Рано или поздно Довженко вернется...

Жизнь Довженко в значительной степени мифологизирована – в том смысле, что само его имя стало составляющей большого мифа. В Украине это происходит не так уж и часто, и это кажется недостатком – великая нация создается и живет великими мифосюжетами, которые совсем не надо отождествлять с домыслами; это просто история, принявшая формат художественного, игрового текста. Который, что важно, способен творить и множество других.

ТОТ ДЕНЬ ПОСЛЕДНИЙ

Иногда мифология подменяется фантазиями на уровне сплетен. К примеру, восемь лет назад на презентации моей книги о Довженко один из киноведов попробовал ошеломить собравшихся сообщением о том, что режиссер умер на руках своей любовницы, знаменитого скульптора Веры Мухиной (всем известна ее композиция «Рабочего и Колхозницы», один из главных советских символов). Мой комментарий был такой: бывает всякое в жизни, но в данном случае слишком известно – Мухина умерла на три года раньше Довженко. Да и ничего не известно об их романтических отношениях - только дружеские, под неусыпным контролем жены Юлии Солнцевой. Которая и установила на могиле своего мужа на Новодевичьем кладбище бюст работы Мухиной, что лишний раз свидетельствует: никаких подозрений относительно каких-то особенных «отношений» у нее не было.

А последний день свой 25 ноября 1956 года Довженко встретил на своей даче в подмосковном Переделкине. «Сашко, - вспоминала Солнцева, - все время порывался в Москву. Завтра пробы актеров для «Поэмы о море». Мне казалось, ему нужен воздух, и медлила». И все же поехали. Приехали уже под вечер. И сразу состояние здоровья резко ухудшилось. Помощь врачей ничего не давала. «Он лежал с закрытыми глазами. Розовое пятно на левой щеке исчезло. Исчезла последняя надежда. Кровь перестала двигаться даже по этим сосудам. Довженко лежал с закрытыми глазами. Очевидно, это конец. Но неожиданно он заметался и открыл глаза. Остановил свой взгляд на мне. Он пытался что-то сказать, но не мог, и опять попытался, и наконец тихо произнес: «Юля, ты так много сделала мне в жизни». Это были его последние слова, и он сам уже понимал, что умирает. Поняла и я. Он опять заметался и закрыл навсегда свои добрые глаза».

По поводу именно таких «последних слов» можно сомневаться, но и опровергнуть невозможно. Приходилось слышать версию относительно того, будто Солнцева далеко не все сделала для того, чтобы спасти мужа. Сестра Довженко Полина Петровна и ее муж Николай Дудко были врачами и их (об этом свидетельствует и сын, тоже врач, Тарас Дудко) удивили некоторые нюансы рассказа Солнцевой о  последних минутах жизни мастера.

Может подтолкнуть к размышлениям и то, что Довженко уже в начале декабря должен был ехать в Париж по приглашению руководителя Французской синематеки Анри Ланглуа, чтобы принять участие в торжествах по случаю 20-летия основания архива («Вы единственный репрезентатор группы великих основоположников, которые делают славу советскому кинематографу», - писал Ланглуа.) Вряд ли такая идея могла понравиться руководству страны и ее спецслужбам – Довженко не выпускали за границу с 1930 года, да и в роли «единственного репрезентатора» виделись тогда другие персонажи. Так что... Но обо всем этом можно говорить только в виде версий, ни одного фактического, документированного материала о том, что кто-то мог «помочь» ускорить смерть Довженко, сегодня нет.

ЧТОБЫ «БУЛО ВИДНО, БУЛО ЧУТИ...»

В тот трагический вечер Солнцева позвонила по телефону в Киев – хотела исполнить волю своего Сашка быть похороненным в Украине. Тогдашнего председателя Союза писателей Миколы Бажана не было дома, она передала свою просьбу и мольбу позвонить ей. Не позвонил никто... Солнцева потом обвиняла в невыполнении завещания Бажана и Корнейчука. Хотя вряд ли они могли пойти против Москвы – именно последняя не хотела видеть «националиста» в Киеве – ни при его жизни, ни после смерти. Такая головная «боль»  не нужна была и руководству Украины.

Похоронный обряд проходил в московском Доме литераторов. Продолжился на Новодевичьем... Из Украины приехала небольшая делегация во главе с писателем Василием Минко. Из крупных деятелей культуры не приехал никто. Это правда, к сожалению. Уже после смерти будет Ленинская премия за «Поэму о море», уже потом, в 1960-70 гг., сформируется некий культ Довженко – художника, певца коммунизма, вестника социалистических преобразований. Мертвых всегда «удобнее» вгонять в желаемые рамки, делать из них иконы, дабы освящать не всегда праведные дела.

В начале 1990-х, с приближением 100-летнего юбилея кинорежиссера, актуализировались предложения перенести прах Довженко в Киев – согласно его же завещанию, которое, правда, не имеет никакой юридически корректной фиксации. Но есть записи в Дневнике, есть свидетельства тех, кто хорошо знал Довженко. Например, об этом не раз говорил мне один из его учеников Микола Винграновский. Но тогда не осмелились. Хотя бы потому, что не знали, как быть с прахом Солнцевой. Разлучать с женой  грех, а ее предубежденность относительно Украины слишком известна. Позже, после публикации воспоминаний Солнцевой, сомнения в ее намерениях относительно захоронения Довженко в украинской столице отпали. Да и предубежденность ее выглядит не такой уж однозначной.

В годы президентства Виктора Ющенко возник новый виток намерений относительно перезахоронения – и опять безрезультатный. Еще и потому, что произошел конфликт интересов. Скажем, земляки Довженко из Сосницы, что на Черниговщине, настаивали на том, чтобы последнее пристанище художник получил на родной земле. Хотя никаких свидетельств о подобном желании самого Довженко не существует. Не раз приходилось объяснять простую вещь – художник самого себя мыслил как национального мессию, пророка. Поэтому и могила должна быть наподобие Шевченковой – чтобы «було видно, було чути» и Днепр, и Десну родную, и саму Украину.

В нынешней ситуации говорить о перезахоронении не приходится. Да и существует сомнение относительно целесообразности такой акции вообще – мол, не стоит тревожить прах умершего, пусть себе отдыхает. Но давайте не будем забывать о том же статусе национального пророка. Тарас Шевченко тоже обрел первое пристанище в петербуржской земле, однако слишком известным было его желание быть похороненным на Днепровских кручах. Рано или поздно, с моей точки зрения, Довженко вернется.

Хотя, учитывая достаточно близкий 125-летний юбилей (в 2019 году), надо говорить о полноценном возвращении наследия художника. Прежде всего необходимо подготовить и издать полное собрание сочинений Довженко (литературных, дневниковых, эпистолярных, живописных и графических, кинематографических). Отреставрировать на современном технологическом уровне его фильмы. Издать Довженковскую энциклопедию. Провести реставрационные работы в Сосницком музее. Создать наконец Национальный музей экранных искусств – ну стыдно же, что такого до сих пор не существует!  И должен появиться памятник украинскому гению в центре Киева.

Но пророков у нас любят только на словах. Не только начальство побаивается их праведного гнева, но и простые граждане. Перечитываем и пересматриваем Довженко – и ощущение того, что он рядом, он все видит и все знает о нас и обо всех наших усилиях - как поднять Украину, так и разрушить ее на веки вечные.