Органичный реалист

Косынка вошел в литературу в 1919 году. На вечерних гимназических курсах ему предложили написать сочинение на поэтическую тему «Детство — пора золотая». Поэзии не получилось. Только проза, но проникнутая щемящим лиризмом детской мечты, как будто воспоминанием полусна — новеллу «На буряки» считают первым художественным произведением Косынки. Его настоящая фамилия — Стрелец. Что же побудило изменить гордое «Стрелец» на неприметное «Косынка»? Кто-то из литературоведов отмечал, что это скромная оценка собственного творчества, кто-то акцентировал на том, что «стрельцы» — это были воины вражеской армии, а народнический псевдоним был попыткой уберечь себя от гнева «диктатуры пролетариата», однако можно с большой долей вероятности допускать, что, наверное, изменить фамилию побуждало естественное неприятие пафоса. Даже пафоса собственной фамилии. Он счищал с жизни пафос, как шелуху, проявляя преступную нелояльность к жизненным принципам эпохи, для которой энтузиазм был тактикой выживания.

Пафосному методу «партийности» (идеологического рвения) литературы Косынка противопоставил, условно говоря, принцип голой правды. Главная же правда жизни и революции, в частности, заключается в том, что: а) жизненных благ на всех не хватает; и б) человек не хочет мириться с тем, что не хватает именно ему. К неминуемому желанию «все взять и поделить» Косынка подходит с пониманием исследователя-диагноста, а не с вспыльчивостью политрука. Поэтому и позиция его, в противовес общественным настроениям времени, возмутительно аполитична: «перераспределение благ» (иначе говоря, классовая борьба) может быть мотивирована только психологически (на грани физиологического влечения), но отнюдь не этически, поскольку все разговоры о так называемой справедливости — призрачны, ибо — см. пункт «а».

Стиль его новелл был ультрареалистичным, без каких-либо символических наворотов. Предельный реализм сюжетов и образов, глубокая психологическая мотивация поступков. Короткие предложения, излюбленный знак препинания — многоточие (и после восклицательного знака, и после вопросительного). Наиболее привлекательная часть речи — междометие — потому что многозначная. (Зато старательно избегал конкретики глаголов). Красноречивость пауз и ясность многозначности.

Это была реальная альтернатива агитпроповским принципам эпохи. То, что могло остаться незамеченным в «эзоповском языке» стиля, сразу выпячивалось в амбивалентности психологических характеристик персонажей. Советская литература замечала большевика, который руководствуется в своих действиях далеко не идеалистическими мотивами («Анкета»), однако не замечала, что подобные же мотивы руководят и кулаком («Політика»), и белогвардейским солдатом («Оповідання без моралі»). В водовороте «передела» все равны, ибо одержимы: «Ранком [після бою] прокинувся заляканий, трусливий двоногий звірок і — до центру города: біжить, штовхає, лізе в бите скло, а на обличчі в нього грає радість... О, він так любить політичні перевороти! Головне — тепле місце в господі нового пана...» («Троєкутний бій»). Вывод идеологов: «Косынку, который родился в беднейшей крестьянской семье и работал, едва встав на ноги, который явно из личного опыта описывал крестьянских детей («а бліді ж, то, мабуть, не од сала»), которым «сниться молоко», упрекали в том, что он «кулацкий агент в советской литературе».

Конечно, его расстреляли. 1 ноября 1934 года арестовали, судили за «принадлежность к группе террористов-белогвардейцев», а уже 18 декабря газеты напечатали сообщение о казни. Однако все сказанное только «во-первых» смертного приговора, подписанного Косынке эпохой. Главное то, что в своем творчестве он не только нивелирует пафос борьбы, но и обнажает ее суть: не просто грязная игра, а преступление: «Прикладом рушниці скочили з бігуна сінешні двері, і Юрчик [учитель] зрозумів, що йдуть по його... так-так, перед світом прийшла його смерть... Юрчик устав і сів на ліжку. Сірі постаті злякано, наставляючи рушниці, увійшли до хати. «Ви Юрчик?» П'яний, нервовий голос. «Так». — «Ви дєлали українізацію школи, трудовиє принціпи, сволоч-ч!» Голос офіцера затремтів і він хрипло, як кудись поспішав, кинув до сірих людей: «Большевізма, голубок, захотєлось?!» — «Я...» — почав і не скінчив Юрчик. «Айсь-ло!» — почулась якась дика команда. І перервалася срібна нитка» («Перед світом»). Как отметил в 20-х Яков Савченко, из всех его коллег Косынка — «самый кровавый... Социальные конфликты у него непременно кончаются смертью. И если первые страницы рассказа овеяны нежным колоритом природы, теплой лирикой, то последние пашат кровью». Призрак социальной справедливости толкает человека на преступление против «серебряной нитки». Все герои Косынки — большая «Кайдашева сім'я», которой разрешено стрелять друг в друга; он описывает их по-стефаниковски «коротко, сильно і страшно» и по-косынковски — безысходно и кроваво.

Реабилитировали Григория Косынку в 1957 году «по отсутствию доказательств преступления». Они так и не смогли ничего доказать. Потому что основное его преступление — это преступление благородных металлов — всегда сохранять собственную органику, не вступая в реакцию со средой. Кажется, это именно та добродетель, которую считал наибольшим своим достоинством мудрец, завещавший высечь на своем надгробии: «Мир ловил меня, и не поймал». А охота его вечна.