Статья, оказавшаяся пророческой

Сегодня автору повести «В окопах Сталинграда» Виктору Некрасову исполнилось бы 95 лет. Истинный киевлянин, он, будучи уже в далеком парижском изгнании, до последних своих дней помнил об Украине, о своем Городе. Увы, того же нельзя сказать о Киеве: здесь до сих пор нет музея Некрасова, а мемориальная табличка на доме в Пассаже на Крещатике, где жил писатель, закрыта рекламным щитом. Предлагая вам ранее не публиковавшуюся в Украине статью Виктора Платоновича, мы надеемся не только порадовать читателей, но и хоть как-то повлиять на, без преувеличения, возмутительную ситуацию, сложившуюся вокруг имени нашего великого земляка.

Статья автора «Окопов» «Уничтожение и реабилитация Бориса Пастернака» — одна из последних его статей — стала неожиданным образом пророческой. Несомненно, когда Некрасов писал статью об исключении Пастернака из Союза писателей, он проецировал ее на свою «историю», на травлю, которая с небольшими интервалами продолжалась более 10 лет, и на свое изгнание из страны. Эта статья о Пастернаке и… о себе.

Она была напечатана 12 июля 1987 г. в нью-йоркской газете «Новое русское слово». Работая над статьей, Некрасов, надо думать, уже знал о своей неизлечимой болезни, поэтому закончил ее откровенными и пронзительными словами: «Авось мы доживем до первых номеров «Нового мира» за 1988 год, в которых, по словам Залыгина, будет опубликован «Доктор Живаго». Это будет, хотя и запоздалый, но большой, настоящий праздник». Увы, Некрасов не дожил до этого праздника, он скончался 3 сентября 1987 года.

Некролог Некрасову, написанный Василем Быковым, напечатать в «Литературной газете» не удалось. И только в «Московских новостях» смогли пробить брешь — 13 сентября появился некролог, подписанный В. Лакшиным. Б. Окуджавой, Г. Баклановым и В. Кондратьевым. Однако из ЦК КПСС раздался грозный окрик члена Политбюро Е. Лигачева — из-за этого некролога едва не закрыли газету. Об этом вспоминал А. Яковлев в книге мемуаров «Омут памяти». Самого Некрасова реабилитировали лишь через год, и его книги стали постепенно возвращаться на родину. Как сказал Пушкин: «Они любить умеют только мертвых».

Наиболее точно сформулировал «историю» отношений Некрасова с советской властью Андрей Синявский в «Прижизненном некрологе»: «И посреди феодальной социалистической литературы первая светская повесть — «В окопах Сталинграда». Странно, что среди наших писателей, от рождения проклятых, удрученных этой выворотной, отвратной церковностью, прохаживался между тем светский человек. Солдат, мушкетер, гуляка Некрасов. Божья милость, пушкинское дыхание слышались в этом вольном зеваке и веселом богохульнике. Член Союза писателей, недавний член КПСС, исключенный, вычеркнутый из Большой энциклопедии, он носил в себе этот вдох свободы. Человеческое в нем удивительно соединялось с писательским, и он был человеком пар эксэлянс!.. Не лучше ли было там, не проще ли было бы в Киеве и окончить дни, отмеченные «Литературной газетой»?

Куда лезешь? Зачем летишь?

Глоток воздуха. Последний глоток свободы».

В 1981 г. в интервью, данном слависту Д. Глэду, Некрасов признавался: «Мне сложен Пастернак, Мандельштам. Я их чту и боготворю, но они мне сложны».

Александр Галич в знаменитой песне «Памяти Б. Пастернака» не без иронии упоминает киевских «письменников», которые «на поминки его поспели». Никто из них не выразил своего протеста против исключения поэта из Союза писателей, и только один из них, друг автора этой песни, Виктор Некрасов, предпринял какие-то попытки вмешаться в историю с изданием в Италии романа «Доктор Живаго». Об этом он сам рассказал в публикуемой ниже статье.

Интересное свидетельство о первой реакции Некрасова на стенограмму исключения Пастернака приводит актер Лев Круглый в воспоминаниях «Он ушел непобежденным», напечатанных в «Русской мысли» 2 сентября 1988 г: «Прошлой весной, придя к Некрасовым, мы застали его какого-то растерзанного, не совсем трезвого (хотя последние годы Виктор Платонович не часто позволял себе выпить). Он вышел к нам босой, чего никогда раньше не бывало, в руках держал с десяток страниц. «Ну, как он мог это сделать? — со слезами повторял Некрасов, даже не ответив на наше «здравствуйте». — Ну эти (он перечислил ряд одиозных фамилий известных литераторов), — эти — понятно, эти — хамы, но Сергей Сергеевич Смирнов! — как он мог топтать Пастернака да еще вести это собрание! Нет, вы послушайте!» — и Виктор Платонович начал читать нам стенограмму заседания писателей, требовавших изгнания Пастернака из страны».

Некрасов в 50 — 60-х годах был хорошо знаком со Смирновым, когда автор «Брестской крепости» был главным редактором «Литературной газеты».

В очерке об Андрее Сахарове, напечатанном в 1981 году в юбилейном сборнике, Некрасов писал: «Я отношусь к той редкой категории людей, которые не любят, даже побаиваются знаменитостей… И кусаю теперь локти, так и не познакомился, — а ведь мог, мог же — ни с Борисом Пастернаком, ни с Анной Ахматовой (в первый и последний раз встретился с ней в Никольском соборе в Ленинграде, навеки успокоившейся)». Действительно, он имел такую возможность — он был хорошо знаком с сыном Пастернака — Евгением Борисовичем, а с Анной Ахматовой находился даже в дальнем родстве — его матушка Зинаида Николаевна была из рода дворян Мотовиловых, но по тем или иным причинам не решился на знакомство. Об этом он рассказал в очерке «Памяти Анны Ахматовой».

Кроме того, его тетка С. Н. Мотовилова (1881—1966) в1918 г. работала вместе с Пастернаком эмиссаром Библиотечного отдела Наркомпроса под началом В. Брюсова и рассказала об этом в мемуарах «Минувшее», напечатанных в «Новом мире» за 1963 г. (№12). Однако все упоминания о Пастернаке были купированы цензурой. В 1956—1957 гг. Мотовилова затеяла с Пастернаком переписку в период разгара травли против него из-за романа. В одном из писем к Мотовиловой он сообщал: «…Я написал Вам большое письмо об этой стороне моей судьбы, слишком подробное, наверное, по Вашей вине, потому что в такие подробности завел меня порыв моей благодарности Вам».

Через много лет я опубликовал эти письма Пастернака к Мотовиловой в «Зеркале недели«(20 января 2000 г.). Работа Пастернака в 1918 г. в Библиотечном отделе была кратким эпизодом в его жизни, но она неожиданным образом отразилась в творчестве поэта. Эмиссары Наркомпроса, в числе которых были Пастернак и Мотовилова, выдавали «охранные грамоты» деятелям науки, культуры и искусства для освобождения от реквизиции государством их библиотек и коллекций, имеющих историко-культурное значение. Канцелярско-правовой термин превратился у Пастернака в метафору и стал названием его автобиографической книги «Охранная грамота» (1931). Ранее источник этой метафоры не был известен исследователям. Этим названием Пастернак утверждал право художника на свободу и независимость творчества.

Именно весной 1957 г., когда Пастернак переписывался с Мотовиловой, Некрасов в Италии встретился с первым издателем «Доктора Живаго», который передал через него письмо, адресованное А. Суркову. Некрасов дважды беседовал с Сурковым и пытался как-то повлиять на кампанию, развязанную против Пастернака. Об этом рассказал сам автор «Окопов» в публикуемой ниже статье, а также со слов Некрасова поэт Лев Озеров в воспоминаниях о нем.

Последние тринадцать лет жизни Некрасов провел в изгнании — во Франции. В одном из интервью, данном за два года до смерти, он сказал: «Я здесь написал больше, чем за десять лет в Союзе».

В эмиграции он выпустил шесть книг, активно занимался журналистикой. И в этом жанре он обрел какое-то новое дыхание. Печатал статьи в русскоязычных газетах «Русская мысль», «Новое русское слово», «Новый американец» и др., регулярно выступал на радио «Свобода». Некрасов внимательно следил за всем, что происходило на родине и сразу же реагировал на это. Его публицистические статьи о литературе, искусстве, политике, воспоминания о друзьях и диссидентах, напечатанные в газетах (около 200 статей), а также радиовыступления до сих пор не собраны.

Непосредственной его реакцией на известие о реабилитации Пастернака 1987 г. и восстановление — посмертное! — в Союзе писателей была публикуемая здесь статья. В ней Некрасов приводит сведения из зарубежной публикации стенограммы, напечатанной в 1966 г. в «Новом журнале», а у нас полный ее текст был напечатан только через двадцать с небольшим лет, в 1988 г. в журнале «Горизонт» (№9) — по машинописи, хранящейся в РГАЛИ.

И еще об одной странной параллели. В статье Некрасов писал: «Прошло без малого 30 лет, а в памяти осталось общее чувство стыда, который нас тогда охватил». Прошло чуть более 30 лет со дня вынужденного отъезда Некрасова в эмиграцию. В Киеве последняя его книга вышла еще при советской власти. В 1991 г. правительство Украины в связи с юбилеем Некрасова приняло решение об издании трехтомника его произведений, но, увы… А ведь он писал о Киеве во многих своих произведениях и даже посвятил ему отдельную книгу — «Записки зеваки». Иван Дзюба закончил воспоминания о Некрасове, написанные в 1989 г., словами, что «он возвращается не только в русскую литературу, но и в украинскую, другом которой он так или иначе стал». Однако до сих пор в этом направлении почти ничего не сделано. Действительно, нет пророка в своем отечестве.