Олег СКРИПКА: «Ощущение, что нас хотят просто задушить...»

Когда десять лет назад появились «ВВ», сразу стало понятно, что это не просто одна из многих экспериментирующих с украинским языком рок-команд, которая пытается подняться на волне нового украинского патриотизма. Именно им, благодаря — кто знает чему? — таланту, вкусу, уму, энергии, удалось сделать то, к чему на старте стремились многие — установить планку украинского рока. «Після Веделя були «ВВ» — так бы могла выглядеть «Історія української музики», написанная, допустим через пару тысячелетий, неким восторженным музыкальным экстремистом. Все эти десять лет, постепенно структурируясь, украинское рок-движение дальше больше напоминало гонку за лидером — титул, который безусловно ассоциировался только с «ВВ». Но каждый, кто хоть раз побывал в шкуре первого, знает, насколько тяжела эта задача — ответственность соответствовать, жить под прицелом чьих-то ожиданий, которые безапелляционно вмешиваются в твою жизнь, словно назойливые мухи. От «ВВ» (а кто, если не «ВВ»?) не просто постоянно ждут чего-то — новых песен, концертов или дисков. Именно от них, которые смогли нормально выжить в ситуации распада, ожидали и «ноу-хау» украинского рок-выживания на руинах андерграунда. Собственно, с вопроса о рецепте выживания в хаотичных условиях местного шоу-бизнеса и началась беседа с лидером «ВВ» Олегом Скрипкой в редакции «Дня», но его ответ превзошел даже самые пессимистичные прогнозы:

— Три года назад мы приехали из Франции в Украину с верой в то, что здесь уже можно и работать, и жить. Именно для этого мы и вернулись. Но сейчас у нас период большого разочарования. Потому что страна все-таки не готова — есть большой разрыв между видимой стороной шоу- бизнеса и теми процессами, которые на самом деле происходят. Как говорят представители шоу-бизнеса: шоу — есть а бизнеса — нет. Я не знаю, как выживают наши эстрадные коллеги, но рокеры живут не очень хорошо, потому что основного заработка артистов — отчислений от продажи альбомов — в принципе нет. Если раньше компании обещали проценты с продажи (как, например, московская Gala-Records, с которой мы сотрудничали), то этих процентов никто даже в глаза не видел, а сейчас тиражирующие компании заявляют, что с альбомов и вовсе ничего платить не будут, так как это и так реклама для группы. О концертах их организаторы тоже твердят, что это в первую очередь реклама для нас и плюс еще радость.

Вы должны понять, что в таких условиях работать просто невозможно, а посему необходимо в Украине создать правовую и административную базу для артистов, отработать схемы. Раз за границей шоу- бизнес нормально существует, значит нужно брать какую-то кальку и применять к нашим условиям. Я попытался это сделать. В результате, в ноябре прошлого года мы подписываем контракт с фирмой УТПО (Украинское творческо-правовое объединение), которая обещала нам создать условия для работы. На словах все звучало убедительно и красиво. Но теперь она не позволяет нам играть концерты, выпустить уже готовый альбом и в конечном итоге подает на нас в суд за то, что мы отыграли единственный за полгода концерт в Киеве, который нам организовало Министерство культуры. Фирма считает нас своей собственность. В итоге группе придется бороться за право выступать.

Я даже не могу более подробно рассказать о сути конфликта, поскольку связан обязательствами по контракту. (В свою очередь УТПО комментировать ситуацию до судебного заседания отказалось. — Ред. )

— А каковы на сегодня вообще отношения «ВВ», возможно единственной украинской супергруппы, с родным государством?

— Парадокс в чем: доброжелательное отношение к группе широкой публики и какое-то неоднозначно-настороженное отношение со стороны официальных структур, неприятие. Ничем не могу это объяснить. Понятно, когда была советская власть, рокеры ее раздражали: громко поют, их тексты никем не литовались... Но формально это время прошло. Может быть кто-то скажет, что сейчас нет хороших песен. Но песни есть. Просто мы их никак не можем выпустить. Из-за правовых и административных проблем, о которых я говорил. И я чувствую разочарование: такое впечатление, что страна не хочет никакого позитивного движения навстречу новому веку.

— Вы упомянули о лицемерии советских времен, когда, возможно, наиболее востребованные народом артисты были проигнорированы государством. Неужели ничего не изменилось? Очень горький пример: недавно умер Анатолий Соловьяненко, великий певец, которому в последние годы лишь во сне снилось, что он поет со сцены...

— Очень хорошо сказал Жванецкий, что большое лицемерие разбилось на очень маленькие, вроде бы безобидные, но они накапливаются. А с другой стороны — история шоу-бизнеса, даже западного, печальна. Есть не один пример, когда известный человек, скажем, великий профессионал, в конце жизни оказывался невостребованным. Вовсе не потому, что он утратил профессиональные качества или любовь народа. Но в следствие действия иных законов — не человеческих, а коммерческих. А тем более законов нашего недоразвитого шоу- бизнеса — одного артиста «удобненько дать», другого — «не удобненько». У них есть свой сленг, свой жаргон — «покатаем этого артиста», а у этого «претензий много».

Что касается нашей группы, то мы сейчас в любом случае «на горе». А что говорить о молодых ребятах? Если раньше были какие-то подвалы, где можно было репетировать, то где сейчас те подвалы, не говоря уже о каких-то фестивалях или праздниках города, улицы, где молодые группы играют? Время определяет музыку: 50—70-е — это были годы романтизма, и группы все были независимые, каждая — культурное явление. Сейчас общество превратилось в общество массового потребления и культура тоже представляет собой продукт массового потребления. Поэтому законы, которые бытуют в шоу-бизнесе — это законы ширпотреба: дешевка, но с яркой этикеткой. Певцы в перьях и блестках, экстравагантные выбрыки. На профессиональном жаргоне современные поп-альбомы называются «кукла». То есть там две песни — сверху и снизу, раскрученные на радио и TV, а внутри пусто. Артисты в этом меньше всего виноваты. И единственное, что может в данных условиях позволить себе группа «Вопли Видоплясова» — это попытаться создавать иной продукт. Не ширпотреб, а «от кутюр».

Музыкальный рынок, как и все наше общество, понемногу структурируется. Поначалу же было как? И «ВВ», и еще какие-то группы — все смешались в одну кучу — «кони, люди» — и поскакали куда-то. А потом все видят — это кони, а это — люди. Поэтому группа «ВВ» из передачи «Территория «А» исчезла. Не потому, что кто-то кого-то не любит, а потому, что стало ясно — это разные вещи. И это нормальный закон развития.

— Часто ли вас приглашают на телевидение?

— Наши концерты телекомпании снимают систематически, но эфиры, как правило, несанкционированные. Очень часто этим грешат «Таврийские игры». С одной стороны, это реклама для группы, но с другой, я считаю, чтобы показывать концерт по телевидению, его нужно снимать иначе. Я не знаю, как простой гражданин воспринимает меня по телевизору, но когда я себя вижу, то понимаю, что это очень плохо, непрофессионально. Какая разница — это плохо спето или плохо записано, если в итоге плохо выглядит? А потом — внутрь выступления вкладывают рекламу и на этом зарабатывают деньги, что тоже не совсем честно перед музыкантами. Единственная телекомпания, которая профессионально записывает живые выступления — программа телеканала «ТЕТ» «Живой звук». В последний раз мы у них записывались год назад.

— Вы так легко отказываетесь от эфиров. А ведь иные исполнители готовы платить немалые деньги, чтобы попасть на TV.

— Я не знаю. Но могу сказать, что клип «Весна» имел огромное количество эфиров, абсолютно бесплатно. Просто потому, что он хороший. Опять же, плюсы и минусы ситуации группы «Вопли Видоплясова»: мы пытаемся сделать какой-то продукт максимально качественным — не только творчески, но и технически. Чтобы клип «Весна» выглядел хорошо, надо было записать его в Париже, смонтировать в Москве. Это ведь непростые вещи.

— Не понятно, почему «Весну» нужно было снимать в Париже?

— Чисто из профессиональных соображений. Вот этот, например, стол, за которым мы сидим. Он сделан либо в Австрии, либо в Германии. Если бы его сделали в Украине — он бы выглядел иначе.

— Наша действительность слабо стимулирует требовательное отношение к себе и к качеству, о котором вы много говорите. А может, это просто педантизм, гипертребователоность, «комплекс отличника»?

— Скорее, внутренняя ловушка, в которую, я думаю, многие люди попадают. Ты что-то делаешь, а тебе говорят: это не надо делать, можно делать намного хуже, потому что и так проконает. Ты начинаешь делать хуже, а потом смотришь на результат своей работы и сам себя не уважаешь. А главное, понимаешь: раз сделал халтуру- халяву, душу не задействовал, значит — это просто работа. Я за эту халяву получил столько-то денег, а если я пойду толкать бензин или что-то другое — я получу намного больше. И сразу возникает вопрос о профпереориентации. Поэтому, если я хочу остаться музыкантом, мне нужно проходить через собственный контроль качества.

Другое дело, что наша страна качество как просто норму жизни еще явно не усвоила. Мы привыкли к дешевым продуктам, поэтому мы завалены турецким ширпотребом. Аналогично в музыке — мы наблюдаем такое же «турецкое» качество. А музыка, по большому счету, — это дорогостоящий продукт, создание которого требует много времени, очень дорогого оборудования и очень дорогих профессионалов.

Я не считаю снобизмом, если группа не соглашается на заведомую халтуру. Мы отказываемся от выступлений под фонограмму, записи на недорогих студиях или участия в акциях, которые имеют рекламный характер не очень хорошего продукта. От этого страдает наш имидж. Не идти на уступки — не только право, но и долг каждого артиста. Мы всегда стараемся вести себя профессионально и, если возникают какие-то партнерские отношения — подписано ли это на бумаге, или сказано на словах — всегда пытаемся быть честными до конца.

— И все-таки, вы ожидаете в стране бума спроса на качество?

— Этот бум есть, просто он пока выражается не материально, а в общественном мнении. В любом случае наши усилия обречены на успех.

— Как вы относитесь к участию в политических кампаниях?

— Теоретически я предполагаю ситуацию, когда многие знаменатели могут сойтись и группа может участвовать в таком мероприятии. Когда это будет сделано качественно, когда не надо будет выкрикивать имя избираемого через каждый куплет и главное — когда группа поверит в те лозунги, которые будут звучать.

— Вы говорили о необходимости влиять на культурную политику. Готовы ли вы в каком-либо виде участвовать в ее формировании?

— Сложно сказать. Если быть идеалистом и романтиком, то, конечно, да. Добавить какую-то частичку добра в политику было бы очень хорошо. Но сразу возникает ощущение того, что можно что-то не доделать. Не только для себя, но и в целом. Потому что бюрократические схемы в культурной сфере мне лично просто неизвестны. Я знаю как сочинить и записать песню, умею выступать на сцене — но тот факт, что моя правовая инициатива с самыми добрыми намерениями пошла прахом, говорит о том, что я вряд ли в ближайшем будущем рискну затевать что- то подобное.

Есть сильные мира сего и не стоит заедаться. У них своя роль — у меня своя. Надо найти какое-то оптимальное решение. Решение может быть простым — уехать из страны. Ощущение, что нас хотят просто задушить, задавить... Но уничтожить нас нельзя, так как у нас очень высокая популярность не только в Киеве, но и в Москве тоже. Хотя очень печально осознавать необходимость уехать и существовать в том холодном неприветливом городе.

— Вы сами упомянули о своей популярности. Вы же понимаете, что если призовете своих поклонников, то они за вас горой станут?

— Артист — всегда немного не от мира сего, потому что если он от мира сего, то он уже не артист. Я попал на территорию какого-то юридического крючкотворства, в котором я не разбираюсь абсолютно. Бить, мочить и на баррикады — это первое, что хочется сделать. Но, с другой стороны, надо сначала подумать: куда бежать, кого мочить, за что бить? Я не совсем это понимаю, поэтому в данном случае я побегу один.

— То есть революционный радикализм — это не ваш путь?

— Я бы разделил, грубо говоря, всех исполнителей на два вида — романтики и революционеры. Революционеры «буяли буйним цвітом» в начале перестройки — тогда и время такое было. А сейчас настал романтический период. Группа «Вопли Видоплясова» — это стопроцентно романтическая группа, поэтому я и говорил, что мы сейчас «на горе». Но, с другой стороны, это и невозможно, чтобы мы зазывали кого-то на баррикады потому, что мы говорим немножко о других вещах. И «Весна», и «Танці» — это чистая лирика. Еще я думаю, что если обсуждать средне украинский характер, он именно такой — не революционный. Если разделить все характеры на интравертов и экстравертов, то украинцы — стопроцентные интраверты, которым всегда в уличных драках давали «по голове».

— А не надоело?

— Очень сильно надоело.

— Ваша нынешняя ситуация очень драматична, но не свидетельствует ли она о том, что где бы кто на какой романтической печи не сидел, его сама жизнь вынудит стать революционером?

— Может быть. Хотя, повторю, есть еще один путь — уехать.

— В связи с этим, можете ли вы сказать, что украинская музыка, и в частности «ВВ», конкурентоспособны на мировом рынке?

— Встречный вопрос: может ли быть на украинском рынке интересной и конкурентоспособной, скажем, казахская, монгольская или иракская музыка?

— А если создать моду?

— Вот если создать моду — это уже другое дело. Могу даже похвастать. «Вопли Видоплясова» в Москве создали моду на украинский язык, украинскую музыку. После наших концертов там произошел всплеск — Украина это модно, это классно и за нами пошуровала толпа, начали приезжать другие группы. За музыкой пришел бизнес. Начинает в Москве продаваться украинский товар. Но с Нью-Йорком такой трюк вряд ли пройдет — Нью-Йорк-то дальше. Я не думаю, что украинская музыка может появиться в Америке. Какие для этого есть политические резоны? Тем более практические: в одном Нью- Йорке 150 тысяч групп, которые играют ничуть не хуже. Разве в таком плане, как появилась русская музыка: Мадонна содрала две-три песни у Линды и все. Хотя пару лет назад во Франции и не только была очень популярна, например, латиноамериканская музыка. С какой стати латиноамериканская — непонятно. Может когда-то, когда все наедятся латиноамериканской, африканской, арабской, индийской, в мире возникнет мода и на славянскую музыку.

— За рок-музыкантами утвердилась репутация хулиганов, а насколько это справедливо по отношению к вам?

— Это опереточный образ музыкантов — приехать в гостиницу, выбросить телевизор, поджечь портьеры, поссорится с горничной... Кто чем больше любит заниматься. Я больше люблю заниматься музыкой. Каждому свое.

К тому же в общемировом масштабе выпить считается жлобством, потому что общество развивается, наркотики развиваются, и алкоголь — это уже признак культурной отсталости. А траву в Европе и вообще наркотиком не считают.

— То есть вы не пьете?

— Иногда люблю выпить с папой пива. Папа у меня санитарный врач.

— А что он думает о вашем творчестве?

— Он счастлив, что когда- то отдал меня на баян. Мой папа великий романтик. Родился он в шикарном месте недалеко от Диканьки (Гоголь просто не увидел этих названий) — в селе Синякивщина Чернухинского района. А уже меня они с мамой запланировали в Таджикистане. Там, кстати, тоже есть наша диаспора, которая свято чтит традиции украинского застолья, во время которых впервые произошло мое знакомство с украинской музыкой. А потом мы переехали в Мурманскую область, но каждое лето я ездил в село к деду с бабой на Полтавщину. И потом мы приезжали в Киев и меня Киев покорил. Я четко понял, что хочу жить только в Киеве. Поэтому после школы я приехал сюда и поступил в КПИ.

Только недавно у меня наконец появился в Киеве настоящий дом. И у меня этот дом отбирают (в связи с судовым иском на все мое имущество, в том числе и на квартиру, наложен арест) — в этом есть определенная метафизика. Да и всю эту ситуацию я, честно говоря, воспринимаю как символическую.