Стивен СПИЛБЕРГ: «Мы сами определяем лицо времени, в котором живем»

— Вам не кажется, что эта картина стала для вас завершением каких-то личных исканий?

— Я никогда не переставал искать. Я не хочу сказать, что я полон мудрых мыслей, которыми мне хочется поделиться, но по мере того, как я живу и обретаю новый опыт, мне хочется рассказать о нем посредством кино.

— Вы говорили, что в «Спасти рядового Райана» есть и автобиографические моменты...

— На этот фильм сильно повлияли воспоминания моего отца. Сейчас ему 81 год, и он сражался на полях Второй мировой войны. Его рассказы вдохновили меня в 14 лет сделать фильм «Побег в никуда», где снимались все мои школьные товарищи и даже сам папа, который водил джип. Картины о войне оказали на меня огромное влияние. Хотя сейчас я понимаю, что большинство лент военного времени были просто дешевыми агитками. По крайней мере они разительно отличались от папиных рассказов. Я не знал, кому верить, и в детстве предпочитал верить Голливуду: воспоминания отца казались мне слишком мрачными.

— Вы чувствовали себя генералом, когда снимали сцену высадки?

— Нет, скорее случайным свидетелем, который хочет убежать как можно дальше от этого кошмара. При этом мне хотелось воспроизвести события как можно честнее. Я никогда не был на войне и определенно не хочу, чтобы мои дети воевали, но мне интересно, как много может вынести человек, если потребуют обстоятельства. С самого начала мы с оператором не хотели, чтобы сделанное нами выглядело как цветной постановочный фильм о Второй мировой войне. Мне кажется, цвет помогает воспеть войну. А мне меньше всего хотелось использовать реальную трагедию как трамплин для очередного приключенческого фильма. Лучше уж снять еще одного «Индиану Джонса».

— Вы не боялись слишком шокировать публику физиологизмом первого эпизода?

— Такие опасения существовали, и в конце концов кое-что пришлось сделать сдержаннее, чем я намеревался вначале. Но даже при постоянном самоограничении кино получилось очень жестокое. Мне кажется, что фильм, основанный на реальных событиях (а ветераны рассказывают такое, что невоенному человеку и присниться не может), нельзя обвинять в эксплуатации насилия. Давайте будем честными. Люди должны знать правду о войне. Сегодня зрители, идущие на военный фильм, заранее готовятся получить порцию приключений. Увы, это так. Но зачем потрафлять этому? Ведь зритель значительно умнее, чем мы о нем думаем.

— Насколько вам самому было трудно преодолеть двусмысленность: война отвратительна, но миссия героев благородна? И еще — лично вы согласны с тем, что ценой спасения одного может быть потенциальная потеря восьмерых?

— Благородства в войне нет. Моральным оправданием Второй мировой служит уничтожение нацизма. Что касается центральной дилеммы фильма, то лично я, скорее, согласился бы с Райбеном, который возражает против этой экспедиции. Но ведь и у Миллера есть нравственное обоснование этой миссии: сын вернется к матери, значит, все не зря. Морализаторские притчи всегда интересны для кинематографа. А в этой истории есть, мне кажется, глубокий моральный смысл, и я надеюсь, что люди долго будут спорить о том, кто в ней прав.

— Не слишком ли циничное время для морализаторства вы выбрали?

— Я так не думаю. Мы определяем лицо времени, в котором живем. Каждый раз, когда студия заявляет, что сейчас не время для вестернов, появляется какой-нибудь замечательный вестерн. Кто мог подумать, что костюмная драма, любовная история на борту обреченного корабля будет иметь такой успех? Раньше я прислушивался к рассуждениям о конъюнктуре, но теперь перестал.

— Трудно ли вам было переключиться на фильмы серьезного жанра после стольких лет работы в приключенческом кино?

— Я хочу снимать фильмы, которые были бы интересны моим детям. Мои сегодняшние фильмы — это прямые ответы на вопросы, которые мне задают мои дети. Дети помогают мне не состариться раньше времени.