Сердце на ладони

Память — штука странная: что-то запоминаешь, и оно держится в течение десятилетий, другое исчезает бесследно. Работа памяти тяжелая, поскольку твоей задачей является из отдельных фрагментов слепить целое, такой себе фильм, то ли спектакль, то ли просто текст, из которого может предстать образ человека.

РОДСТВЕННИК РИМСКОГО ИМПЕРАТОРА

Вспоминаю сообщение 2008 года: вчера в Рим срочно вылетел Богдан Ступка. Вероятнее всего, речь идет о присуждении ему приза за лучшую мужскую роль в фильме «Сердце на ладони» польского режиссера Кшиштофа Занусси. На следующий день — о, йес! наш Богдан Сильвестрович получил такой приз — серебряного «Марка Аврелия!». Как здорово!

Через несколько дней встречаю артиста. Искренне поздравляю с призом, а еще спрашиваю словами Ильфа: «Марк Аврелий — не еврей ли?» Это к нему как к специалисту по еврейскому вопросу, как к Тевье-Тевелю в натуре, можно сказать. Ступка сразу включается в игру, отвечая фразой из знаменитого спектакля — на иврите. Я все собирался выучить хотя бы две такие фразы из Тевеля — так и не сложилось.

Кто-то бы другой в подобных обстоятельствах — приз большого международного кинофестиваля — гордился бы и важничал до умопомрачения. У Ступки все по-другому.

— Знаете, — говорит он, — приз не этот не случайный. Отнюдь! Десять лет назад был точно так же в Риме, пошли с ребятами прогуляться по городу. И захотелось мне по маленькому делу куда-то сходить... Тык-тык, нет ничего такого поблизости. И вдруг вижу — травка такая, лужайка, а посреди нее памятничек кому-то. Говорю своим спутникам: а ну, прикройте! И оросил травку. Ху-уг! Поднимаю голову   — а это памятник Марку Аврелию, императору... Ну, значит понравилось ему, отблагодарил таким образом!

— Так это вы, — говорю, — зарядили его, как ребята Довженко трактор в фильме «Земля». Биологическая связь установлена. Значит, вы родственник теперь императора Рима!

— Х-ха-га, ваша правда, ваша правда!

Кстати, Занусси рассказал мне, что когда задумал делать «Сердце на ладони», то никак не мог решить, кто из польских актеров мог бы сыграть героя ленты, богача-олигарха. «Нет в Польше олигархов, материал не поддавался нашим актерам, не знали, с какой стороны подойти... Звоню Ступке, спрашиваю: «А ты олигархов каких-то видел, знаешь? — Ну да, конечно! Я же в правительстве работал, видел, слышал, коньяк с ними пил. — Так, может, сыграешь такого? — Легко!».

И сыграл — некоего Константина, богача, у которого проблемы с сердцем: настолько серьезные, что требуется чужое пересадить. Донор находится, однако в результате определенных перипетий герою Ступки вклепали сердце его охранника, Анджело. И происходит чудо преображения: Константин с новым сердцем — это другой человек, хороший, чуткий, светлый...

Кто бы еще мог сыграть сие чудо превращения человека, если не Ступка? Трудно представить. Ведь он умел открыть в себе и представить кинокамере и темные стороны, и светлые — весь диапазон личности. Так это было в нем еще с «Белой птицы с черной отметиной»... А пересмотрите «Каменного хозяина» (1971, по пьесе Леси Украинки) и его Дон-Жуана: то же самое сложное переплетение света и темноты.

КОМИКА ПЕРЕХОДНОГО ПЕРИОДА

Лучшие свои роли на театральном кону Ступка сыграл в спектаклях по произведениям классиков. Скажем, в «Записках сумасшедшего» (по Гоголю) Поприщина — с чрезвычайной страстью, использованием всего достояния своего актерского аппарата (компенсируя тем некоторую упрощенность режиссуры), и в «Старосветской любви» московского режиссера В.Фокина. Гоголевские старосветские помещики Афанасий Иванович и Пульхерия Ивановна (Лия Ахеджакова) живут в провинциальном космосе, где история закончилась, и даже биологический рост...

Видел этот спектакль в Витебске, на фестивале «Славянский базар». Ступка позволил мне даже на сцене побывать — и благодаря этому я увидел то, что из зала не просматривалось, не совсем четко прочитывалось: вся живность природы была там высохшей и муляжной, герои также больше напоминали марионеток, кукольных персонажей. Суперсложный рисунок роли, однако Ступка, вместе с Ахеджаковой, просто купались в этой причудливой сценической купели...

ФОТО НИКОЛАЯ ЛАЗАРЕНКО

А было же, было героическое прошлое, и персонаж Ступки даже годен еще подумать о военном походе — хоть и в комичном облучении. Эта драма и комика переходного периода: так как о нас, которые попали на взлетную полосу, по которой катимся, катимся, чтобы выпрыгнуть в светлое будущее. Блестяще, тонко и филигранно сыграно, с точными включениями украиноязычных фрагментов и аллюзиями современного...

А собственно и Тевье-Тевель несет в себе гены великого времени и великих идей (зафиксированных Библией). Не слишком они прикладываются к мизеру быта и его нередко потешным драмам. Тень Космоса качается где-то там, в возвышенности, в звездном небе, на Млечном пути. Тевье-Тевель Ступки не наедине ли с тем Космосом остался. Художник Данил Лидер послал его земную тень на небеса, на страднический путь, который так напоминает Голгофу.

Где же выход из всего этого? Он прост: нужно нести свой крест и верить. В то, скажем, что в жизни человека есть определенный смысл и логика, есть высокая эстетика и мораль. А ударам судьбы нужно противопоставить интеллект, то есть юмор, который и под одеждой абсурда видит едва уловимую, а все же реальную конструкцию. Да-да, этот мир строил гениальный архитектор, об этом стоит постоянно помнить, отдавая частичку души на постижение его дерзновенного строения.

Последнее можно трактовать и как духовное завещание Богдана Ступки.

БЕЛОЕ С ЧЕРНЫМ, ЧЕРНОЕ С БЕЛЫМ

Вспоминая еще и еще раз фильм «Белая птица с черной отметиной» и кинодебют в нем Богдана Ступки. Он же врага играл там, точнее сказать — «своего», который стал «их», «чужим». И брат пошел на брата...

Иван Миколайчук строил свою роль (Петра, который стал правоверным большевиком) на мягкой душевности, его внешняя мужская красота дополнялась округлостью жестов и лирической проницательностью интонаций. Ступка наоборот — отличался какой-то свинцовой тяжестью взгляда, за которым угадывалась душа, не способная прогибаться. А еще — нервная, неровная, остроконечная пластика. Никак не может Орест осмелиться на то, чтоб завладеть Даной (Лариса Кадочникова), а когда это наконец происходит, попадает в ловушку. Лесные братья ловят его на крючок, с которого уже не выскользнуть. Потихоньку петля затягивается. Обложенный со всех сторон герой Ступки простреливает себе голову...

В фильме просматриваются экзистенциональные построения. Братья Дзвонари долго колеблются относительно Даны. Их единая и неделимая, казалось, семейная душа никак не может разломиться, разрушиться, разлететься на отдельные кусочки. И тогда сама жизнь решает за них, после чего личная инициатива становится проблематичной и непременно наказуемой. Ты имеешь право только плыть по течению, в которое тебя сбросили. Всех перемалывает неуправляемая стихия истории, которая визуализируется в фильме в виде стремительной и дикой горной реки. Такова сущность, таково бытие человека. Герой Ступки время от времени стремится бунтовать и каждый раз убеждается в нелепости какого-либо поступка.

Тогда, в начале 1970-х, эта коллизия максимально корреспондировала с нашими ощущениями реальности. После вхождения советских танков в Прагу политический режим становился год от года все жестче. Пошли новые аресты. Тем, кто входил в жизнь, давали понять: против лома нет приема. Следовательно, трагическая гибель Ореста-Ступки воспринималась как поражение актуальное, сегодняшнее... Он не мог этого не знать, он эту драму и воспроизвел в кадре.

Ступка, на мой взгляд, придал своему персонажу особой трагедийности: выхода не было, разве что смерть. Податься некуда, даже вход в самого себя замурован. И защиты никакой. Мать Дзвонарей (Наталья Наум) бежит с иконой за сыном, однако не успевает: звучит фатальный выстрел, икона выпадает из рук и падает в реку, бег воды подчеркивает скоротечность момента...

Шестидесятники, к которым и принадлежал Богдан Ступка, ломали господствующую мифологическую парадигму относительно неизбежности позитивного прогресса. Единственное укрытие от катастроф и насилия над твоей волей — ты сам, твой внутренний космос. Разумеется, стилистика «Белой птицы...» не предполагала актера как полноценного творца образа — многое достраивалось, додумывалось в монтаже, в пластике. А все же личность Ступки не могла не поражать: в его тяжеловатом взгляде читалась история поколения, рожденного войной, поколения, осмелившегося на личностный бунт. А еще оно, это поколение, попыталось заглянуть в самого себя и растерялось от ощущения собственного бессилия. «Орест, — услышал я когда-то от Ступки, — он боится умереть, боится потерять любимую женщину, свою землю». Однако же, повторю, нами, зрителями начала 1970-х, он воспринимался как сильный персонаж, как определенный образец для наследования.

О «БЗДЫКАХ ВРЕМЕНИ»

Из моего дневника 2006 года. После посещения Театра им. И. Франко. О Ступке: «Заметно, что он в театре уютно чувствует себя. Хозяин и отец. О молодых с особой теплотой. Репетируется пьеса об Иване Франко. Директор театра не хотел. «Бо він думав, що буде щось совіцьке, «лупайте сю скалу...», а п’єса — це Білозуб її пише і він же ставить, про сифіліс, зокрема, Франко, кажуть, навмисне, свідомо ним заразився. Такими вони були на початку того століття, зі бздиками. Ніцше їм голову пудрив, і не тільки Ніцше». Я вспоминаю, как в те же времена Александр Блок женился на Любочке Менделеевой и любовью с ней не занимался — потому что Прекрасная Дама, не для постельных утех».

Перечел эту запись и подумалось нынче вот о чем: до тех «бздыков времени» Ступка был как никто, может, внимательный. Его актерский аппарат заточен на раскрытие причудливых конструкций эпох, которых на протяжении последних 100 лет было несколько. Его персонажи в «Дяде Ване», в «Украденном счастье», «Короле Лире», «Льве и Львице», «Истерии» (сыграл Зигмунда Фрейда, перечитав кучу книг о нем), в фильмах «Для домашнего очага» (по повести Ивана Франко), «Господи, прости нас грешных», «Огнем и мечом» (в польской картине он — Богдан Хмельницкий), в картинах «Свои» и «Водитель для Веры», в «Молитве за гетмана Мазепу» в конце концов (у его гетмана свой «бздык» — не может отодрать маски, за которыми прятался много лет)...

Богдана Ступки больше нет среди нас, однако он не покинул Украину. Надлежит идти ему навстречу, чтобы познать — его и себя самих. Душа великого артиста рождала великие идеи и образы, Образы и образ И. Это не роли, собственно, это сама жизнь — грешная и праведная, поэтическая и пресно-прозаичная. Великая жизнь — потому что такова оптика Ступки, с помощью которой растем и будем расти дальше.