Перейти к основному содержанию

«Сюрреалист в абсенте» — Альфред Жарри

08 сентября, 00:00
Через полвека после Жарри Эжен Ионеско поделился с человечеством своим кошмаром — мир «оносороживается». Он мог бы сказать «убюивается».

 125 лет назад в этот день родился гениальный создатель литературного монстра — папаши Убю. 

Герой эксцентричного французского поэта обрел колоссальную славу. Фарсы Жарри о папаше Убю называли среди своих предтеч основатели самых радикальных художественных течений столетия — дадаисты, сюрреалисты, абсурдисты. Но повлиял Убю не только на артистическую богему. Сами того не ведая, ему подражали все чванливые, взбалмошные и истеричные диктаторы столетия, все эти несметные дуче, фюреры и кормчие, беспринципные и ненасытные, агрессивные и тупые. Жарри гениально угадал не только универсальные механизмы, которыми любой сатрап укрощает свой народ: люк, в который разъярившийся Убю швыряет своих жертв — дворян да неугодных министров, материализовался во вполне конкретные подвалы Лубянки и нацистские концлагеря, а «машина для обезможивания» продолжает под разными псевдонимами исправно функционировать по всему миру — где как пропагандистский пресс, где как кокотка-реклама, где как заклинания политиков и президентов. Но пророчество Жарри фатальнее и горше: изобразив ничтожного лавочника, у которого, по словам самого автора, «из трех душ, известных Платону: души головы, сердца и брюха ,— лишь последняя не осталась в состоянии эмбриона», Королем он в сущности поставил диагноз миллионам грядущих хамов, всем, у кого главными и единственными движениями, душевными в том числе, будут хватательные и жевательные. Народ не только достоин власти, которую имеет, эта власть является пошлейшим и правдивейшим олицетворением этого народа.

Премьера «Короля Убю» в Париже в 1896 году вызвала один из самых грандиозных скандалов в истории театра. В зале стоял такой рев и свист, что исполнитель главной роли был вынужден, прервав действие, отплясывать на сцене сумасшедшую джигу, гримасничать, орать, а в довершение всего улечься животом на суфлерскую будку лицом к публике и умолять ее утихомириться. Фарс доиграли. Но окончания ему не предвидится. Ибо жирный, трусливый, вероломный Убю продолжает плодиться в геометрической прогрессии. Он пакостит своим конкурентам на служебной лестнице, лизоблюдничает перед теми, кто сильнее его, и презирает тех, кто благороднее; его апокалипсическая утроба (недаром ему присвоен титул Рыцаря Брюха) всасывает в себя хот-доги, галлоны пива, акции, пиджаки, галстуки, бюстгальтеры и автомобили, дачные участки и виллы, банкноты любого происхождения и достоинства, социальные теории и тонны графоманских опусов, улыбки кинозвезд и ритуальные жесты и пустые посулы все новых и новых политических лидеров.

Через полвека после Жарри Эжен Ионеско поделился с человечеством своим кошмаром — мир «оносороживается». Он мог бы сказать «убюивается».

Невинная литературная шалость Жарри, который начал сочинять свой фарс еще вместе с лицеистскими приятелями, юмористически описывая глупого педанта — преподавателя гимнастики г-на Эбера, дорого стоила автору. Создав урода и негодяя Убю, он обрел всемирную славу, но поплатился и репутацией, и здоровьем, и душевным покоем. Казалось, рожденное его фантазией патологическое существо первым решило сожрать своего создателя. Как будто пытаясь усмирить этого фантома, Альфред Жарри, ненавидевший и презиравший своего героя, стал, эпатируя общественное мнение, подражать ему, словно пытаясь доказать всем своим хулителям и насмешникам, что папашу Убю не стоит воспринимать только как литературный персонаж. Поэт прослыл городским сумасшедшим, о нем рассказывали непристойные анекдоты, а он, доканывая себя алкоголем (феерически и бесшабашно, что и позволило Андре Бретону в Первом манифесте сюрреализма причислить Жарри к предшественникам именно по «питейной статье», назвав его «сюрреалистом в абсенте»), а затем эфиром, все судорожнее корчился под личиной каннибала Убю. Намеренно говорил механическим голосом, двигался, как автомат, шокировал окружающих — в кафе ли, светской гостиной, на улице — непристойными жестами и вызывающими словесными эскападами. Как и у большинства гениальных поэтов, жизнь Жарри оказалась реактивно короткой: он умер в 34 года.

В Украине Жарри никогда не ставили. Наверное, не из-за дипломатического опасения обидеть соседнюю Польшу: действие «Короля Убю», как меланхолично предупреждает в прологе Ведущий, «происходит в Польше, а значит, где угодно, то есть нигде». Скорее, режиссеров (их осведомленность относительно творчества «протоклассика европейского авангарда», конечно, не стоит преувеличивать) озадачивала немыслимая простота этого «драматургического конструктора», которая роднит изощренный условный текст Жарри с народной сказкой, балаганным сценарием. А еще, наверное, настораживает нарочитая грубость этого гениального, как народный лубок, примитива. Во всяком случае в единственном вышедшем несколько лет назад украинском издании самой знаменитой пьесы Жарри «Король Убю» переводчик «стерилизовал» текст с достойной подданных этого монстра осторожностью, не решившись воспроизвести даже первую реплику папаши: «Дюр-р-р-рьмо».

Delimiter 468x90 ad place

Подписывайтесь на свежие новости:

Газета "День"
читать