Сон и явь Пульхерии Ивановны и Афанасия Ивановича

И вот артист снова в российской столице. Теперь уже в ранге министра, хотя нет должности выше, чем должность Мастера... Летом прошлого года во время московских репетиций я часто встречался с Богданом Сильвестровичем и видел, как отрешенно-самозабвенно врастал он в роль старосветского помещика Афанасия Ивановича Товстогуба. Мощная творческая аура Ступки заряжала, а, может, и подавляла партнеров. «Такого класса артист, что я жутко робею, — призналась перед телезрителями Лия Ахеджакова. — Это меня лишает крыльев». Впрочем, общение со Ступкой пошло на пользу. По его словам, «Лия просто совершила подвиг, поломав свои стереотипы»...

Итак, «Старосветская любовь». Как и у Гоголя, в сценическом жилище старичков Афанасия Ивановича (Б. Ступка) и Пульхерии Ивановны (Л. Ахеджакова) — огромная печь, открывающая то и дело свой огненный зев, и тогда становится понятно, что никакая это не старосветская печка, дающая тепло, но бешеная современная топка, равно безжалостно сжигающая писательские рукописи и людские надежды. Вся сцена уставлена плодами благословенной украинской земли: тыквы, лук, яблоки, груши, перец, огурцы, капуста, чеснок, арбузы, да в придачу всевозможные сушеные травы и плетеные корзины с... челядью. Одна из плетенок таинственно разгуливает между домашним скарбом и в конце концов оборачивается той самой кошкой — предвестницей смерти Пульхерии Ивановны... Собственно, место остается только для постели, в которой герои проводят значительную часть сценического времени. Ах, какой удивительный сон поставил Валерий Фокин! Именно в нем закодировал он отличный от Гоголя взгляд на старосветскую уединенную жизнь. Тот ведь полагал, она так тиха, что на минуту забываешься и думаешь, что страсти, желания и неспокойные порождения злого духа, возмущающие мир, вовсе не существуют, и ты их видел только в сновидении. Наперекор Гоголю, у которого во время ночного покоя героев «всеобщая тишина водворялась», зритель становится свидетелем овеществленно-шумного сна — жутковатого, с разливистым храпом и тревожным стоном, вскрикиваниями и подергиваниями, с грезами и мистическими гоголевскими видениями... Да-да, в конечном счете получается, что вся мистика спектакля поистине гоголевская, как, впрочем, и бытовизм с обязательным возвращением к вареникам, коржикам и пирожкам, рыжикам, кашам и киселям, кислому молочку и жиденькому грушевому взвару. Что и говорить, оба старичка, по старинному обычаю старосветских помещиков, очень любили покушать. В изумительной трактовке Ступки — «поплямкотеть и покушенькать»... Сон, как жизнь, или жизнь, как сон...

Впрочем, эта «низменная буколическая жизнь» (Гоголь) у режиссера Фокина вовсе не «заставляет вас смеяться сквозь слезы грусти и умиления», как утверждал А. Пушкин. Скорее, режиссер погружает зрителя в философские размышления об истинных и ложных человеческих ценностях, о том, что есть полнота и смысл жизни. В ответ на такую неожиданность в Екатеринбурге, Новосибирске да и в Москве спектакль возмущенно покидали «новые русские», появились неблагожелательные рецензии. Ступка и Ахеджакова вызывают не идиллическое умиление, а глубокое сострадание, к которому многие не готовы. Ничего удивительного. Ибо со времени В. Белинского принято было считать, что бессмысленные Афанасий Иванович и Пульхерия Ивановна в продолжение нескольких десятков лет едят и пьют, пьют и едят и потом, как водится исстари, умирают. А Гоголь всего лишь нашел поэзию даже «в этой пошлой и нелепой жизни»... Непримиримый критик императивно провозгласил, что два гоголевских старичка — это «две пародии на человечество». Более полутора веков как- то забывали, что герой Николая Васильевича думал иначе, о чем откровенно заявил уже в первых строках повести: «Я очень люблю скромную жизнь тех уединенных владений отдаленных деревень, которых в Малороссии называют старосветскими...»

Великое таинство и чудотворство игры двух выдающихся актеров — Ступки и Ахеджаковой — убеждает в том, что патриархальные деревенские помещики несут в себе живые знаки подлинной, то есть «ясной, спокойной жизни»: добро, чистосердечие, взаимопомощь, любовь к ближнему и, главное, беспредельную «взаимную любовь» (Гоголь). Не случайно пьеса Н. Коляды по мотивам «Старосветских помещиков» обрела название «Старосветская любовь». Не случайно в ней Пульхерия Ивановна особо признается в том, что жила с Афанасием Ивановичем счастливо, чего она не делала в гоголевской повести. В сущности, старосветские Филемон и Бавкида существовали по заповедям Христовым, олицетворяя не самые худшие черты нашей ментальности, которую в последнее время столь успешно разрушают извне и изнутри.

Между прочим, атмосфера спектакля пропитана современным фатализмом, который нагнетает своим сверхъестественным присутствием Автор (И. Ясулович). Его судорожные подпрыгивания, кривлянья, ломанья и другие страшилки в конечном счете начинают раздражать, однако никак не могу согласиться с утверждением, что Гоголь у Фокина всю старосветскую жизнь подчиняет тайне смерти. Наоборот — тайне жизни! В том числе и той, запредельной, о которой никто из нас ничего не знает, а Гоголь только догадывался...