«Простi речi: вісім розмов з Адою Роговцевою»

«Прості речі...» — третья автобиографическая книга Ады Роговцевой. Но от предыдущих — «Мій Костя» (2006) и «Свідоцтво про життя» (2013) она отличается своим форматом: это не монолог, а диалог. Точнее — восемь диалогов, которые происходили с лета 2016 года по весну 2017-го. Пять из них — под названиями «Коріння», «Любов», «Діти», «Світогляд», «Позиція» — это беседы с филологом Татьяной Терен. А беседы под рубриками «Кіно-театр», «Майстерність» и «Люди» — с автором этих строк — Анной Липкивской.

Последний раздел книги, «Коло Ади», содержит небольшие рассказы об общении с Роговцевой партнеров-актеров, которые интенсивно работают с ней именно сегодня (Ахтем Сеитаблаев, Лариса Руснак, Светлана Орличенко), а также Ольги Семешкиной, Юрия Щербака, Николая Жулинского, Романа Кофмана и  Богдана Бенюка.

Фото к изданию сделал внук Роговцевой Алексей Ткаченко-Степанков. Еще один «серый кардинал» книги — советчик, редактор, вдохновитель — дочка, актриса и режиссер Екатерина Степанкова.

Предисловие написал писатель Андрей Курков. Назвал его «Життя при відчинених дверях», где признался: «Я не знаю другого человека, который так не умеет, как будто даже не хочет охранять свой собственный частный мир. Я не знаю другого человека, который бы мог так искренне, открыто говорить с миром о своей жизни, о проблемах, о своей личной боли.

ФОТО БОРИСА КОРПУСЕНКО

Эта книга интервью — никоим образом не традиционный образец «публичности», когда герой (героиня) интервью работает на свой имидж и думает только о том, как его (ее) слова воспримет публика, воспримут читатели.

Прочитав эти восемь бесед с Адой Роговцевой, я, честно говоря, испугался. Испугался за нее, испугался за последствия ее излишней искренности. Я понимаю, что читатели, напротив, такую откровенность воспримут с благодарностью, потому что они привыкли принимать с благодарностью от Ады Николаевны разные проявления ее таланта, ее большой любви».

...Чесно говоря, у меня как у соавтора-собеседника были опасения: что же нового может появиться в этой книге?! Казалось бы, Роговцева уже обо всем рассказала раньше, и по нескольку раз.

Но Ада Николаевна — тот редкий случай, когда человек, независимо от возраста, живет сегодня. Нынешними чувствами. Нынешними впечатлениями. Нынешним общением. Она — будто река, в которую нельзя войти дважды, потому что она ежесекундно другая. Этот Божий Дар — жить ежедневно, здесь, сейчас — то, чему можно только позавидовать и чему невероятно трудно научиться самому.

...Родители, семья, муж, дети, внуки — полноправные герои книги. А еще — Миколайчук, Ступка, Параджанов, Виктюк, Сердюк, Осыка... Это для нас они — «выдающиеся деятели отечественного искусства ХХ века», а для Ады Николаевны — Иванчик, Бодя, Сережа, Ромчик, Лесик, Леня. Только Виктюк, слава Богу, сейчас с нами, а других уже нет — кого-то пять лет, кого-то — пятнадцать, а кого-то — целых тридцать... Но Роговцевой за всех их больно до сих пор. И мелькают вокруг нее, маленькой, очень высокие тени этих крепких, но не очень счастливых мужчин. «Все они что-то ЗНАЛИ, — говорит Ада Николаевна. — И Миколайчук, и Параджанов, и мой Костик — знали что-то главное. Говорят, кому-то перед самой смертью открывается истина, а они знали ее всегда».

*  *  *

«ЛЮДЕЙ НЕТ, А ИХ ВЕЩИ ПРОДОЛЖАЮТ ТЕБЕ О НИХ НАПОМИНАТЬ»

— Были такие герои, которых можно было только выдумать и наполнить собственным содержанием, — вспоминает А. Роговцева. — Так было и с Рутой в «Вася должен позвонить». Когда я ушла на некоторое время из Театра на левом берегу, Митницкий предлагал эту роль нескольким другим актрисам, но никто не согласился, потому что не было понятно, что там играть. В действительности там играют Руту все другие актеры, а сама она не имеет никакого драматургического материала. Из-за этого сначала в этом спектакле я действительно говорила с Костем Петровичем.

ФОТО ЕВГЕНИЯ ЧЕКАЛИНА

— А в реальной жизни вы тоже, как и Рута, говорите с ним? Ваш внутренний диалог продолжается?

— С Костем Петровичем я и дальше разговариваю и конфликтую. Вчера ходила на кладбище в селе и попросила у него прощения. Я со всеми ими говорю. На стене возле моей кровати висят фотографии — и Костя Петровича, и Костика, и родителей. Странная история с фотографиями. Недаром люди выбрасывают вещи умерших, потому что невозможно выдержать такую жизнь — когда людей нет, а их вещи продолжают тебе о них напоминать. Но я и дальше с ними всеми живу. Это тяжело, конечно, но наступает такое мгновение, когда они будто выходят из фотографий и помогают тебе жить дальше.

«Я НИКОГДА НЕ ПРЕУВЕЛИЧИВАЛА СВОЕГО ЗНАЧЕНИЯ И СВОЕГО МАСТЕРСТВА»

— Были такие чудаки, которые и по сто раз приходили на «Варшавскую мелодию», — продолжает Ада Николаевна. — Если театр так влияет на зрителей, это же прекрасно — иначе для чего он? Люди попадали в театр — и через увиденное на сцене, через мои роли, моих персонажей становились немножечко человечнее: театр давал им толчок к пониманию этого мира.

Зрители же просто сидят в зале и думают о чем-то своем, а ты всего-навсего им в этом помогаешь. Я никогда не преувеличивала своего значения и своего мастерства, потому что есть люди, которые больше умеют, которыми я восхищаюсь, которые у меня вызывают удивление. Вот моя дочь играла Марго Фонтейн в спектакле Виктюка «Рудольф Нуриев. Нездешний сад» и произносила монолог, танцуя адажио на пуантах — я бы так никогда не смогла! У меня все тише, хитрее. Я долго ищу, как сказать какую-то простенькую вещь, чтобы она запала человеку в душу.

*  *  *

«АДА, ТЫ УЙДЕШЬ ИЗ ТЕАТРА, НО ТЕБЕ ОТКРОЕТСЯ ЦЕЛЫЙ МИР»

— Хотя в Театре имени Леси Украинки была счастливая жизнь — родительский дом. При всех неурядицах ты там крутился в своем родном «бульоне»... Но грустить за этим так, чтобы умереть, — Боже упаси! Однажды я пришла к своей старшей подруге Мале Швидлер, она разложила карты и сказала: «Ада, ты уйдешь из театра, но тебе откроется целый мир». Я ей: «Маля, ты что, с ума сошла»? На что она ответила: «Казенный дом утрачен, мир открыт». Это было где-то за шесть лет до моего решения оставить театр, поэтому ее словам я не придала особого значения.

Такая вот коммунистическая заидеологизированность — как будто ничего другого в моей жизни уже не могло быть.

СПЕКТАКЛЬ «БУДЬТЕ КАК ДОМА» — О ПРОБЛЕМАХ ЭМИГРАНТОВ И О СОЦИАЛЬНЫХ БАРЬЕРАХ МЕЖДУ ПРЕДСТАВИТЕЛЯМИ РАЗЛИЧНЫХ КУЛЬТУР. НА ФОТО: АДА РОГОВЦЕВА (МАРИВОН ДЮПРЕ) И АХТЕМ СЕЙТАБЛАЕВ (САМИР БЕЛЬКАСЕР)

— Одна-единственная запись в трудовой книжке, как у настоящего советского человека?

— Я же была уверена, что меня будут хоронить со сцены Русской драмы — как же иначе? Но теперь уже нет. Со мной будут прощаться здесь, в моей квартире, а потом в село — к мужу и Костику.

*  *  *

«АКТЕР ВСЕГДА ДОЛЖЕН ДУМАТЬ О ТОМ, ПО КАКОМУ АДРЕСУ ОН «ПОСЫЛАЕТ» СВОЕ ПОСЛАНИЕ»

— Как вы думаете, за эти долгие-долгие годы, которые вы в профессии, театральный зритель изменился?

— Зритель никогда не меняется. Когда в зале сидят мальчики, которые пришли с автоматами с передовой, — конечно, это другие дети. Но все равно: подыгрывать, веселить, развлекать — это неправильный путь. Нужно всегда со всеми говорить о серьезных, очень простых вещах, которые им нужны. Кому интересно, что ты там помнишь? Когда ты вспоминаешь свое, чего люди не знают, им скучно. Актер всегда должен думать о том, по какому адресу он «посылает» свое послание. Только адрес! Адрес и содержание.

*  *  *

— У меня где-то на гастролях журналистка спросила: «Профессия — это вся ваша жизнь»? Меня это ужасно задело, будто какая-то темная волна поднялась изнутри! Как это: вся моя жизнь — профессия? У меня есть жизнь, и в моей жизни есть профессия. А исчерпывать свою жизнь профессией — кто позволил? Можно свою жизнь больше подчинить профессии, можно меньше. Но так, чтобы полностью и целиком, мол, я профессионалка и профессия — вся моя жизнь? А все остальное? А все другие? А Бог? Звезды? Солнце? А кошмар, ужас, отчаяние, радость, счастье, которые не имеют отношения к моей профессии? Они ей иногда даже мешают, но и профессия может мешать им.

...Жизнь актера принадлежит Богу, а не театру. Театр там, у Бога, знаешь, на каком месте? И это нужно помнить, а не вбивать себе в голову, что театр — это Бог. С таким взглядом на мир и свою профессию люди доходят до самоубийств. Это путь в никуда. Так как вне театра есть вот собака, травка, дети, ты, я, даже смерть Костика. А я живу дальше. С чувством вины, с болью, но живу. Так и в театре должно быть: сначала ты — человек, а потом — актер. Театр возникает там, где собираются люди. А если на первом месте стоит театр, а не люди, то он становится театром марионеток, а не личностей.

— Вы всегда так считали — или пришли к этому выводу с годами?

— Конечно, все моя профессиональная жизнь как будто подтверждает совсем другое отношение к театру. Я шла играть, когда дома оставались дети с температурой под сорок, когда умирали родители, а потом — сын. Эти мои слова могут быть восприняты как своеобразный карт-бланш для кого-то из моих коллег, кто позволяет себе, приобретя имя и, как говорят, медийность, остановиться на достигнутом (иногда — не достигнутом) и дальше «выезжать на таланте».

Теперь, оглядываясь назад, я вижу, что во всех своих ролях я сознательно или подсознательно отстаивала женское достоинство, — говорит Ада Николаевна. — Свободу, достоинство, ответственность только перед Богом. Ты все равно от многого зависишь, но нужно не уничтожить себя, защитить себя в себе. Сейчас же, когда пришли возрастные роли, я вижу, что именно в преклонном возрасте не склониться — это очень сложно. Для меня лучшими являются отзывы женщин моего возраста, которые говорят: «Ну, раз вы есть, то можно еще жить, значит, можно стареть». Или молодые женщины говорят: «Нет, это не так страшно». Теперь мне даже неинтересно на сцену выходить, если нет этого четкого посыла: «Смотрите, как надо! Смотрите, как можно!».

Я не говорю о том, что нужно пренебрегать профессией ради жизни. Наша профессия (ремесло как таковое) требовательна и нуждается в незаурядной совести. Самосовершенствоваться в ней необходимо ежедневно. Этот процесс имеет столько составляющих — физических, интеллектуальных, психических — что действительно поглощает полностью твое время. Но я говорю не об этом. Я утверждаю, что нет театра ради театра.

Сам по себе театр — это живое общение живых людей. И потому, получив ремесло, ты должен ежедневно пристально всматриваться в жизнь вокруг и чувствовать себя прежде всего живым существом. Не актером в театре, а человеком на Земле.

*  *  *

...Они (зрители в зоне АТО) знают, что я не с улицы, не «фифа с крокодиловой сумкой». И Ахтем Сеитаблаев все понимает и ведет себя на наших творческих вечерах просто удивительно. К нему колоссальное доверие — и как к ведущему ток-шоу «Храбрые сердца», и как к режиссеру-постановщику фильма о киборгах. На встречах он читает прекрасную крымскотатарскую поэзию и очень-очень просто говорит обо всем, что с нами сегодня происходит. И Катя выискивает адресные стихи именно для этой аудитории, например, «Парамедиков» и «Добровольцев» Дзвинки Торохтушко, у которой муж и двое сыновей воюют. И когда Лариса Руснак выходит и поет перед батальоном «Пливе кача», это тоже реальное влияние на человека, а не какие-то затертые, пустые слова.

*  *  *

«МЫ — ТОЛЬКО КРАСКА!»

— Я — не актриса перевоплощения.

«Вільна я, вільна... Сунеться хмарка по небу повільна», — говорила Мавка в Лесиной «Лісовій пісні». Я же не только свободная, а еще и Божья. И если люди переступают грань моей свободы, моей воли, я этого никогда не принимаю.

АДА РОГОВЦЕВА И ТАТЬЯНА КРУЛИКОВСКАЯ В СПЕКТАКЛЕ «ВАСЯ ДОЛЖЕН ПОЗВОНИТЬ». ФОТО ЕВГЕНИЯ ЧЕКАЛИНА

В актерской профессии мы зависим от другого человека, от режиссера, потому что он создает картину, а мы — только краска в его руках. И если я в восторге от того, что ему удается целостная картина, я могу лишь подумать: «Господи! Какой же молодец!»

Варпаховский, Виктюк, Митницкий в разные периоды, в разных спектаклях меня так поражали -интеллектом, талантом, пониманием природы — и человеческой, и творческой. Впоследствии мне так же легко работалось и из Кучинским, Жолдаком, Малаховым. И все в моей работе всегда зависело от того, понимаю я это или нет, чувствую  я это или нет, знаю я это или нет — но не представляла из себя кого-то другого я никогда.

*  *  *

— Теперь, оглядываясь назад, я вижу, что во всех своих ролях я сознательно или подсознательно отстаивала женское достоинство, — говорит Ада Николаевна. — Свободу, достоинство, ответственность только перед Богом. Ты все равно от многого зависишь, но нужно не уничтожить себя, защитить себя в себе.

Сейчас же, когда пришли возрастные роли, я вижу, что именно в преклонном возрасте не склониться — это очень сложно. Для меня лучшими являются отзывы женщин моего возраста, которые говорят: «Ну, раз вы есть, то можно еще жить, значит, можно стареть». Или молодые женщины говорят: «Нет, это не так страшно». Теперь мне даже неинтересно на сцену выходить, если нет этого четкого посыла: «Смотрите, как надо! Смотрите, как можно!»

*  *  *

Я не свободна только от того, что люди меня любят. От этого нельзя отказаться. Мне часто говорили: «Как я вас люблю!» — и я к этому привыкла. Потом стали говорить: «Как вас любит моя мама!» Позже: «Как вас любит моя бабушка!» А теперь я часто слышу: «Как вас любила моя бабушка!» Но когда молодые приходят на мои спектакли и эти спектакли их задевают, значит, уже есть цепочка, которая не прервана. И это меня радует. Мне уже этого удовольствия достаточно, чтобы жить дальше и не отказываться от небольшой радости общения со зрителем.