Случай — псевдоним Бога

Насколько случайно пьесу Эрика-Эммануэля Шмитта «Загадочные вариации» выбрал для своего дебюта в совершенно закономерном качестве художественного руководителя Киевского академического Молодого театра режиссер Андрей Билоус?

Главные роли играют Станислав Боклан (Абель Знорко) и Алексей Вертинский (Эрик Ларсен). Эти актеры были фаворитами режиссера Станислава Моисеева, который предыдущие 16 лет настойчиво и умело строил свой Молодой театр. Взаимное человеческое и профессиональное уважение двух режиссеров, однако, не предусматривает общности художественных осознаний концепции, стиля, духовного каркаса театра.

Владимир Немирович-Данченко говорил, что в великих актерах проявляются черты нации. Так же ведущие актеры заявляют черты лица театра.

Итак, прежде чем говорить с постановщиком о самом спектакле, мне показалось важным понять логику выбора для первой работы в коллективе с 53 артистами пьесы на два действующих лица, реализация ее на большой, а не камерной сцене и, наконец, о выборе исполнителей, как составляющей концепции нового Молодого театра.

Андрей БИЛОУС: — Пьесу я знал. Правда, к сожалению, не видел ни одной постановки в то время. Придя в Молодой и начав рассуждать, каким образом занять тех или иных актеров, я вспомнил о ней, поскольку Вертинский и Боклан идеально вписываются в эту историю. Но я не планировал, что это будет первой постановкой в Молодом — «Коварство и любовь» Шиллера должна была стать первой моей постановкой, и я активно работал именно над этой пьесой — сделал перевод, редакцию и т. д. Но когда стало известно, что в рамках проведения «Французской весны» Молодой театр посетит Э.-Э. Шмитт, естественно, возникло желание к его приезду сделать такой подарок, сыграть премьеру на автора. Так бы и произошло, если бы не трагическое событие в семье Алексея Вертинского, которое заставило отложить премьеру на месяц.

Алексей КУЖЕЛЬНЫЙ: — Первую украинскую постановку «Загадочных вариаций» Э.-Э. Шмитта осуществил во Львове режиссер Вадим Сикорский в Национальном академическом украинском драматическом театре имени Марии Заньковецкой с Богданом Козаком (Знорко) и Олегом Стефановым (Ларсен) в 1999 году. В Киевской академической мастерской театрального искусства «Сузір’я» в 2005 году я поставил спектакль «Скрытая любовь», по этой же пьесе с актерами Сергеем Джигурдой (Знорко) и Олегом Савкиным (Ларсен). Андрей, вы ставили по новому украинскому переводу Неды Нежданной. И уже только разница титулов демонстрирует, насколько различны «словесные знаки картины мира»...

Сюжет прост — двое мужчин влюблены в одну женщину. Первый так увлекся, что побоялся утратить высоту чувств в повседневности семейной жизни, стал отшельником, писателем и даже Нобелевским лауреатом, но всю жизнь продолжал переписываться с единственной по-настоящему любимой женщиной. Второй стал ее мужем и столь преданным другом, что даже стеснялся страсти к ней. Когда любимая подруга умерла, он нашел ее переписку с первым мужчиной и понял, насколько серьезно она радовалась его успехам, стала вдохновительницей и критиком, редактором его творчества и всей его жизни. И тогда вдовец решился писать письма вместо нее, и в этой переписке продлить ее жизнь. Но далее куча случайностей выводит эту лирическую историю на уровень жестокой дискуссии о лике Божьем, и действительно ли Бог есть любовь...

Спектакль «Сузір’я» был о женщине, которая стала смыслом жизни двух мужчин, от каждого из которых она скрывала свою любовь к другому. Им очень важно узнать, почему ни один не удостоен однолюбия, а в результате этого познания утверждают ее право любить обоих одновременно. Дальше больше — они разделяют секс и любовь настолько, что считают первое препятствием ко второму. А утверждение подвижного единства высшей формой любовных отношений приводит к декларации о том, что любовь не имеет пола... О чем ваш спектакль?

А. Б.: — У меня спектакль редко выходит о чем-то одном. На этот раз получилось так же. Мне хотелось сделать его многослойным, спектаклем, в котором переплетались бы несколько важных тем, и все они присутствуют в тексте Шмитта. Но если говорить о важнейшей теме, то это, конечно, тема одиночества. Эта история дает возможность почувствовать боль одиночества, пустоту, в которой живет человек мыслящий и остро чувствующий, живой человек. Текст Шмитта скрупулезно доказывает, что любовь — это единственное спасение от одиночества. Любовь не боится препятствий, подобно растениям, она прорастает сквозь асфальт, преодолевает любые общественные, моральные, этические преграды. Любовь, точно смеясь над общепринятыми нормами нашей жизни, протискивается по лабиринту сознания и находит выход — единственно возможный.

А. К.: — Герои пьесы живут пусть и не антагонистичными, но остро различными философиями жизни. Нобелевский лауреат как бы провозглашает: «Миг будет длиться так долго, как я захочу». В унисон с другой нобелевской лауреаткой Виславой Шимборской утверждает таким образом единовластие писателя-демиурга и совершенство жизни на одном дыхании. Его коллега — ведь половина писем, вошедших в признанную наилучшей книгу лауреата, написана неизвестным писателем, который начал писать, узнав о смертельной болезни бывшего любовника его жены. И это уже философия бхакти, которая утверждает, что дорога к Богу ведет через любовь к нему и к каждому человеку. Вы умело выстраиваете процесс формирования мировоззрения героев через эмоциональное осмысление семантики пространства, времени, телесности и чувства, через внутренние и вербальные речи. На чьей стороне ваши персональные симпатии, и совпадают ли они с симпатиями Станислава Боклана и Алексея Вертинского?

А. Б.: — Так вышло, что мне с самого начала показалось, что оба персонажа — как две стороны одной медали, два проявления одной личности. Они могут существовать только вместе и поодиночке представляют собой мало интересного. Мне было очень приятно услышать от Шмитта подтверждение этой моей теории — оказалось, что образы их обоих он писал с себя, оба они — это сам Шмитт...

А. К.: — В свое время «Всемирный банк» провел исследование социального капитала в регионах Италии, которое стало источником информации для кредитной политики и учреждения фонда социальных инвестиций.

Завершилось исследование неожиданным результатом. Эффективные органы власти были там, где больше всего было хоров, футбольных клубов, а также читательских, туристических, фольклорных кружков. В этих регионах тесные горизонтальные связи сформулировали нормы взаимности. А в итоге оказалось, что именно институты сообществ делают регионы богатыми. Какова доля театра в социальном капитале, по вашему мнению? Есть ли пути ее увеличения?

А. Б.: — Я очень невысокого мнения о капиталистических возможностях театра как общественной формации. Не потому, что не верю в возможности театра. Просто понимаю, насколько трудно сегодня театру конкурировать с другими видами воздействия на сознание потребительской массы. Когда-то театр был массовым видом искусства, теперь же правит бал Интернет, пропитавший вайфаем каждую точку. Театру, подобно самоотверженной, преданной жене, остается только сидеть и ждать, когда бездельник-зритель вволю наиграется, загрустит по настоящему, теплому, умному, когда он почувствует необходимость в вечных неподдельных отношениях и вернется назад, туда, где его любят, где все существует ради него. Театр дает эмоции! Театр выстраивает сознание! Театр создает жизнь!

А. К.: — Мы с вами ставили одну пьесу, а спектакли вышли абсолютно разными. Мне припомнились палиндромы-перевертыши М. Лукаша:

«Дорога, горoд
і горoд Дорогі.
А волога голова!»

Уверен, что просмотр обоих спектаклей (как бы еще и львовский привезти) приобщил бы зрителя к божественной радости творения, столь опасного безоговорочностью самовыражения.

«Нога у вагон.
О, дар! Радо
В раба барв!»

Беседу с Андреем БИЛОУСОМ вел Алексей КУЖЕЛЬНЫЙ, фото Виолы СОКОЛАН

Произведения Эрика-Эмманюэля ШМИТТА переведены более чем на 30 языков, печатаются во многих странах и идут в театрах более чем 50 стран! В Украине поставлены пять его пьес (Киев, Львов, Харьков, Донецк...), в печать вышли на украинском языке четыре прозаические книги (издательство «Кальвария»). В «Загадочных вариациях» два героя словно являются отражениями «двух разных умов»...

«Я идентифицирую себя с обоими мужчинами, — признался ШМИТТ на встрече с киевскими читателями (см. «День» №67). — Знорко воплощает образ идеальной любви, отдаленной, а Ларсен — ежедневной, той, которую мы переживаем повседневно. Любовь — не единая, она всегда разная. Пьеса почти сложилась в моей голове, но ей чего-то не хватало, и тогда я услышал эту вещь в исполнении Петербургского оркестра — «Загадочные вариации» — 14 вариаций на тему несуществующей мелодии. Это и является образом любви для меня. Это как будто мелодия, которую невозможно распознать. В любви невозможно обладать другим или знать другого, а можно лишь увлекаться тайной. Любить — отдавать себя другому человеку, которого никогда не познаешь, это словно посещение тайны. Так я нашел решение для пьесы...

Я считаю, что текст существует, если есть читатель. Я пишу для других. Но я требую от читателя творить книгу вместе со мной. Я не люблю долгих описаний. Я так строю свои произведения, что всегда оставляю место для читателя — додумывать, дофантазировать, это делает его активнее и внимательнее. Однажды один читатель сказал мне: «Странно, я читал ваш роман десять лет назад, но хорошо помню его и сейчас». Я ответил, что это потому, что он «написал» его вместе со мной»...