Солнечный день поздним вечером

Приходилось ли вам замечать, что раньше, чем поднимется занавес, в зрительном зале божествует предвоплощение спектакля? Оно окрашивает жанровым мотивом, предвосхищает эмоциональной тональностью сшибку ожидаемого и предъявляемого во имя акта со-переживания, со-знания, со-творчества.

На премьеру Национального академического театра русской драмы им. Леси Украинки «Любовное безумие» по пьесе Ж.-Ф. Реньяра словно сошел свет радости. Возможно, просто помыли люстры, вкрутили новые лампочки, чтобы светили ярче, а может быть, повлиял заявленный в программке эпиграф:

Что такое любовь?
Вот ответ без прикрас,
Это целая жизнь,
умещенная в час...

(Рамон де Кампоамор)

А возможно, этому нет и не должно быть объяснений, ибо само свидетельство чего-то не формулируемого, чего-то возвышенного является знаком абсолютности предмета диалога зрителя и театра.

Кто знает, быть может, действительно творчество — это человеческий инстинкт передачи информации, если написанная в 1704-м и поставленная в 2012 году пьеса безоговорочным восприятием единит поколения.

Ситуация простенькая, без внешних признаков актуальности.

Старый опекун юной Агаты, Альберт решает на ней жениться.

Взаимная страсть Агаты и ее избранника Эраста мобилизует таланты и способности героев, их слуг и антипода.

Сегодня день твой просветленья,
И на вершине красоты
Живую тайну вдохновенья
Всем существом вещаешь ты...

(А. Фет)

 Бал правит любовь!

Авантюры, уловки, ловушки, безумные мистификации молодых порой могли бы казаться жестокими, даже аморальными по отношению к влюбленному старику Альберту, которого Борис Вознюк играет трогательным, заботливым, беззлобным, расфокусированным своим чувством. Лишать его права любить было бы оскорблением божественного аспекта любви, если бы не отягощающее намерения опекуна обстоятельство. Он осмеливается на заточение любимой.

Свобода — ментальная доминанта характера французов. Недаром парижская мода всегда на вершине поисков в этой отрасли. Согласитесь, надо обладать высокой степенью личной свободы, чтобы демонстрировать, а потом еще и носить ее самые смелые образцы. Насилие же над чувством — просто преступление против любви.

Но, как говорил А. Эйнштейн, «мы не можем решить проблему, используя ту же энергию, которая эту проблему породила». И тут вступает в бой — нет, не вступает, а врывается без тормозов, потрясает и оглушает игровая природа любви.

Из коридора сознания вырывается божественное и священное Я.

И поколение адреналиновых инвалидов, подсевших на алкоголе-, табако, наркотико-, компьютеро-, мото-, авиа- и прочие заменители, оказывается разоблаченным высотою подлинного чувства.

Свет отваги, пылающий в сердце Эраста, которого с обезоруживающей искренностью и завораживающим обаянием играет Юрий Дяк, утверждает победительность существования в мире своего главного выбора. Своего высшего выбора человеческого — выбора профессионального, который подтверждается исправностью исполнения роли в спектакле.

Агата в исполнении Анны Артеменко торжествует, а не просто демонстрирует процесс индивидуального творения в блистательных моноспектаклях, и это определение — не преувеличение по отношению к разыгрываемым ею сценам во втором акте.

Слуги — Лизетта Анны Гринчак и Кристен Андрея Пономаренко, не просто изобретательны, остроумны, они трогательны в способности помещать себя внутрь всего. Всего, что происходит с хозяевами, с ними самими, со спектаклем и зрительным залом.

Порой, подглядывая за художественным руководителем театра и учителем этих молодых артистов Михаилом Резниковичем, наблюдающим за спектаклем, мне виделось удовольствие от укрепления в учениках состояния Мастера.

Энергетическим магнитом спектакля выступает хор. Исходно в униформе современника: майка, рубашка, джинсы, потом в париках, поварских колпаках и передниках юноши и пачках-тарелках девушки, снова в униформах, его участники напоминают агитбригаду, пробующую себя в разных жанрах — от зримой песни до поющего кордебалета во имя эффекта умножения эмоционального потенциала. Композитор Юрий Шевченко обогащает игровое начало хора караоке-провокациями. Зрители узнают и начинают внутренним голосом подпевать мелодии из таких прекрасных мюзиклов, как «Эскадрон гусар летучих», «О бедном гусаре замолвите слово», «Служебный роман».

Потом, так же как в знаменитых «Загадочных вариациях» Э. Элгара, мелодии развиваются в нечто самоценное, сливающееся в лейтмотив спектакля, трогательный и торжественный, лирический и патетический.

Произнося стихотворный текст пьесы, артисты оказываются не отягощенными, а словно вооруженными поэзией, рифма служит ускорителем сознания. В зонгах и танцах (балетмейстеры: Ольга Голдис, Максим Пекний, музыкальный руководитель постановки — Александр Шимко) они демонстрируют единую с душевными порывами вибрацию.

Постановщик спектакля М. Резникович в буклете вспоминает, как в начале содружества со сценографом Марией Левицкой не пришел к общему пониманию изложенного ею в эскизах решения. Она тут же сорвала их со стен и разорвала. Последние три спектакля «В плену страстей», «105 страница о любви», «Любовное безумие» демонстрируют их обоюдное стремление или, вернее, односледовательность к богатой простоте, демократичному аристократизму, зримости конфликта.

На сцене две барочные двери — одна тогдашняя, вторая сегодняшняя, расписанная граффити. В финале они становятся вратами любви. Черное убранство сцены поднимается, обнажается кирпичная кладка коробки сцены, и мысль художника представляется прописанной петитом: ВЕЗДЕ И ВСЕГДА ВСЕ В МИРЕ ЛЮБОВЬ.

Все, все, что есть и прежде было,
В мечтах и снах нет времени оков,
Блаженных грез душа не поделила:
Нет старческих и юношеских снов.

(А. Фет)

Иллюстрацией такого рода размышления спектакля служит рисунок на обложке буклета, в котором фрагмент лица с портрета XVIII в. А. Ватто оснащен радиомикрофоном.

Составители Б. Курицын, С. Шевчишин, дизайнер И. Сомова немало потрудились, чтобы настроение, мысли, режиссерский азарт постановщика, изложенные в нем, заинтересовали зрителя до и после просмотра спектакля. М. Резникович репетиционный часто не совпадает с собой сценическим.

Его режиссерская палитра, педагогическая система с каждым спектаклем движутся к эмоциональной исповедальности.

В этом смысле радует сравнение рефренов прошлого спектакля:

Старинная песня,
Ей тысяча лет.
Он любит ее,
А она его нет —
и премьерного:
Старинная песня,
Ей тысяча лет.
Безумье влюбленных
Шлет миру привет.

А. Мацкин в 1948 г. после показа в Москве спектакля киевского Театра русской драмы «Хождение по мукам» по А. Толстому пишет: «Почему в «Каменном властелине», поставленном в том же театре, трагедия любви выражена открыто и сильно, а в толстовском спектакле словно приглушена».

У меня тоже возник вопрос, почему после спектакля «Любовное безумие» мне захотелось прочитать о знаменитом спектакле театра по пьесе Леси Украинки, поставленном еще до моего рождения.

Может быть, потому, что каждый вечер в театре освещается всеми его солнечными днями!