Щедрый «Скупой»

Наблюдая за нашим театром, который играет в жмурки с днем сегодняшним, только удивляешься тому, как ему удается избегать ответственного разговора о том, что непосредственно касается современности. Вот и появление «Скупого, или Школы лжи» Мольера на афише Национального театра им. И. Франко смущало предостережением чего-то виданного-перевиданного, слышанного-переслышанного в кринолинах, париках и буклях. Рассказ о скряге, который из-за жадности лишает приданого дочь и отдает ее замуж за старикана и, чтобы не тратиться на содержание жены, хочет обручиться с молоденькой сироткой, вовсе не созвучен нынешним обычаям.

Мольер писал о типичном жадном мещанине ХVІІ века, который экономит на всем и над которым насмехаются неограниченные в деньгах владельцы пожизненной ренты дворяне. Но где же вы видели такую скупость сегодня, когда брак с молодой становится своего рода удачным капиталовложение, а о приданом большинство украинцев в принципе забыло.

Опасность застрять в прошлом была тем очевиднее, что режиссер-постановщик «Скупого» Петр Ильченко, судя по его «Мартыну Боруле» и «Кайдашевой семье», любит погружаться в авторские драматургические ситуации. Хотя уже в его последней франкоско постановке «Хозяина» было заметно, что текст для него — это «святое письмо», которое режиссер уважает превыше всего, внимательно прочитывает, а затем прибегает к самостоятельным протестантским толкованиям.

КОМЕДИЯ ДЕЛЬ АРТЕ В КРАСНЫХ ШТАНАХ И КОЛПАЧКЕ

С мольеровским «Скупым» приблизительно получилось так же, с той разницей, что трактовка классической комедии Ильченко порой смахивает на произвол. Ведь скряга в его представлении — не тот, кто ничего никому не дает, а тот, кто у всех все отбирает. Такая версия жадности весьма примечательна именно для нашего времени, когда вполне благополучный человек, у которого и так добра немало, инфицирован хищничеством, методически обирает всех дочиста, превращая других в нищих. Есть еще одна примечательная черта диагноза скупости от Петра Ильченко: интересы хищников лежат не только в сфере материальных ценностей, но и моральных, потому что скупые запросто отбирают у нас право на собственное мнение.

Между тем не надейтесь увидеть на сцене Театра им. И. Франко под видом скряги современного украинского олигарха, потому что генеалогия мольеровских персонажей для Петра Ильченко — тоже дело святое. Пан Гарпагон в исполнении Петра Панчука — точнехонький Панталоне из комедии дель арте в красных штанах и колпачке. Эту маску Петр Панчук — актер карнавального типа — обыгрывает всеми возможными способами, цирковыми в том числе. Броня маски надежно защищает его от тонкостей психологических переживаний и настоящих чувств: с близкими он ведет себя цинично и жестоко, словно кот с мышью. А его сцены с сыном Клеантом (Александр Печерица), где Гарпагон нарочито демонстрирует свою финансово обеспеченную пренебрежительность, самые показательные в плане присвоения им чужого: отец пользуется сыновьим наследством.

СИРОТКА ИЗ ГЛАМУРНОЙ СКАЗКИ

Однако все остальные действующие лица не являются точными копиями известных дель артовских масок, что только подчеркивает Гарпагонову исключительность. Очаровательная Марианна в исполнении Елены Фесуненко — некая фарфоровая балеринка, которая сдержанной элегантностью напоминает то ли Коломбину, то ли Мальвину. Но она явно не из истории о жалкой сиротке, скорее, из гламурной сказки, куда, в конце концов, вполне естественно возвращается, когда выясняется, что ее отец Ансельм — неаполитанский богач в роскошном белом костюме (Владимир Нечепоренко). Собственно на этой семейной троице — Ансельм и его дети Марианна и Валер — главным образом и сосредоточился режиссер, придумывая спектакль, тогда как обычно больше всего усилий прикладывается для воссоздания перипетий семейного трио Гарапагона и его детей Клеанта и Элизы.

По сравнению с семьей скупого, у Марианны, Валера и Ансельма мало сценического действия и слов, потому что никаких текстов Петр Ильченко не дописывал и дополнительных сцен, кроме необязательных пластично-кабаретных экзерсисов, которые зажигают у публики ощущение безумия от денег, не придумывал. Акценты постановщик расставлял сугубо театральным образом: изысканный наряд, раскованная светская манера поведения и сценография (художник-сценограф Алексей Вакарчук). Ведь на сцене даже нет Гарпагонового дома, а есть огромный фрагмент палубы после кораблекрушения, к которому с одной стороны пристроен фасад каменного дома.

Эта громоздкая дощатая, поднятая над основной сценой наклонная плоскость, которая к тому же вращается, является главной игровой площадкой спектакля и его содержательной сердцевиной, поскольку даже через десятки лет после катастрофы корабль Ансельма способен продолжать начатое когда-то путешествие. В определенные моменты он служит тайником или платформой для сценических трюков. Из-под его палубы в одном белье вылазят Элиза и Валер — управитель Гарпагона, говоря свой первый в спектакле диалог, который напоминает выяснение отношений после ночи любви, а не мольеровское манерное кокетство девушки с парнем.

ХОЗЯЕВА ЖИЗНИ

Не удивительно, что первенство в этой паре также принадлежит смекалистому хитрому парню Валеру (Александр Форманчук), для которого брак с Элизой (Ксения Баша-Довженко) — не столько любовное романтическое приключение, сколько точный финансовый расчет. Валер в исполнении Форманчука — существо без костей, чья склонность к компромиссам является сутью его натуры и демонстрируется актером многочисленными гримасами, телесными извиваниями и интонационными переливами. Валер Форманчука — еще и бесцеремонный вор, на что все время жалуется повар и кучер Гарпагона в одном лице Жак (Василий Баша).

Собственно на такого наследника и рассчитывал буржуй Ансельм, долгие годы ища сына после кораблекрушения. Ведь только такой злодей сумеет умело распоряжаться богатством, а главное — обирать других, имитируя благотворительность. Сказочное на первый взгляд мольеровское финальное объединение семьи в спектакле франковцев не выглядит банальным хеппи-эндом, а становится логическим указанием на настоящего хозяина жизни: это не смешной мелочный скряга, а пан Ансельм, который на виду у удивленной толпы щедро заплатит за все, а затем... отберет.

К слову, игра на публику во всех ее смыслах: развлечение зрителей танцевальным шоу «money, money», реплики наподобие «эти руки никогда не воровали», шумная женская толпа в белье, которая волной растекается по палубе, соединяя отдельные сцены в сплошное действие, является одной из самых примечательных черт спектакля. Она же дает проявиться еще одному качеству «Скупого, или Школе лжи», практически отсутствующей в спектаклях франковцев последних лет. В «театре звезд» Петр Ильченко сумел собрать настоящий актерский ансамбль, предоставив практически каждому исполнителю бенефисный эпизод. Здесь можно наслаждаться эквилибристикой Назара Заднипровского в роли Лафлеша, массированным наступлением темпераментной Натали Ярошенко (Фрозина), безудержной лихорадочностью страстной Ксении Баши-Довженко (Элизы), лирико-драматичной чувственностью Александра Печерицы (Клеант).

Этот сценический вариант «Скупого» действительно щедр, потому что здесь всего вдоволь: роскошных костюмов (Наталья Рудюк), умелой и убедительной актерской игры, динамических танцев вместе с обязательным для Ильченко выходом оркестра на сцену. А главное — здесь остался нетронутый вульгарностью и снобизмом текст Мольера, который, возможно, действительно писал о нас.