже несколько поколений поклонников Булгакова связывают обитателей «дома Турбиных» с истинными жильцами ставшего историческим дома. Но если о роде Булгаковых знает ныне планета, то их замечательные соседи Листовничие остаются в тени апокрифа. В одной из статей в газете «День» я уже касался благородной фигуры Инны Васильевны Кончаковской-Листовничей, дочери Василия Павловича, старожила «здания постройки изумительной», чьими доброжелательными усилиями, просвещенностью и памятью, собственно, во многом и генерирован единственный мемориальный музей Мастера. О концепции музея можно, наверное, сказать так — «Булгаковы вместе с Турбиными». А как же Листовничий? Тут никак нельзя не уточнить, что штрихи образа Лисовича, вошедшего в сознание современников и через роман, и через фильм «Дни Турбиных», с его незабываемым романсом «Белой акации гроздья душистые», совершенно не совпадают, в объективном сравнении, с моральным портретом и истинным образом главы семьи Листовничих, а трагическая его судьба, встающая неким символом минувшего времени, остается, очевидно, почти неведомой нынешнему столетию. Итак, двинемся как бы параллельной дорогой...

Наш разговор в этот день идет не о медицине, хотя и здесь своя новелла: Валерий Кончаковский является талантливым врачом-флебологом с более чем полувековым стажем, и в свое время его опыт и руки действительно помогли сотням и сотням пациентов со всех уголков Украины...

Надобно сказать, что семью Листовничих-Кончаковских и родственников Михаила Афанасьевича Булгакова связывают многолетние дружеские близкие отношения. В этих гостеприимных стенах, в тишине лета однажды провела здесь почти месяц сестра писателя Надежда Афанасьевна Булгакова-Земская, первый его биограф. Бывала здесь и племянница создателя «Белой гвардии» и «Мастера и Маргариты» Варвара Михайловна Светлаева. Дело в том, что ее мама, младшая, любимая сестра Миши Булгакова Леля и Инна Листовничая были ровесницами и подругами. Приязнь объединяет Валерия Николаевича и Лесю Романовну и с другой племянницей писателя, доктором филологических наук Еленой Андреевной Земской, дочерью Надежды Афанасьевны, продолжающей биографические булгаковские изыскания своей мамы. Инна Васильевна и Валерий Николаевич несколько раз были гостями Надежды Афанасьевны в Москве, погружаясь в машинописи произведений, так долго ждавших своего часа. Понятно, говорили они и о страницах, касающихся Лисовича, и о его фактическом антиподе — Листовничем. Однажды доктор Кончаковский даже собрался написать о своих размышлениях Мариэтте Чудаковой, автору «Жизнеописания Михаила Булгакова». Первоначальный вариант письма перед нами. От него мы и отталкиваемся.

— Для нас, — задумывается Валерий Николаевич, — «посмертная маска» Василия Павловича, на фоне огромной популярности романа, все-таки нечто обидное и непонятное, поскольку он не был ни в малейшей степени ни трусом, ни накопителем денег. Щедрый, талантливый, честный — так, наверное, можно сказать о нем, и это объективные характеристики. Но кто это знает? Хотели мы этого или нет, однако большинство почти ежедневно приходивших в наш двор и дом после появления знаменитого романа, вглядываясь в окна первого этажа, как бы контурировали за ними несимпатичного Лисовича. А сколько было коробящих вопросов... Даже Виктор Платонович Некрасов в своем очерке «Дом Турбиных» возвестил на весь мир, что обнаружил дочь Василисы и его златокудрую внучку... В последующем он нередко приносил Инне Васильевне, моей маме, цветы. А я вначале, признаться, хотел в сердцах вызвать его на дуэль, если бы она была возможна. Между тем, добрых слов о нашем деде написано, увы, мало. Разве это весь воздух истории? Да, я понимаю: Лисович и Листовничий — никак не «двойники». И все же, все же...

— Наше путешествие — Листовничий вблизи — видится необычайно интересным. Каковы же истоки вашего рода по линии мамы?

— Дед Василия Павловича, ее отца, Василий Васильевич Листовничий был купцом первой гильдии в Киеве, достойно представляя украинское предпринимательство. Занимался шорным делом, имел магазин рессорных экипажей на Крещатике и магазин более простых транспортных изделий на Подоле. Его преуспеяние подорвал пожар на принадлежавшем ему складе. Сын его Павел Васильевич не имел его хватки, да и состояние было подорвано. Так что воспитанник реального училища в Киеве, а затем института гражданских инженеров в Петербурге Василий Павлович Листовничий достиг всего сам. Будучи главным архитектором Киевского учебного округа, построил более десяти прекрасных гимназий в пяти губерниях, а в Виннице — дом капитана Четкова оригинальнейшей архитектуры, пример строительного модернизма. Отлично рисовал (такие художественные способности были свойственны и моей маме). Преподавал на Высших женских курсах и в Киевском художественном училище строительное дело. В 1918 году стал директором школы десятников по дорожному и строительному делу, ныне строительного техникума, и дал путевку в жизнь сотням квалифицированных работников. Руководил частной строительной конторой на улице Лютеранской. Дома возводились «под ключ», однако материалы и работы оплачивались после выполнения заказа.

Что касается генеалогии моей бабушки, Ядвиги Викторовны (о ней я подробнее расскажу позже), она была в родстве с композитором и дирижером, создателем Одесской консерватории Виктором Малишевским. Она и сама обладала ярким музыкальным дарованием. В пятнадцатилетнем возрасте с успехом дала фортепианный концерт в Купеческом собрании (здании нынешней филармонии) в Киеве.

Но продолжу рассказ о Василии Павловиче. Был ли он трусом? Вот поразительный факт. В 1909 году, сразу же после приобретения дома на Андреевском спуске, он выселил из флигеля типографию «Союза Михаила Архангела», а это была сильная в ту пору черносотенная организация, с влиятельными связями в высших сферах.

Стоит посмотреть на его открытое умное лицо, высокий лоб, доброжелательную улыбку, и убеждаешься — перед вами деятельная личность. Никогда не был скупым, помогал двум братьям, сестре, родителям, для которых купил дом с садом на Лысой горе. В его семье жила до замужества падчерица и часто живал пасынок. Ясно помню такой эпизод. В середине пятидесятых годов является к нам незнакомый человек.

— Инна Васильевна, я перед вами в долгу. Когда я окончил школу десятников, Василий Павлович дал мне три золотых червонца со словами: «Это вам на первое обзаведение». Со времени этого поступка деда минуло около сорока лет...

— Валерий Николаевич, в великом романе есть такие строки: «Сам же инженер бодрствовал и находился в своем тесно заставленном, занавешенном, набитом книгами и, вследствие этого, чрезвычайно уютном кабинетике. Стоячая лампа, изображавшая египетскую царевну, покрытую зеленым зонтиком с цветами, красила всю комнату нежно и таинственно, и сам инженер был таинственен в глубоком кожаном кресле». Очевидно, у Василия Павловича была большая библиотека?

— Обширнейшая, с самыми разнообразными изданиями. Михаил Афанасьевич, завсегдатай этого кабинета, куда он мог войти в любое время, не зря называл Василия Павловича «ходячей энциклопедией». «Историю христианства», как увидели однажды моя мама и Леля Булгакова (они были младше студента Булгакова на одиннадцать лет), он перелистывал именно тут. Так что евангельские главы «Мастера и Маргариты» в определенном смысле зародились в этом «кабинетике».

ЛИНИИ СУДЬБЫ

Книги — это иногда и судьбы. В ночь на седьмое июня 1919 года, когда Листовничего арестовала большевистская власть, были навсегда изъяты и две книги, над которыми он трудился — «История Польши» (наверное, он писал ее потому, что моя бабушка, его жена, Ядвига Викторовна Крынская, происходила из старинного польского дворянского рода) и «Матери великих людей», начиная с матери Гая и Тиберия Гракхов. Насколько я знаю, такая книга пока никем не написана. Много читал и публиковался по специальности, в виде технических брошюр и руководств, издал учебник по строительной механике. Круг увлечений был необычайно широк: минералогия, геология, археология, палеонтология, астрономия, история, философия, художественная литература. Ежедневно с шести до девяти утра занимался самообразованием. И самообразование это имело глубокие корни, даже поддерживая Василия Павловича материально в дни молодости. Ведь и в гимназические и студенческие годы он давал уроки.

— Можно сказать, что Василий Павлович был человеком сугубо штатским. Известно, что главный архитектор Киева Кобелев прочил Листовничего в свои преемники. Но на одном из групповых фото мы видим его в форме полковника на пароходе, предоставленном в его распоряжение.

— Он получил этот чин в ходе Первой мировой войны, хотя до этого не имел даже звания прапорщика. В связи с тяжелыми неудачами Юго-Западного фронта и риском сдачи Киева В. Листовничий был назначен начальником III-го укрепрайона фронта и построил такую полосу на подступах к городу. Остатки древесно-земляных укреплений сохранились до сих пор, мы с мамой однажды обнаружили их в районе села Горенка. Потом по этому периметру Якиром были построены бетонные укрепления... Генерал Брусилов, очевидно, утверждал проект Листовничего. Ведь, планируя прорыв, названный Брусиловским, военачальник понимал, что, возможно, придется сдерживать контрнаступление мощной группировки австрийско-германских войск. Нагрузка на Василия Павловича резко возросла, поскольку он продолжал руководить и всеми другими значительными работами. Когда он приезжал домой на выданном ему автомобиле «Линкольн», домашний телефон отключался, чтобы он мог более или менее спокойно пообедать. Так что телефон в романе — телефон Листовничего. Моя мама, например, запомнила, как Варя Булгакова звонила в военное училище Леониду Каруму, своему будущему мужу. Считается, что это прообраз Тальберга. Хотя и судьба Карума была совсем иной, чем в романе...

— И все-таки, почему Булгаков изобразил Лисовича в целом сатирически?

— Почему и зачем... Видите ли, комментарий тут вряд ли может быть исчерпывающим. Ведь писателя, как бы притягательным магнитом, прежде всего ведет сюжет, а значит чертеж — интрига воображения, роман — не документ. Здесь, возможно, нелишне вспомнить, что между Чеховым и Левитаном после рассказа «Попрыгунья» возникла размолвка, хотя Антон Павлович подчеркивал, что он не собирался обидеть собрата-художника. Просто какие-то детали как бы повели писательскую мысль за собою. Так вышло, и в этом высшая воля и тайна литературы.

Вообще же, и об этом также уместно сказать и даже подчеркнуть, Листовничий и Булгаковы были дружны издавна, со времен, когда квартировали в одном доме на Дионисиевском (нынешнем Бехтеревском) переулке. А дом по Андреевскому спуску дед, можно полагать, приобрел «с подачи» Варвары Михайловны Булгаковой, поскольку другой хозяин, после кончины Афанасия Ивановича Булгакова в 1907 году, мог бы выселить его семью, второй этаж был весьма привлекателен. Конечно, случались и неурядицы. Явился энергичный тридцатитрехлетний владелец дома, перекопал двор, где начались земляные работы, но никаких попыток ущемления большой шумной семьи квартирантов не было. Происходило, впрочем, всякое. В период гражданской войны, когда начались перебои с водопроводом, наверху, особенно в ванной, оставляли открытыми краны, и жилье Листовничих время от времени заливало... Но мне Надежда Афанасьевна не раз говорила: «Ничего между ними на самом деле не было». И я верю ее словам, ее памяти.

— Добавлю, продолжает Валерий Николаевич, что две семьи связывал и сближал и священник Александр Глаголев, описанный впоследствии в «Белой гвардии» как отец Александр. Известно, что как раз он и повернул в сторону оправдания «процесс Бейлиса». Отец Александр Глаголев, венчавший, как известно, Михаила Афанасьевича Булгакова и Татьяну Николаевну Лаппа, венчал и моих родителей, крестил меня в 1926 году, отпевал мою бабушку Ядвигу Викторовну. Других бабушку и дедушку (родителей моего отца Николая Ивановича Кончаковского), отпевал священник Алексей Глаголев, сын отца Александра. Он же крестил мою сестру и ее детей, правнуков Листовничего. Лесик Глаголев, Инна, моя мама и младшие Булгаковы играли вместе, а Лесик (Алексей) Глаголев, мужественный защитник обреченных в дни оккупации Киева, и я не раз бывали гостями прекрасного врача, редкостного библиофила Троадия Ричардовича Крыжановского, жившего неподалеку, на Боричевом току. Кстати, были у него и редкостные, прижизненные булгаковские издания.

— Василий Павлович трагически и героически погиб. Очевидно, Булгаков не знал об этом?

— Думаю, что это так. Мрачная туча оговора долго висела над моим замечательным дедом, заключенным коммунистической властью в Лукьяновскую тюрьму в качестве «буржуазного заложника». Камера была переполнена, находились в ней и священники. Семнадцатилетняя Инна носила отцу передачи. Трижды Листовничего выводили на расстрел... Это были «инсценировки», возможно, с целью получения сведений для изъятия денег и драгоценностей в квартире инженера. Расстрельные сцены остались для властей безрезультатными... Затем узников чекистская охрана насильно погрузила на пароход, превращенный в плавучий застенок, и он пошел вверх по Днепру. Понимая, что вскоре всех их утопят, что ничего хорошего ждать не приходится, дед вместе с Нивиным, также инженером, решился на побег. Уговорились, что они в одни и те же минуты бросятся в воду с разных бортов. Нивину удалось уйти, а Василия Павловича догнала пуля охраны. Спустя несколько дней Нивин тайком пришел в наш дом, рассказал о побеге и уверил, что и Листовничий скрылся. Но соседям сказал — «Стреляли...». И вот Листовничий как бы навсегда канул в безвестность, и о том, что он был на свете, как бы напоминал «Лисович», но, увы, почти карикатурно...

— Встречались ли вы с Виктором Некрасовым?

— Несколько раз. Последняя встреча состоялась за три дня до его вынужденного отъезда в эмиграцию. Я спросил его: «Не страшно ли, Виктор Платонович?». И он ответил: «Страшно». А продолжая тему «вокруг Булгакова» — хочется сказать, что Инна Васильевна дважды по приглашению Елены Сергеевны Булгаковой бывала и у нее в Москве. Они обе друг другу очень понравились.

— А как складывалась судьба семьи в дальнейшие годы? Я знаю, Валерий Николаевич, что вы являетесь Праведником Бабьего Яра...

— Отец мой, Николай Иванович Кончаковский, был весьма квалифицированным инженером-теплотехником, известным и уважаемым в профессиональных кругах Киева, мама иногда копировала некоторые классические картины, давала уроки французского языка. Но вот началась война, в Киев вошли немцы, и спустя десять дней разразился Бабий Яр... В нашем доме квартировали несколько еврейских семей. В частности, Павел Михайлович Славензон с пятилетним сыном и матерью, а также старушка Мария Федоровна Горбачевская, жившая по паспорту первой жены своего мужа. В Бабий Яр их мама не пустила. За Горбачевскую, в плане документов, она была как-то спокойна, а фамилию «Славензон» в домовой книге и паспортах искусно исправила на «Славенцов», она ведь была художница. С этой фамилией наш жилец все годы оккупации проработал в Подольской пожарной управе.

Сложнее оказалось с Горбачевской. Она обладала яркой семитской внешностью и говорила с характерным акцентом. И представьте, все эти долгие месяцы торговала на Житнем рынке камешками для зажигалок, никто ее тут не выдал, ни одна живая душа.

Но все равно каждодневно мы как бы находились над пропастью. Однажды, что-то проведав, в наш дом явились за Горбачевской гестаповец с переводчиком. Мама на чистом немецком языке разыграла недоумение: мол, Мария Федоровна истинная христианка, весь район знает, какие прекрасные пасхальные куличи она печет, а сама подмигнула мне. Мне было пятнадцать... Я выскользнул через черный ход и нашел на рынке Горбачевскую, предупредив ее, чтобы она не возвращалась домой, пока я не дам ей знак снова. К счастью, искавшие ее ушли и больше к нам не наведывались...

Есть изречение: «Нет ничего выше и чище правды, представляющейся невероятной». История семьи Листовничих-Кончаковских именно такова. Она о необыкновенных людях, о высоких сердцах, о трудных судьбах...