Сеанс саморазоблачения

Если и есть в европейской кинорежиссуре (весьма богатой именами) кто-то, кто мог бы претендовать на звание «enfant terrible», «ужасного дитяти» — то это, конечно, австрияк Михаэль Ханеке.

Впрочем, его принадлежность именно к австрийской киношколе ныне весьма условна: свои последние картины он снимает во Франции и именно эту страну представляет на кинофестивалях, получая все более весомые призы. Так, в частности, произошло и с его свежей лентой «Скрытое» —на последних Каннах она принесла автору «Золотую пальмовую ветвь» как лучшему режиссеру.

Однако свою репутацию жесткого и холодного художника Ханеке снискал все же у себя на родине, где начинал с так называемой трилогии насилия, которую составили «Седьмой континент», «Бенни и его видео» и «Забавные игры». Особенно шокировал кинематографическую общественность последний из названных фильмов. С премьеры на Каннском фестивале в 1997 году журналисты и критики — люди с профессионально закаленными нервами — разбегались толпами, потому что выдержать изощренное садистское зрелище было дано очень немногим. Патологические «игры», результатами которых становится медленная, мучительная смерть целой семьи, так врезаются в память, что потом даже не хватает мужества пересмотреть этот фильм еще раз.

В «Скрытом» орудием давления и насилия вновь, как и в «Бенни...» и «Забавных играх», становится видеоизображение — тот вид визуальной информации, которым легче всего манипулировать. Именно эта легкость подтолкнула Бенни к убийству девушки и позволила двум палачам из «забавных игр» управлять ходом сюжета, попросту «перематывая» неблагоприятные для них ситуации. В последнем же фильме Ханеке царит тотальный вуайеризм, паранойя подсматривания. Вполне благополучную (как и в предыдущих фильмах) буржуазную семью — в главных ролях Даниэль Отей и Жюльетт Бинош — начинает преследовать зоркий, терпеливый и недобрый оператор. Он не делает ничего особенного. Просто снимает снаружи жизнь этого, на первый взгляд, благополучного дома, а потом подбрасывает кассеты жертвам слежки.

И постепенно эта, вроде бы, неопасная забава проявляет то самое «скрытое» в жизни Жоржа (Отей), выводит на свет его старый и страшный грех, совершенный еще в ранней юности. Оказывается, образованный и обеспеченный интеллектуал в свое время из прихоти и детского самолюбия искалечил жизнь своему сверстнику, арабу.

И вот с этого момента картина от наметившегося было иррационального, неконтролируемого ужаса скатывается к насквозь предсказуемому социальному (политическому, расовому) конфликту. Ханеке не исследует, кропотливо и безжалостно, как в своих лучших фильмах, изнанку сознания современного ему обывателя, нет. Он просто принимает позу прокурора, обличителя пороков сытого общества на примере одной, очевидно, не самой худшей, семьи. Он разоблачает неприглядное «скрытое» с пафосом газетного публициста, и ради этой задачи даже отправляет на тот свет антипода Жоржа — того самого арабского мальчугана, уже выросшего, но так и не оправившегося от давней травмы. Но, в процессе срывания всех и всяческих масок, Ханеке поневоле раскрывает и себя, обнажает и свою нехитрую тайну — настойчивое и постоянное наследование стилю и принципам великого воителя с буржуа на экране — Луиса Бунюэля. Однако там, где Бунюэль точно, остроумно, легко демонстрировал скромное (то есть очень, до исчезновения, маленькое) обаяние буржуазии, препарировал ее тайные пороки в изумительном аттракционе киноабсурда, Ханеке с хмурой миной, монотонно и неизобретательно бубнит прописные истины. Или, точнее, банальности.

Так попытка выявить темную сторону ненавистного среднего класса обернулась сеансом саморазоблачения.

А какой бы мог получиться фильм — жутчайший.