Отец журнала «Четвер»

— Господин Юрий, журнал «Четвер» является своеобразным полем литературных экспериментов, собирающим в последнее время прозу и поэзию молодых и очень молодых авторов. Это идеологическое дело или возможность дать новому поколению украинских литераторов почувствовать себя нелюбителями?

— Это не какая-то специальная прагматическая политика, я делаю сегодня ставку на молодых по двум причинам. Во-первых, их текстов очень много, во- вторых, — они абсолютно непредсказуемы. Что могут написать нового Ешкилев или Прохасько — я уже приблизительно представляю, хотя и не возражаю, что это может быть самое лучшее из всего, ими написанного. А с молодыми мне интересно, потому что я сталкиваюсь с другой логикой развития творчества. Люди, пишущие сейчас актуальную литературу, в том числе — и украинскую, не принадлежат ни одному из отмеченных дискурсов. Они сами по себе являются исключением. Они не создают группировок, направлений, творческих течений. Это тотальная многовекторность или, так сказать, растущая энтропия.

Я начал делать «Четвер» еще в 1992 году, не представляя вообще, как делаются литературные журналы. Но во втором номере уже появились произведения почти всех тех, кого потом назвали «феноменом станиславского» — в частности, Владимир Ешкилев, Тарас Прохасько, Мария Микицей, Анна Середа, Владимир Мулик и др. Юрий Андрухович как раз тогда вернулся с учебы на Высших литературных курсах (Москва), глянул на типично самиздатовскую продукцию — которую я сам ксерил, клеил, обрезал, — и решил, что в этом стоит участвовать. Так начался настоящий «Четвер». К сожалению, наше сотрудничество с Андруховичем оборвалось, но теперь над журналом я работаю вместе с его дочерью Софией — такая вот «эстафета поколений».

Сегодня у «Четверга» такая репутация, что даже авторы, пишущие на русском, хотят печататься именно у нас, даже в переводе. Интересная тенденция. Но дело здесь не только в языке, хотя понятно, какая это загадочная стихия, ведь, по существу, украинской язык еще и до настоящего времени находится в стадии становления. Но и в современной украинской литературе столько незанятых ниш! Жанровых, стилистических, и даже фабульных. В русской литературе найти маленькую щелочку и туда влезть — нужно иметь неистовые талант, потенциал и счастье, а вот в украинской появляется, например, Кожелянко, и преспокойно занимает жанровую нишу антиутопии, которой до него практически никто не интересовался.

Другое дело — факт существования самого «Четверга». То, что пишет «Критика» о четырех самых влиятельных «толстых» литературных журналах Украины, выглядит странным, потому что у каждого из названных («Сучасність», «Кур’єр Кривбасу», «Березіль») своя собственная ниша, принципы отбора текстов, направления, поэтому они вряд ли могут конкурировать между собой и с «Четвергом», которому я сейчас вижу единственную альтернативу: это новый проект «Потяг76». Со следующего года мы планируем выходить каждые два месяца, уже внедрили критический блок, поэтому нашим ближайшим конкурентом (даже по так называемому «формату»), по-видимому, будет недавно основанная «Молода Україна».

— Почему же «Четвер» не может и далее существовать как уникальный проект одного редактора, подбирающего и тексты, и иллюстрации, если это срабатывает и вызывает интерес?

— Соредактор нужен мне прежде всего как оппонент и критик, и только в последнюю очередь — как помощник. Поскольку я занимаюсь сейчас молодой литературой, это должен быть человек из этого поколения. София как раз оттуда. Потому что в этой литературе я уже, правду говоря, мало что понимаю, руководствуясь интуицией, а не опытом или знаниями...

— Является ли «Четвер» детищем какой-то особой львовской ауры?

— Однозначно — нет. «Четвер» — одно из порождений «феномена станиславского», им будет оставаться и далее.

— Есть часть людей, которым нужно себя постоянно подбадривать — алкоголем, наркотиками, экстремальными видами спорта, а есть такие, которые сами ищут себе лекарство. В том числе — и написанием текстов. А эти дети, приносящие, присылающие, передающие вам различными способами свои произведения для «Четверга» — для них написание таких странных текстов является разновидностью лечения или за этим стоит желание социализироваться?

— Ну, с этими детками такая история, что о них невозможно сказать ничего обобщающего — нет фактора, критерия, термина, признака, по которым их можно объединить. Когда я с этим столкнулся, сначала думал, что это в Украине творится что-то неординарное. Но вот в Польше вышла такая антология под названием «Текстилия», где собраны тексты молодых, и в предисловии есть высказывание Ежи Яжемского относительно новой украинской литературы, кажущееся мне уместным: «В этих текстах я ищу скорее всего отдельные голоса, нежели голос поколения».

То, что у меня есть возможность сейчас читать из молодой литературы, является очень хаотичным отражением большой степени энтропии — каждый выбирает сам себе путь, нет общего направления. Простите за постмодерную цитату — все они являются элементарными частицами. Очень показательно и естественно относительно глобальной культурно-творческой ситуации, существующей в мире, — отсутствие однонаправленности, движение без доминирующего направления, рост разнородности — семантической, образной, стилистической. Другое дело, сколько из этого поколения выйдет настоящих писателей. Однако этот процент всегда небольшой, независимо от ситуации.

Что же касается лечебной функции литературы. В различных интервью я многократно пытался вполне искренне объяснять, что никогда не считал себя писателем, хотя всегда это воспринималось как кокетство. Собственно потому, что большинство из того, что я писал, было в определенной, большей или меньшей, степени касательной к автопсихотерапии, нежели собственно к писательству. Хотя имеет определенные признаки литературы. Вполне возможно, что когда я еще буду писать, то впервые в жизни попробую писать нормально. То есть, как все «настоящие» писатели, буду пытаться «лечить» не себя, а читателя...

— Откуда такая странная фамилия — Издрик? Многие считают, что это псевдоним...

— Я пытался когда-то у деда спросить, откуда она походит: по семейной легенде первый Издрик — это какой-то воин-чех, дезертировавший из неизвестно какой войны, бродил по Европе и осел на Украине. Возможно. Во всяком случае людей с такой фамилией, кроме моих родственников, я не встречал.