Сальто-мортале с цепной реакцией

Тот самый Маринетти, о котором можно прочесть во всех советских и почти всех несоветских энциклопедиях как о «националисте, впоследствии фашисте». Тот самый Маринетти, от которого начался один из самых безжалостных сейсмических толчков, психофизический шок, катастрофический излом в иерархии культуры. Однако вряд ли тогда, в феврале 1909-го, начинающий провокатор мог ясно предугадать всю последующую цепную реакцию на свое парижское (манифест был впервые опубликован на страницах «Фигаро» на французском языке) сальто-мортале. Хотя именно Маринетти довольно часто обвиняют во всех последующих трагедиях ХХ века, по крайней мере, в таком, а не в ином их развитии. Перечень инспирированных им злодеяний при этом не ограничивают только «сжиганием рафаэлей» и полной деформацией всех рациональных положительных критериев в искусстве. Левая эстетика именно ему инкриминирует формирование нацистской ментальности с концлагерной фугой смерти в финале. И если бы он прожил на год дольше, то, бесспорно, оказался бы на послевоенной скамье подсудимых вместе с такими своими современниками, как Эзра Паунд, Кнут Гамсун или Мартин Хайдеггер.

Зато эстетика либеральная дополнительно вменит ему в вину российский большевизм, пролеткульт и трещину маяковщины. Здесь как никогда уместно процитировать: «Пусть аэропланы несутся по небу, а рев винтов сливается с плеском знамен и овациями восторженной толпы». Об аэропланах еще вспомним, а на знаменах недостает исполинских вождей, хотя они очень угадываются.

Кто-то еще прибавит трагедию расщепленного атома, крах морали, торжество агрессивности, мировой экологический кризис и — парадоксальным образом — высвобождение животного в людях. Пунктов обвинения может быть множество — ничто другое не дается человеческому разуму так блестяще, как формулировка обвинений.

Тем временем я перечитываю текст, ведь с него все и началось. Я вижу в нем несколько очень красноречивых примет. Во-первых, он захватывает стилистикой — это и причудливая и весьма энергетическая эклектика, которая точно указывает на течение детских болезней и юношеских увлечений с их волшебной способностью перерастать в отрицание или ненависть — конечно, здесь сидит Ницше, здесь не обошлось без этого неистового филолога, трансформатора душ. «Попробуйте же вырваться из насквозь прогнившей скорлупы Здравого Смысла и, словно приправленные гордыней орехи, ворваться просто в разинутую пасть и плоть ветра!» — так мог написать только бывший отличник из его, Ницше, спецшколы.

Во-вторых, текст манифеста поражает совершенной (если только она является сознательной) путаницей. Это в целом довольно веселая игра, постоянная подмена понятий, умственное завихрение, которому нет равных. Маринетти словно поставил себе целью переплюнуть наиболее виртуозных цирковых эквилибристов, пардон, политических проституток: «Да здравствует оружие, любовь к Родине, разрушительная сила анархизма, высокие идеалы уничтожения всего на свете! Прочь женщин!» Призывы эти, безусловно, достойны какой-нибудь «оранжевой альтернативы» или «лучей чучхе». Ныне бы его, конечно, заподозрили в «стебе». А стоило еще тогда заподозрить.

В-третьих, это очень наивный, просто-таки детский текст. Его детскость проникнута прежде всего любовью, особой урбанистично-технократичной любовью к моторам, механизмам, заводским и фабричным трубам. Его наиболее излюбленные персонажи — это аэропланы, мотоциклы, пасти вокзалов, пароходы и паровозы. Собственно говоря, этот манифест написан для них — для пароходов, паровозов, для автомобилей. Если бы они умели читать, то Маринетти стал бы их любимым автором.

Больше всего поражает то, что с момента опубликования манифеста мировое время и на самом деле побежало быстрее. Диктат будущего и фанатичная вера в «светлое Завтра» надолго возобладали во всех без исключения социальных, политических и культурных проектах. Будущее превзошло собой все прочие химеры. Десятки тысяч футуристических листовок, сброшенных с вертолетов на крыши и воды Венеции («Собирайте хворост к библиотечным полкам! Направьте воду из каналов в музейные гробницы и затопите их!... И пусть течение отнесет великие полотна! Хватайте лопаты и кирки! Разрушайте древние города!»), были только началом. Скандалы на парадных лестницах театров и стычки с полицией тоже...

И все же, наверное, не о скандалах речь идет в этой истории, как и не о дерзости, бунте, гимнастическом шаге и демоническом вызове звездам. Даже не о шутке, насмешке или провокации. Возможно, история литератора Маринетти — это на самом деле притча о том, что все написанное сбывается? Я наугад выбираю страницу и строку, читаю: «Он перевернет и сожжет весь мир».