Почему человечество упрямо наступает на старые грабли?

Спектакль на музыку Гильдур Гуднадоттир, Hauschka поставили солисты театра «Киев Модерн-балет» Илья Мирошниченко и Екатерина Кузнецова. Свою премьеру они представили на сцене Киевской оперы.

Хореографическое прочтение культовой литературной истории — это квинтэссенция сюжета и основного тезиса романа о противостоянии личности системе. Главные герои безымянны и схематизированные ради определения идеологических полюсов: принадлежности или маргинеса относительно глобальной системы ценностей, навязанных тоталитаризмом. Количественно они как будто противопоставляются тем 85 % бездумной массы (пролей), которые определены у Оруэлла: в спектакле задействовано 9 артистов театра «Киев Модерн-балет» — Он и Она (Илья Мирошниченко и Екатерина Кузнецова) против Всех — Владислав Добшинский, Екатерина Курман, Роман Кушнеревич, Александра Максимчук, Валерия Мельничук, Виолетта Петролай и Дмитрий Погрибниченко.

Молодые постановщики достаточно четко артикулируют тревожную обеспокоенность, связанную с процессами настоящего, которые созвучные с событиями романа. Когда монобольшинство ХХІ века ничем не отличается от 85% оруэлловского тоталитаризма. Главной темой они определяют тезис: «если ты в меньшинстве — и даже сам, — это не значит, что ты безумен». Интуитивно или декларативно они налагают утопическую картинку на суровую реальность и с ужасом видят, что параметры идентичны. Что человечество упрямо наступает на старые грабли. Постановщики своим балетом-антиутопией пытались дать свой ответ на вопросы, озвученные Оруэллом, обещали неожиданный финал балета, но чуда не произошло — система снова победила, перемолола индивида.

«1984. Другая» — это в первую очередь, наш отзыв на вечные проблемы существования индивида в обществе и социума как такового», — декларируют молодые хореографы. Они поставили вечный вопрос: «Найдешь ли ты в сердцах других то давно забытое чувство — любовь?» Ответ все тот же: любовь есть, но она бессильна там, где доминирует идея. Любовью жертвуют ради большой идеи всеобщей любви, практически, идолопоклонничества.

Постановщики не обременили себя либретто, ограничившись базовыми и по большей части риторическими вопросами, что уже стало нормой для постановок малых современных хореографических форм. «Люди — призраки, люди — пустые оболочки, которые ведут свое бесцельное существование на грани реальности и насаждаемой воли диктатора. Их жизнь — самоотверженный обман, в котором они находят свое спасение, свою веру, свою истину. Но что с ними будет, если обман внезапно раскроется? Чью сторону они выберут? — спрашивают себя  Илья Мирошниченко и Екатерина Кузнецова. Хореографически это изображается средствами современного танца, в котором можно заподозрить импровизацию, если бы не внезапные стоп-кадры, которые выглядят зафиксированными идеологемами, если бы не лирические дуэты, что как волнорезы разбивают цунами массового целеустремленного движения, если бы не согласованная инклюзивная работа с продуманными элементами декораций, с реквизитом (сценограф — Владимир Чумаченко), со светом, который играет определяющую роль в развитии сюжета (художник по свету — Елена Антохина). Удачно трактован оруэлловский экран, который используется в интересах системы для контроля как над членами Партии, так и над массой: в спектакле он бумажный, он транслирует искаженные причудливые картины, которые навязываются обманутой аудитории; его, оказывается, легко уничтожить, и свет правды станет непобедимым, что не может не радовать, хотя и остается утопией.

 ФОТО ПРЕДОСТАВЛЕНО ТЕАТРОМ КИЕВ МОДЕРН-БАЛЕТ

Музыкальный материал подобран и использован на все 100%. Постановщики сознаются, что именно «музыка дала толчок идее, а уже потом идея задавала нужный ритм: эти понятия находятся в неотъемлемом взаимодействии друг с другом в спектакле», с чем можно поздравить амбициозных дебютантов-постановщиков, которые взялись за сложную тему в сопровождении непростой музыки (звукорежиссер — Александр Курий).

Спектакль рассчитан на более-менее подготовленную публику. Поэтому тот, кто знаком с первоисточником, способен проследить набор тезисов, выбранных для их пластичного и сценографического «озвучения». Роман как будто разобрали на цитаты, к ним привязали декорации, реквизит (очки, цепи, прожектора, условные бетонные блоки-клетки) и крепко ввязали их с движением. Оруэлл: «Партия велела тебе не верить своим глазам и ушам. И это ее окончательный, важнейший приказ». С точностью до наоборот слепота и глухота в спектакле приписываются маргиналам. Интересно, что для того, чтобы показать слепоту главной героини, выбрали очки сварщика, что, возможно, делает героиню слепой к привычному для всех размытого спектра, но защищенной и готовой к пронзительному убийственному свету правды. Глухота же героя, которого просто называют Он, является глобальной: он оказался в конечном итоге глухим к главному — к любви, которая давала ему шанс вырваться за рамки, определенные системой. Оруэлл: «Мы встретимся там, где нет темноты...». Нет, сломленный герой не способен выйти из темноты, он проигрывает системе: «... умом сдался, но душу рассчитывал сохранить неприкосновенной». Так не бывает: «Только сдаться — все остальные отсюда следует. Это все равно, что плыть против течения — сколько не старайся, оно относит тебя назад — и вдруг ты решаешь повернуть и плыть по течению и не бороться с ним. Ничего не изменилось, только твое отношение к этому: чему быть, того не миновать».

И все же нерядовой зритель всегда ожидает катарсиса даже там, где его априори не планируется. Героиня, преданная, брошенная на поругание большинства, чья жизнь — самоотверженный обман, в котором масса находит свое спасение, свою веру, свою истину. И все же Она уже очищена сиянием правды, которое не способен уничтожить отреченный герой, — ни воли, ни патронов не хватит! Герой Оруэлла был готов отдать жизнь: «Умереть, ненавидя их — это и есть свобода». Это священное право постановщики оставляют за героиней, Ей, Другой, самой придется продолжать путь или погибнуть. Как и у Оруэлла. Что ж, в конечном итоге, свобода — женского рода.