Рождественские открытки

Но не удивительно ли, что, признавая естественность и даже необходимость перемен, значимость каких-то новых и незнакомых вещей, постепенно заполняющих наше сегодняшнее существование, нарекая и на прошлое, и на будущее, и на настоящее, мы все-таки отчаянно стремимся отыскать в них некие «незыблемости»...

Прежде к Новому году мы покупали более двухсот ярких цветных открыток. Их выбор был значительно скуднее, чем сейчас, а знакомых — тогда еще живых и здравствующих, не уехавших из страны, не превратившихся еще в чужих людей с отстраненным мечущимся взглядом — значительно больше. И открытки покупались не оптом, а выбирались тщательно и с любовью, чтобы каждому было приятно.

Отдельной радостью в эти дни бывали непредвиденные поступления печатной продукции дружественных социалистических стран в магазин «Дружба». Там выстраивались шумные очереди, в них завязывались новые знакомства, возникали симпатии, давались консультации по всем вопросам. С особой гордостью там демонстрировались новые елочные игрушки. И поскольку они действительно заслуживали похвалы, то очередь плавно перемещалась к прилавкам других магазинов, туда, где в плетеных проволочных корзинах сверкали и искрились, словно леденцы, посыпанные сахарной пудрой, разноцветные стеклянные шары и сосульки.

Дома драгоценную добычу — новогодние подарки — бережно распаковывали и тщательно прятали в самых труднодоступных, а потому всем известных местах, и в течение всей предновогодней недели мы лазали в шкаф, на антресоли и в буфет с честно закрытыми глазами, чтобы не портить родителям сюрприза. Елочные игрушки укутывали в вату и задвигали куда-нибудь наверх, до торжественного момента украшения елки. А вот открытки...

Глянцевые, вкусно пахнущие стопки делили поровну между всеми членами семьи, а затем сосредоточенно творили, стараясь, чтобы десятки новогодних поздравлений не походили друг на друга, чтобы каждому из друзей достался кусочек искренней нежности, которую именно к нему и испытывали.

А затем они разлетались в Москву и Ленинград, Тбилиси и Сухуми, Ригу и Таллинн, Воронеж и Харьков, Херсон и Скадовск, за Урал, в Сибирь, на Дальний Восток. А так как телефоны были лишь у немногих, то и в Киев, Киев, Киев...

В эти дни почтовый ящик у нас открывался с трудом — так плотно он был набит письмами и открытками...

... Тетя Нюра приходила со своей стопочкой открыток: писать она не умела, и эту обязанность с удовольствием исполняла за нее моя бабушка. Что касалось тети Нюры — все для нее делали с удовольствием.

Ей было уже около восьмидесяти, и лицо у нее было действительно, как печеное яблочко с двумя огромными сливами темных и прекрасных глаз. Она работала целыми днями, моя полы и убирая квартиры по всему нашему огромному коммунальному дому — и всему радовалась. Радовалась, что работы бесконечно много, а у нее хватает на все сил; радовалась, что редко приходит сын — значит, ему хорошо дома с его женой и детьми; радовалась, когда внуки по секрету показывали ей дневники с записями о прогулах — набегались детишки, нагулялись (дневник в таких случаях подписывала тоже бабушка); радовалась, когда видела нас. Она вообще полагала, что человек, если уж живет, должен жить на радость всем. Тогда я еще не догадывалась, какая это сложная наука.

Тридцать первого декабря в одиннадцать часов вечера улыбающийся почтальон приносил мне самую большую и красивую поздравительную телеграмму, которую только можно было отыскать на Главпочтамте: «Дорогая Викулька, милая моя девочка, будь умницей, живи на радость всем... Целую крепко. Любящая тебя тетя Нюра».

Я знала, что утром тетя Нюра приходила к нам, брала бабушку или маму и вела их на почту. Они предлагали ей часто, что сами сбегают и отправят телеграмму за свои деньги (для нее это было очень дорого), но она всегда сердилась и отказывалась. Для тети Нюры было чрезвычайно важно присутствовать там и обязательно самой диктовать текст. Единственный раз за двадцать лет она нарушила это правило, и я сразу поняла, что шикарная открытка, присланная от ее имени, написана кем-то другим. Там не хватало многих привычных и таких душевных пожеланий...

В этом году, как и в прошлом, наш почтовый ящик не ломился. Благо, что хотя бы отчаянно звонил телефон, и все дозвонились, и это свидетельствует только о том, как мало нас, друзей, нынче осталось.

Но я подумала, что как бы не менялась жизнь, какие-то вещи остаются незыблемыми. Просто нужно, чтобы нам почаще об этом напоминали. И то, что тетя Нюра давно уже в другом — уверена, что прекрасном и справедливом — месте, вовсе ничего не значит: она-то ведь не изменилась...

Я пошла на Главпочтамт, выбрала самую шикарную и дорогую поздравительную телеграмму и стала писать: «Дорогая Викулька, милая моя девочка, живи на радость всем...»