Плюшкин из закулисья

В спектакле «Дикий Ангел» Киевского театра имени Ивана Франко в сцене семейного застолья много лет подряд актеры поглощали борщ. Настоящий. Так режиссер Владимир Оглоблин боролся с фальшью на сцене. А борщ приходилось варить Татьяне Плиске, заведующей мебельно-реквизиторским цехом театра. Она из семейной династии театрального технического персонала — отец 50 лет был машинистом сцены, сейчас муж — главный машинист, сын — звукорежиссер, брат — ее подчиненный. Она вдвоем с мужем способна помочь Богдану и Остапу Ступкам отыграть спектакль «Записки сумасшедшего» на гастролях, выполняя работу монтировщиков сцены, осветителей, звуковиков, костюмеров одновременно. Но ее любовь по призванию и по должности — вещи, которые в театре знают о людях еще больше, чем в жизни. Тросточка прошлого века, ресторанная посуда — реквизит, которому невидимые зрительскому оку люди посвящают жизнь.

— Я безумно хотела стать актрисой. Устраивала домашние спектакли и была исполнительницей самых главных ролей. Значительная часть моего сознательного детства прошла в театре. Безумно любила закулисный буфет — туда приходили артисты, которых обычно видишь только из зала, а тут с ними можно даже поздороваться, дотронуться до них — что еще ребенку надо?

После школы я, конечно, оказалась в театре. Начинала простым реквизитором со ставкой 56 рублей. Выходила в массовке, сначала бесплатно, потом платили рубль. Пыталась стать актрисой. Как-то был очередной набор в театральную студию. Меня прослушал народный артист Василий Павлович Дашенко и говорит: «Я тобі не раджу». Я тогда рыдала часа три, но поняла — это моя судьба оставаться реквизитором. Теперь вместе с этими чашками-ложками, покрывалами-полотенцами проживаю жизнь.

— Какими качествами должен обладать хороший реквизитор?

— Я люблю весь реквизит — начиная от отвертки и заканчивая карандашом. В коллекции театра миллиарды вещей. Я когда впервые пришла на работу, думала, что никогда в жизни этого не запомню. Казалось, это просто невозможно. Но прошли годы, выпускаем спектакль «Мастер и Маргарита», и нам нужен керогаз. Ищем в театре, найти не можем. Я ложусь спать, и мне во сне снится та полка, на которой, казалось бы, этот керогаз уже сто раз искали.

Реквизитор должен обладать прекрасной зрительной памятью, чтобы помочь художнику в выпуске спектакля. То, что для кого-то досадная оплошность — подумаешь перепутал: положил красное покрывало, а не желтое, для реквизитора — профессиональная ошибка. Я очень любила работать с Данил Даниловичем Лидером. Помню, делали спектакль «Выбор». А Лидер очень дотошный, щепетильный в деталях. Для него нет мелочей. У нас на авансцене тогда стояло не менее семидесяти мелких штучек: полгранаты лежало, полподсвечника, разбитый полевой телефон. И однажды Данил Данилович взял и все переставил — решил проверить мою память. А у меня глаз — как фотоаппарат. Я пришла на репетицию и опешила. Не пойму, что произошло. И чтобы доказать Лидеру, что я профессионал, говорю: «Видите, у меня все записано — расположение от портала 20 см, 30 см, 70 см. Не надо меня проверять!» Сейчас, когда я его встречаю, он всегда вспоминает этот случай: «Как ты меня учила — 20, 30 см».

— Какой период подготовки спектакля вам наиболее по душе?

— Я, конечно, люблю период, когда спектакль готовится, когда ты приносишь красное, а говорят — надо черное. Ты приносишь белое и попадаешь в точку.

— Наверное, реквизит нередко становится средством актерских розыгрышей, в том числе и не очень доброжелательных?

— Знаю, в балете, если приходит новый человек, коллеги, пока он на сцене, зашивают ему брюки. А балет обычно занят в нескольких картинах, то есть артисты должны переодеваться быстро. И вот так случилось, что новичок не успел на выход. Конечно, был грандиозный скандал.

Был и такой розыгрыш. В спектакле «Голубые олени» актеры сидели на сцене, праздновали День победы, и вместо кипяченой воды им, шутки ради, налили водки. Эта шутка посвящалась Ларисе Хоролец, которая вообще водку не пьет, а ей в спектакле обязательно нужно выпить. А потом все сбежались посмотреть, как у Ларисы глаза вылазят на лоб, и она смотрит в кулисы и ищет, кто же это сделал, и видит, что там собрался чуть ли не весь театр.

Или еще случай. Пасхальные дни в те времена, когда праздновать их было запрещено. У нас «Конотопская ведьма» идет, Богдан Бенюк с Васей Мазуром на авансцене едят крашанки, обычно бутафорские. А тут наша старенькая реквизитор положила в узелок настоящие. И оказалось, что у нас на спектакле представитель органов сидел. Я потом полгода писала объяснительные, что это не идеологическая провокация, а чистая случайность.

— А профессиональные болезни у реквизиторов есть?

— Почему реквизиторов называют плюшкиными? Потому что плюшкины! Вот я сейчас была очень занята на выпуске спектакля, а в ящиках потребовалось навести порядок. Я это дело поручила своим девчонкам, но предупредила — чтобы я не видела, как что-то будет выбрасываться. Потому что я храню все! И вот несут выбрасывать два ведра мусора, настоящего мусора, а я в это время мимо бегу. Сверху лежат очки. Как закричу: «Куда это вы выбрасываете? Это же хорошая оправа, мы сюда еще вставим стеклышки...» Меня еле убедили, что легче новые очки купить, чем возиться с этой оправой. Да, это болезнь.

Дома — то же. Если дома что- то не нужно, я приношу в театр, но ничего не выбрасываю. Когда узнаешь свои вещи на сцене, как никогда остро понимаешь, что театр — второй дом.

— Наверное, хочется чтобы с такой же любовью к реквизиту относились и актеры. Изменилось ли отношение к вещам нынешних актеров по сравнению с мастерами старой школы, которые были тщательны во всем — от нюансировки роли до грима?

— Был однажды показательный и поучительный случай. В спектакле «Ретро» Евгений Порфирьевич Пономаренко играл пожилого человека, который хранит свое прошлое в ящичке, к ящичку, конечно, есть ключики. И вдруг шок: пропали ключи Пономаренко. Ребята говорят: да, ради Бога, давай связочку новых ключей сделаем, один в один. Сделали, такую же черненькую веревочку прицепили и отнесли актеру. Он их только в руки взял и тут же положил на стол: «Это не те ключи. Ищите мои». Слава Богу, нашли!

Актеры старого поколения совершенно по-другому, чем нынешние, относились к тем же чашкам, ложкам. Любила свой реквизит Наталья Ужвий, например. Он у нее переходил из спектакля в спектакль — она привыкала к зонтикам, сумочкам.

В театре и сейчас работает Юлия Семеновна Ткаченко, которая дебютировала в 1950 году. Она берет немного реквизита — только тот, который будет задействован. Если Юлия Семеновна берет авторучку, то она должна ею писать, если она берет поднос с семью чашками значит она должна пользоваться всеми семью, а если ей нужно только пять, мы ставим пять, а не семь. Известно: если ружье висит на стене, оно должно выстрелить. Вот так и у нее — она каждый предмет должна обыграть.

Молодым же часто безразлично, с чем играть. К реквизиту относятся достаточно небрежно. В спектакле «Кин IV» используется много вееров. Часто актеры их роняют, они ломаются. «Да ладно, мол, отремонтируют». Раньше такого не было.

— Может, небрежное отношение актеров к реквизиту лишь показатель их отношения к профессии, театру в целом?

— Мне кажется, что раньше актеры были более преданы своему делу. Вот Лариса Ивановна Хоролец пришла к нам совсем молодой актрисой. Она за кулисами часами могла стоять. Часами. Мне запомнилось, как она задолго до начала спектакля «Серебряная паутина» («Срібна павутина») приходила и готовилась к роли, вживалась в образ на сцене со всем реквизитом. Сейчас я этого не вижу. Мне кажется, вся беда в очень маленьких зарплатах. Люди ищут возможности заработать на радио, на озвучке фильмов. Устают — не до подвижничества.

— Вам не хочется заняться в театре еще чем-нибудь, кроме реквизита?

— Я привыкла к реквизиту. И люблю его. И в то же время ненавижу. Вот в этом году было ощущение, что конца и края не будет нашему театральному сезону. Сначала трудный спектакль «Три сестры», потом «Кин IV» — казалось, никогда его не сдадим. Проходит время, начинается новый спектакль, новые репетиции. И так всю жизнь.

Театр — это опухоль. Я не представляю себя без театра. Вот сейчас уйду в отпуск, а сама буду думать о театре. Ага, дождь пошел, не текут ли стены, не намокает ли реквизит; а может, кто-то из актеров работает в концерте, и ему что-нибудь могло бы понадобиться... Человек, попадая в театр, просто-напросто не может отсюда выйти.

Вот недавно на премьере «Кина IV» Толя Хостикоев вытаскивал весь технический персонал на сцену. Я, конечно, убежала. Актрисы просят: «Идем, идем». Я говорю: «Девочки, у вас своя сцена, а моя сцена — закулисье. Вот здесь я имею право кланяться».