Сергей ЛОЗНИЦА: ...Завтра все рухнет, но это и есть движение!

Недавно прошедший киевский кинофорум запомнится не только тем, что был он юбилейным — 40-м; не ярким звездопадом, которому позавидовал бы любой кинофорум мира (Фанни Ардан, Софи Марсо, Жерар Депардье, Кристофер Ламберт, Рената Литвинова, Людмила Гурченко, Владимир Меньшов, Алексей Герман-младший, Карен Шахназаров и др.); не традиционно сильными программами и даже не «пикантным» мастер-классом американского режиссера гей-порнофильмов Брюса ЛяБрюса... «Молодость-2010» останется в нашей памяти потому, что впервые за время существования фестиваля Гран-при получил украинский режиссер: документалист Сергей Лозница награжден за дебютный игровой фильм «Счастье мое» (производство Украина — Германия — Нидерланды). Напомню, наградами в отдельных категориях отечественные кинематографисты нас время от времени баловали, но Гран-при на сегодняшний день в Украине — единственный!

«Счастье мое» в Киеве ждали с нетерпением. Во-первых, потому, что у блестящего документалиста Лозницы немало поклонников среди кинематографистов и интеллектуалов-синеманов. А посему первая игровая работа мастера документального кино, естественно, оказалась под «прицелом». Мол, посмотрим, на что способен, может, и не стоило гнаться за лаврами «большого кино», работал бы в своей нише и горя не знал... Скептические реплики раздавались до той поры, пока фильм «Счастье мое» не был отобран в основную конкурсную программу Каннского кинофестиваля нынешнего года... Затем был Открытый российский кинофестиваль «Кинотавр» (призы за лучшую режиссуру и Гильдии киноведов и кинокритиков), МКФ молодого европейского кино «Voices» (Гран-при), Международный кинофестиваль «Золотой абрикос» в Ереване (приз «Серебряный абрикос»), Открытый фестиваль стран СНГ, Латвии, Литвы и Эстонии «Киношок» (приз за лучший сценарий) и, наконец, Молодость XL — две самых весомых награды — приз FIPRESCI и Гран-при! Более того, картина «Счастье мое» уже куплена более чем 20-ю (!) странами мира, в том числе и Германией, Францией, Грецией, Израилем, и даже Америкой.

Казалось, за каких-то полгода Сергей Лозница триумфально доказал свою состоятельность как режиссер игрового кино, и тут в игру вступила вторая причина, из-за которой «Счастье мое» непременно стоит посмотреть, чтобы составить свое собственное мнение по поводу ленты. История шофера-дальнобойщика, сбившегося с дороги в глубинке России, случайные встречи с гаишником, ветераном войны, девочкой-проституткой, разрушившие его жизнь. Вот и весь схематичный сюжет этого нашумевшего фильма, получившего отличные отклики в зарубежной прессе и категорически не принятого элитой российских коллег Сергея Лозницы (Никитой Михалковым, Федором Бондарчуком, Кареном Шахназаровым и другими), усмотревших в картине торжествующие русофобские мотивы.

Пересказать «Счастье мое» невозможно — картину нужно смотреть. Лично я шла на премьеру из сугубо профессионального интереса, поскольку не особая почитательница радикального кино. Как пролетели два часа — не помню. Я боялась упустить любую фразу главного героя Георгия, — казалось бы, ничем не замечательного, а просто естественного белорусского актера Виктора Немца. Меня совершенно заворожила экзистенциальная камера Олега Муту, что, впрочем, неудивительно, он — оператор румынского фильма «4 месяца, 3 недели, 2 дня», несколько лет назад удостоенного «Золотой пальмовой ветви» на Каннском кинофестивале. И уже несколько дней нахожусь в совершенно «пришибленном», простите, состоянии: никак не пойму, каким образом Лозница смог элементарным склеиванием среднего, крупного и общего планов добиться столь магического воздействия этой картины на определенную часть зрителей? На меня, в частности. Пересмотрю фильм — может статься, что-то прояснится... Или объяснит парадоксальный Сергей Лозница, благо случилась оказия.

«КИНО — ЭТО АБСТРАКЦИЯ»

— Сергей, при всей обласканности фильма «Счастье мое» (и вас лично) международными призами и комплиментарными рецензиями, в кинематографических кругах только ленивый не обвинил вас в русофобстве...

— После премьеры фильма творческую группу пригласили на программу «Шустер live», где Савик показал один из последних, ключевых эпизодов картины и задал присутствующим вопрос: «Мог бы, по их мнению, подобный беспредел происходить в Украине»? Знаете, какой был ответ? 85 процентов публики ответили «да», и лишь 15 — «нет»! Возникает контрвопрос: «При чем тут русофобия»? Почему мы свои действия должны связывать с глупостью отдельных индивидуумов?..

— Если это так, не обидны ли вам подобные обвинения?

— Так это не мне должны быть обидны такие вопросы, а тем, кто их задает! Поскольку они умаляют и достоинство, и самосознание людей.

— Согласитесь, вы могли бы избежать многих истерических уколов критиков и коллег, если бы ушли от конкретики — просто в фильме фигурировала бы некая современная глубинка: может, украинская, а вроде и белорусская, не исключено, что и российская...

— Есть определенные ситуации, которые вы мыслите в силу того, что попадаете именно в них. Окажись я в другой — и размышлял бы по-иному. Но мне случилось быть именно в этой. Я ее видел. Поэтому могу говорить только о том, что знаю, иначе — буду лгать. Если бы я решил сделать абстрактные погоны, ну что ж, нашел бы себе некую защиту — давайте, это будет «незнакомое» общество, и мы станем абстрагированно рассуждать о нем. Мне кажется глупостью выстраивать подобные защитные блоки — кино в принципе абстракция. Вы ведь на пленке видите не людей, это не римский театр, а лишь тени на экране. Зрители же воспринимают подобную абстракцию как нечто, что происходит сиюминутно...

— По первому образованию вы — математик, и в одном из интервью сказали, что неплохо было бы всем режиссерам иметь математическое образование: эта наука учит абстрактно мыслить, отсекать ненужное из фильма. Действительно, «Счастье мое» имеет чрезвычайно жесткий каркас, где, по-моему, нет ни единого лишнего плана, проходного жеста или взгляда. Объясните мне, пожалуйста (говорю абсолютно искренне!), почему при столь холодной, рациональной структуре фильм так сильно воздействует на тебя эмоционально?

— Схема простая. Сначала вы получаете впечатление, а когда избавляетесь от эмоций, это впечатление препарируется — вы размышляете, рефлексируете, создаете определенную структуру, которая восстановила бы полученное впечатление. И вот здесь, конечно, необходимо знать разнообразные правила, но это и есть профессия. Режиссера учат классифицировать и выстраивать воздействие на зрителя. К тому же, я ведь не первопроходец. Пожалуйста, есть такая картина «Танцующая в темноте» (режиссер Ларс фон Триер. — И.Г.). Она выстроена так, что белые нити — на поверхности, вы видите все кинематографические штампы, но они настолько сильно воздействуют на вас, что вы плачете.

— Плачем...

— А Триер знает, как это делать! Как сделать. И это тоже тщательно продуманные, рациональные вещи. Подобный феномен исследован — есть наука антропология, теория восприятия... Механизмы, которые существуют. А мастерство режиссера уже заключается в том, как он сможет использовать эти знания.

«АКТЕРОВ ПРИГЛАШАЮ ПО ТАЛАНТУ»

— В «Счастье моем» много «незамыленных», незнакомых актерских лиц. Более того, у вас снимались и непрофессионалы. Наверное, сказывается прошлое режиссера-документалиста, что, на мой взгляд, лишь на пользу картине. Однако чем вызвано решение пригласить на совсем небольшую, эпизодическую роль «милиционера из Москвы» румынского актера Влада Иванова, а не украинского или российского?

— Всех актеров я приглашаю по одной простой причине — признаку таланта. Влад Иванов — необычайно талантливый артист и очень подходит на эту роль. У нас, кстати, играла еще и румынская актриса. У нее небольшой эпизод — цыганки, и мы ее даже не переозвучивали, но все получилось хорошо. Почему не приглашаю украинских артистов?.. Ответ предсказуем. Первое — актер должен иметь постоянный тренинг. Причем на хорошем уровне. А в Украине в год снимается 3—5 фильмов, так что реальной возможности находиться в постоянном тонусе у актеров нет. Я проводил в Киеве кастинг и пригласил работать только одну актрису, Ольгу Когут. Она хорошая артистка. Но выбрать из очень многих я смог лишь ее одну! И еще: кроме «ремесла», актер должен обладать широким кругозором, выраженным мировоззрением. Это очень важно. К сожалению, уровень у артистов не очень высокий. Оно и объяснимо: многие уезжают из страны. Как только чуть-чуть заявят о себе, сразу — в Москву. Там больше возможностей для самореализации: Сергей Гармаш, Леша Горбунов, Лена Яковлева... Список можно продолжить. Потому я считаю: не суть важно, из какой страны актер, главное, чтобы он был талантлив.

— Насколько я понимаю, этот постулат касается не только актеров. У вас интернациональная съемочная группа: художник-постановщик Кирилл Шувалов — из Санкт-Петербурга, звукорежиссер Владимир Головницкий — белорус, потрясающий оператор-постановщик Олег Муту — из Румынии. Насколько сложно было убедить обладателя «Золотой пальмовой ветви» Муту принять участие в съемках фильма режиссера-дебютанта в игровом кино Сергея Лозницы?

— Все оказалось довольно просто. Я написал Олегу письмо, в котором обозначил суть фильма. Он попросил прислать сценарий. Через две недели сообщил, что готов к разговору. Мы встретились на полпути между Бухарестом и Киевом — в Кишиневе — в марте 2009 года. А дальше все развивалось быстро. Увидели друг друга и поняли: все в порядке. Поговорили о физике...

— Муту физик?!

— Он получал образование как физик, не закончил его, но интересуется этими вопросами.

«ТРАДИЦИОННАЯ ДРАМАТУРГИЯ УЖЕ ПОТЕРПЕЛА КРАХ»

— Объясните, что все-таки в физике и математике интересного?

— Физика, математика, антропология — в принципе, это описание мира. Способ познания и описание мира. Кино, по сути, то же самое. Фильм представляет собой мировоззрение, зафиксированное в данной форме. Наши знания о том, как устроен мир, мы затем ретранслируем в своих работах. Поэтому от открытий физики зависят будущие проявления искусства. Такие виды искусства, как музыка, менее привязанные к деньгам, уже давно воплощают формы и принципы описания мира, которые есть в квантовой механике, в теории относительности. Кино — гораздо более инерционная структура, зависящая от денег, необходимости их возвращать, от сознания зрителей и так далее. Потому новые формы проникают в кино гораздо медленнее. Я думаю, что драматургия, традиционная драматургия, по сути, уже потерпела крах. Она еще существует во многих фильмах, но у нее нет будущего.

— Будущее какой драматургии вы видите?

— Квантово-механической, думаю.

— Что это такое?

— В описание пространства входят такие категории, как: вероятностная характеристика, квантовый переход или скачок, когда ситуация меняется кардинально и мгновенно, но не существует плавного движения к изменению. И так далее и тому подобное. Происходит одновременное существование одного и противоположного. Одновременное. Это сложно понять.

— Сложно.

— Ну, например, принцип Эрвина Шредингера, когда одновременно — жив и мертв. Это действительно сложно понять... Принцип нестабильности, который является важным и главным, а не консерватизм наших взглядов на мир. Какой лозунг используют политики: «Завтра будет так же хорошо, как сегодня, только чуть-чуть лучше». В лучшую сторону ничего не изменится — это консерватизм. Завтра будет страшно, завтра будет невозможно, но мы с этим должны что-то делать — это совсем другой подход! Завтра все рухнет, но это и есть движение! Мир устроен как постоянно разрушающаяся структура. Не как сходящийся маятник, вы все о нем знаете. А как маятник, непонятно в какую сторону движущийся...

— Вам не страшно от этих мыслей?

— Мне — нет. Интересное дело, вы находитесь в ситуации, которую отменить не можете. Какое отношение к ней имеет мой страх? Он лишь умаляет возможность адекватно воспринимать ситуацию. Мешает мне. И различные уговоры и побеги в Надежду, которая не более чем обман, лишают меня возможности действовать. А есть только два постулата: либо вы активно действуете, либо «вас активно действуют» — мир устроен так.

— Вы пришли в игровое кино в зрелом возрасте, и выбор темы фильма «Счастье мое» вызывает не только вопросы, но и уважение к позиции автора, поскольку многие знают вас как документалиста с «лица необщим выраженьем». А почему, на ваш взгляд, многие начинающие режиссеры, причем нередко еще пребывающие в «нежном», студенческом возрасте, свои первые работы снимают в надорвано депрессивной манере? Попросту говоря, отдают предпочтение не тем понятным всем и каждому вечным истинам — вопросам жизни и смерти, отношениям мужчины и женщины, чувствам любви и ненависти, — а откровенной «чернухе»? Зачастую их фильмам просто не веришь, испытываешь чувство стыда или гадливости, и поневоле возникают мысли о самоигральности подобных тем — психушка, дом престарелых, детский приют?

— Я не могу ответить на этот вопрос. Может быть, такова реакция на мир, в котором мы живем? Не хочу говорить огульно. Нужно знать человека, который делает конкретную работу. Лишь тогда можно сказать, самоигральность это или нет?

— В таком случае, почему лично вы выбрали для дебюта в игровом кино столь жесткую тему?

— Вы замечали, что при встрече с человеком, которого не видели много-много лет, рассказываете самые важные вещи?..

«МОЙ СЛЕДУЮЩИЙ ФИЛЬМ НЕ БУДЕТ КОМЕДИЕЙ»

— Следует понимать, что все, о чем говорит картина «Счастье мое», болит у вас более всего?

— Конечно, конечно. Смотрите, мы на грани полного распада. Общество как социум исчезает. Рушатся структуры, которые маркируют ступеньки, уровни этого социума. Когда все обезличивается, когда «судья — бандит — полицейский» равнозначны между собой, поскольку они теряют индивидуальные лица и приобретают одно на всех. Происходит тотальная обезличенность. Вы не знаете, к кому обращаться по тому или иному поводу. Если происходит несправедливость, вы никак не можете ее разоблачить. К чему это приводит?.. К тому, что люди «буйные», активные, которые не в силах с данной неправотой совладать, сами начинают восстанавливать справедливость. А это еще хуже. Потому что тогда происходит цепная реакция мести. Вспомните случай в Приморье. Пятеро парней ушли в лес, отстреливали милиционеров. Когда история попала в интернет, большинство пользователей встали на сторону этих парней. Две ужасные вещи! Ребята, познав несправедливость от власти и не найдя возможности компенсировать ее в суде, сами решили принимать решения, уйти в лес и мстить. Ужас... И второй ужас, когда люди, узнавшие о данной ситуации, поддерживают цикл мести. Это значит, что та, очень тоненькая прослойка, которую в течение нескольких тысяч лет создавала культура, чтобы защитить общество от самоуничтожения, защитить одного человека от уничтожения другим, рушится на глазах. Это, по-моему, самое главное. Поскольку из таких сред возникают войны. Не потому, что появляется вдруг один злой гений. Злой гений — это воплощение мыслей огромного количества людей. Воплощение мысленного движения масс. Желания масс. Разве это не самое главное?... Мой следующий фильм, кстати, тоже не будет комедией.

— Это экранизация повести Василя Быкова «В тумане»?

— Да. История человеческого выбора в бесчеловечных обстоятельствах. История одной личности. И в данном случае общество не раздавило ее. Личность себя сохранила. Хотя для этого необходимо было принимать радикальные решения. По крайней мере, по отношению к самому себе. Называется суицид... Я уже начал работать над картиной. Частично мы даже провели кастинг.

— Вы когда-то говорили, что хотите снять фильм о Киеве.

— Через картину. Подобная работа требует серьезного бюджета, нужно поискать деньги. Необходимо время.

— Фестивальный успех фильма «Счастье мое» наверняка способствует поискам инвесторов?

— Во-первых, кинофорумы и постоянные поездки отвлекают от работы. Думаю, что в начале следующего года прекращу путешествовать, нужно садиться и что-то делать. Иначе и деградировать можно. Но то, что картина ездит по фестивалям, конечно же, облегчает поиски денег. Тем более, что она уже куплена в 20 стран мира. И если раньше мы пять лет искали финансирование, то сейчас будет достаточно года, чтобы найти его. Это не так просто, поскольку сегодня во всем мире снижается вливание денежных средств в некоммерческие проекты. Но это временно. Я не думаю, что данный процесс прекратится. Подобное невозможно. Нереально остановить творческих людей. Это факел, который сложно потушить.

«МЕНЯ НЕ УСТРАИВАЕТ МЕРА УСЛОВНОСТИ ТЕАТРА»

— Кстати, о творчестве. Вы успешно заявили о себе в документалистике, став одним из самых известных режиссеров на постсоветском пространстве. Успех первой игровой работы «Счастье мое» не требует комментариев. А в театре не хотелось попробовать свои силы?

— Нет.

— Неинтересно?

— Пока нет. Неинтересно. Меня не устраивает мера условности театра. Я не знаю, что с ней делать. Когда буду знать, может быть...

— А в кино какой этап интересен более всего?

— Съемка, съемка. Хотя и готовишься к этому моменту, все равно происходит Нечто, когда появляется хлопушка, звучит команда: «Камера! Мотор!» Момент, когда снимается дубль, обладает магией торжественности. И актеры, которые, например, на репетиции могут играть не в полную силу, в это мгновение подтягиваются, потому что чувствуют — есть какая-то ответственность, поскольку что-то фиксируется навсегда, пусть даже потом уйдет в корзину.

— У вас весьма харизматическая внешность. Не хотели оставить актерскую «визитку» в своем фильме?

— Нет, никогда. Поэтому и нахожусь по другую сторону камеры. Не люблю давать интервью, стоять на сцене, попадать в поле зрения кинокамеры или фотоаппарата. Мне все это не очень нравится. Я ведь немножко знаю, что я есть, а все эти воздействия несколько искажают мое представление о себе .

— В таком случае, если бы вас попросили коротко определить, что вы есть, какие слова пришли бы на ум? Или это нечто интимное?

— Такое невозможно сказать ни в одном предложении, ни в нескольких — это энергия. Каждый человек — чудо, а как эта энергия создается, куда проистекает... Мы видим лишь ее отпечатки. И очень далекие из них, в частности, на которые мы ориентируемся, существуют на пленке или на экране. У Пруста в «Поисках утраченного времени» подробно описана невозможность. Нам лишь кажется, что все просто и описуемо. Все непросто и неописуемо. Вспомните Кафку: «Притча говорит нам о том, что неизвестное — неизвестно». И оно остается неизвестным. А мы имеем дело с множеством проявлений этого неизвестного. Я думаю, что к тому и придет новая драматургия. Если вы будете озадачены кино будущего...

— А вас какое-то кино озадачивает сейчас, если абстрагироваться от того, что вы режиссер по профессии?

— Конечно. Сегодня работают очень интересные режиссеры. Гас Ван Сент, например. Его «Параноид-Парк» — потрясающий фильм, который остается загадкой. У Франсуа Озона есть одна удивительная картина, все остальные мне не очень... Называется «Под песком». Обволакивает странной тайной. Меня менее всего интересуют картины, которые занимаются ярко выраженным морализаторством. Искусство не для этого. А вот «Битва на небесах» или «Безмолвный свет» Карлоса Рейгадеса — мощные картины. Девид Линч ... Я называю режиссеров, которые не пользуются традиционными формами драматургии, а «копают» в иных сферах. Думаю, что они в определенном смысле близки между собой. Фильм «Класс» Лорана Канте, который получил «Золотую пальмовою ветвь» — великолепная картина. А «4 месяца, 3 недели, 2 дня» Кристиана Мунджу просто чувствуешь кожей! На физиологическом уровне... Кристи Пуйу. Его последнюю картину я не видел, но предыдущая — «Смерть господина Лазареску» — замечательная. Из фильмов, принадлежащих русской культуре, самый сильный, глубокий и важный, мне кажется, «Хрусталев, машину!» Алексея Германа-старшего, 1998 год. Там об обществе сказано очень точное и важное слово, даже не об обществе, а о территории, культуре... Кира Муратова, которая принадлежит как русской, так и украинской культуре... Я очерчиваю круг моих интересов, однако это пока еще «окраинное» кино, «окраинное»...

ВМЕСТО РЕЗЮМЕ

— Чтобы не обрывать нашу беседу на столь грустной ноте, хочу перевести ее в легкий жанр: я с удивлением узнала, что во времена вашего светлого инженерно-математического прошлого — параллельно с разработкой систем принятия решений и занятий проблемами искусственного интеллекта — вы были переводчиком с японского языка?

— Это в прошлом. Язык нужно тренировать.

— А чем вызван выбор столь сложного языка?

— Нужно было как-то зарабатывать... Я выбирал между японским и китайским. Остановился на японском. И нисколько не жалею. Язык — это ведь еще и культура, образ мыслей, чувство композиции. Как в случае с японским, поскольку есть определенные правила написания иероглифов , и они вписаны в квадрат с художественной точностью.

— Помните сейчас, как пишется фраза «счастье мое»?

— Нет, не помню... Нет тренинга.

— Тогда я прочту вам танку Исикавы Такубоку, которая, на мой взгляд, рифмуется с нашим разговором:
О да, я верю,
Что новое завтра придет!
Нет в этих моих словах
Ни капли неправды.
И все же...

Можно поставить ее эпиграфом к статье.

— Мне кажется, лучше все-таки эпилогом...