Придворный поэт Ее Величества

Это, однако, никоим образом не умаляет престижности титула, о котором до сих пор мечтает не один английский поэт. Тед Хьюз получил это звание в 1984 году, унаследовав его от своего прославленного соотечественника Джона Беджмена, и хранил его до самой смерти, добросовестно выполняя возложенный на поэта-лауреата долг: «сочетать образное отражение публичных событий и приобретений монархии с энергией английской поэзии». В 1992 году он даже опубликовал целый сборник таких своих «окказиональных» стихов, написанных за восемь лет. Критики встретили их без особого энтузиазма. «Как и во всякой государственно-спонсорированной поэзии, — написал в либеральной газете «Индепендент» Бойд Тонкин, — попытка поэта сочетать китч британской монархии со своим образным миром дала довольно жалкие результаты».

Но, кроме этого, Хьюз опубликовал еще девять поэтических сборников, которые, собственно, и принесли ему признание на родине и за ее рубежами. Уже первая книга «Ястреб на дожде» (1957) поставила Хьюза в ряд ведущих английских поэтов, заставив критиков заговорить о его творчестве суперлятивами: «невероятная сила языка и поэтического воображения», «он будто пишет огнем», и, в конечном итоге, после сборника «Чучело» (1970): «своими четырьмя книгами Хьюз изменил британскую поэзию».

Но не меньшую, хотя и значительно более сомнительную, славу Теду Хьюзу принесло бракосочетание в 1956 году с американской поэтессой Сильвией Плат, завершившееся в начале 1963-го ее самоубийством. И если посмертная слава Сильвии Плат росла — вплоть до размеров действительно культовой фигуры, слава Хьюза делалась все более демонической. Многие склонны были обвинять его в самоубийстве супруги: после рождения двух детей (в 1960 и 1962 годах) их взаимоотношения ухудшаются, Тед влюбляется в жену своего приятеля-поэта Асю Вевил, расходится с Сильвией, которая, в конечном итоге, в состоянии глубокой депрессии открывает в доме все газовых конфорки...

Неприязнь к Хьюзу усиливалась также тем, что он уничтожил последние дневниковые записи Сильвии (хоть и приложил немало усилий к публикации всех ее других произведений, а также в течение всей жизни добросовестно заботился о детях). Феминистки неоднократно пытались уничтожить на могильной плите Сильвии Плат упоминание о ненавистном им Хьюзе — в виде фамилии в замужестве. Ситуация же для поэта стала еще более трагичной после того, как аналогично — открыв конфорки газовой плиты — покончила с собой Ася Вевил, при этом погибла также их совместная с Тедом дочь Шура.

Хьюз замыкается в себе, ведет отшельническую жизнь, стараясь не бывать на публике и не становиться лишний раз объектом слухов и скандалов. Он ничего не объясняет, не отвечает ни на какие обвинения, чем вызывает еще большее раздражение своих недоброжелателей. В 1970 году он женится на Кэрол Очард, с которой почти безвыездно живет в провинциальном Девоне до последних своих дней.

Переживая после всех этих трагических событий определенный творческий кризис, Хьюз пытался писать прозу и драматургию, однако особой славы на этом поприще не снискал. Однако нежданно для многих раскрывается как блестящий детский поэт, автор известных сегодня во всем англоязычном мире хрестоматийных стихотворений.

Быть может, этот опыт помог ему вернуться в конце 70-х к «взрослой» поэзии. Пишет мало, сдержанно, но на удивление веско, достигая в двух последних книгах — «Овидиевы истории» (1997) и «Письма на день рождения» (1998) — того щемящего, пронзительного и в то же время умудренно-просветленного поэтического языка, который, наверное, только и возможен в предсмертных книгах. Обе они — на свой лад — являются своеобразным подведением итогов, сведением счетов с нелегким прошлым.

Похоже, что исполнение им роли поэта-лауреата было таким же бегством от прошлого, от его гарпий и фурий, как и уединение в Девоне, как и неписание поэзии в течение десяти лет, как и последующее ее писание. Впрочем, безусловно, сыграли роль и его консервативные убеждения, его искренняя вера в монархическую традицию и глубокая неприязнь к цивилизации нового времени. Он был болен раком — и до последних дней почти никто, кроме него, об этом не знал.

Достаточно ли этого для искупления — судить не нам.

Пусть Ее Величество Поэзия судит своего блудного подданного.