Театр Стуруа

— Роберт Робертович, почему вы выбрали для своего режиссерского дебюта в Украине пьесу Софокла «Царь Эдип»? Как вы считаете, насколько актуальна и созвучна сегодняшнему времени эта античная драма? Ведь не секрет, что многие зрители приходят в театр не сопереживать, а за развлечением.

— Сегодня настали такие времена, что многие режиссеры позволяют себе слишком вольно трактовать первоисточник. Если смотреть с тех, крайних позиций, то у нас спектакль почти классический. Текст Софокла мы практически не переписывали. Просто сократили длинноты, сделав несколько другую интерпретацию.

Хотя в процессе репетиций поймал себя на мысли: возможно, в данной работе я не смогу до конца сделать то, что задумал. Вовсе не потому, что актеры театра им. Ивана Франко плохие или мне, как режиссеру, не созданы все условия для создания постановки. Видимо, не смогу перенестись в область трагифарса: от высокой трагедии — в трагикомедию. Я не до конца смог довести этот переход в спектакле. На мой взгляд, пьеса Софокла актуальна в любые времена. И дело даже не только в радикальной философской проблеме, которую она поднимает: вины и наказания или невиновности и несправедливости. А в том, что человек, взошедший на трон, наделенный властью — уже преступник. Не потому, что правитель обязательно должен совершать какие-то кровавые дела. Просто, руководя людьми, нельзя оставаться идеально честным. Судьбы людей в его руках, и невольно он совершает какие-то грехи по отношению к своим подчиненным, к жизни. К сожалению, эти поступки потом могут стать сладостными для диктаторов. Некоторые правители это прямо выражают и не скрывают своей сущности, становясь жестокими руководителями, а другие эти черты скрывают. Власть — сильное оружие. Но против кого оно может быть использовано? Поэтому вопросы, поднятые в пьесе Софокла, всегда будут актуальны. Во всяком случае, пока не будет создана некая государственная структура, которая приносила бы людям счастье и не несла в своем механизме рычаги насилия.

Даже самые маленькие грехи, совершенные в прошлом, могут стать роковой силой. Виноват ли Эдип? Или сама судьба может обрушиться на человека с первой минуты его появления на земле? Я считаю, что прошлое может мстить нескольким поколениям. Пьеса Софокла рассказывает о достоинстве человека, который, зная, что виноват сам, выносит себе приговор. В сюжете есть и детективный ход: зло и кара. До конца спектакля публика находится в напряжении.

А в том, что многие зрители любят театр за развлечения, я не вижу ничего плохого. Надо уметь наслаждаться и радоваться жизни. Для одних театр — это храм, для других — кафедра, для третьих — место, где они забывают о своих проблемах. Все это правильно. Я оптимист. Надеюсь, что остались настоящие театралы, которые, придя на спектакль, будут сопереживать и оценят нашу работу.

— В вашей трактовке «Царя Эдипа» главную героиню Йокасту играет молодая актриса Н. Корпан, которая по возрасту годится Богдану Ступке (Эдипу) скорее в дочери, чем в матери, как написано у Софокла. Почему вы решили сделать именно такой сценический ход?

— Когда впервые увидел микеланджелевскую «Пьету Ронданини», то мне бросилось в глаза, что на картине Мария, держащая на коленях своего сына (мертвого Христа — взрослого 33-летнего мужчину), сама выглядит 17-18 -летней девушкой. Это меня потрясло. Мучило: почему? Идею великого художника я воплотил в «Царе Эдипе», поручив роль Йокасты молодой актрисе Наталье Корпан. В спектакле у меня есть сцена, когда героиня вдруг понимает, что ее венценосный супруг одновременно является ее сыном. Именно в этот момент она начинает стареть. Если подойти с позиций реализма, то женщина держала себя в форме, а когда поняла, что жила не только в кровосмесительном браке, но и с убийцей своего мужа, то она превращается в старуху.

— Роберт Робертович, во многих ваших спектаклях, в той или иной степени, вы говорите о роке, судьбе. Вы верите в то, что человеку все предначертано свыше?

— Я верю в это. Жизнь иногда делает неприятные виражи. Нам кажется, что мы руководим своими поступками, словами, судьбой. Но если задуматься, то многое происходит необдуманно, внезапно. Порой мы совершаем даже нелепые поступки. А любовь к жизни повышает чувство, что мы смертны. Мне кажется, что ад существует не только в преисподней. Он есть и на земле, в реальной жизни. Если совершили ошибки, то ад заставит нас расплатиться. Удача, слава — дамы капризные, не всем удается их задержать у себя. Возьмем двух талантливых людей. Один добивается успеха, а другой нет. Хотя оба были почти с одинаковыми задатками. Почему одному повезло, а другому нет? Я считаю, настоящий талант ищет возможность самореализации и поэтому идет рука об руку с удачей. А если трудности ломают человека, значит, в нем не хватает характера. Я не говорю, что нужно быть наглым, идти напролом, но без бойцовских качеств мало чего добьешься в творчестве. Вот и получается, что случайность, иногда пустяк могут сыграть роль злодейки-судьбы. Например, в пьесе Софокла доброта пастуха, который спас жизнь младенцу Эдипу, ослушавшись приказа царя Фив сбросить со скалы ребенка (иначе тот, согласно предсказанию, когда вырастет, станет отцеубийцей), привела к грандиозной трагедии...

Я никогда не стремился к славе. Поверьте, это не слова кокетства. Просто слава подобна женщине: если на нее не обращаешь внимание, то она проявляет к тебе повышенный интерес. Я отдаюсь судьбе. Говорю: веди меня...

— У вас есть своя команда — композитор Гия Канчели, художники Георгий Алекси-Месхишвили и Мириан Швелидзе. Как давно вы вместе работаете?

— С Швелидзе мы начали сотрудничать в начале 70-х. Мириана можно назвать свободным художником. Он соглашается работать, если его увлечет пьеса. Он автор моих лучших спектаклей: «Ричард III», «Гамлет» и др. Одна из последних с ним работ «В ожидании Годо», которую покажем на Чеховском фестивале в Москве. С Георгием Алекси-Месхишвили я сделал первую версию «Доброго человека из Сичуаня» еще в 1965 году. Потом было много спектаклей. Последний поставлен для московского «Сатирикона» — «Сеньор Тодео». Сейчас Георгий живет в Америке, преподает в Нью-Йоркском университете. Человек очень занятой. С композитором Гиви Канчели мы дружим давным-давно, еще со студенческих лет. Ту встречу я называю судьбоносной. Наш институт готовился к Международному молодежному фестивалю в Москве. На втором курсе создали джаз-трио, которое консультировал молодой профессиональный музыкант. Это и был Гиви. Практически во всех свои постановках мы сотрудничаем вместе. Для меня он камертон и человек, которому я доверяю. К его советам всегда прислушиваюсь. Знаю, Гиви всегда скажет мне всю правду. Ныне Канчели является одним из крупнейших композиторов современности, входит в десятку мировых имен. Его произведения, по своей природе глубоко духовные, насыщены гаммой различных образов, берут истоки из грузинского фольклора.

— Театр им. Шота Руставели неоднократно приезжал в Киев и знакомил нашу публику с вашими спектаклями, но с украинскими артистами вы, как режиссер, впервые работаете вместе. Были ли сложности?

— Киевляне любят театр так же трепетно, как и на моей родине. Грузин и украинцев связывает некая общность: любовь к жизни, хлебосольность. Мы чувствуем одинаково, похожи по характеру, темпераменту. Наши народы философски относятся к жизни. Должен признаться, что особых трудностей в работе с франковцами не было. Они не испорчены псевдореализмом. Очень органичны на сцене, азартны в работе. Тонко чувствуют то, что играют. Я не ощущаю языкового барьера. Практически все понимаю. Если что-то непонятно, то переспрошу, уточню.

А с городом Киевом связано немало страниц моей судьбы. В юности я часто приезжал сюда на каникулы. Моя тетя — Елена Стуруа, родная сестра отца — была замужем за Борисом Григорьевичем Пономаренко, работала в Институте им. Карпенко-Карого. Судя по отзывам, студенты ее очень любили, хотя читала довольно непростой предмет — «марксистскую философию». Между прочим, в Киеве я провел свое свадебное путешествие (супруга Р. Стуруа Квеселава Дудана Михайловна, специалист по английскому языку, искусствовед, защитила кандидатскую диссертацию на тему детской иллюстрации в грузинской живописи XIX века. — Т.П. ). Я неоднократно бывал на спектаклях украинских театров. Мне интересно смотреть работы коллег. В 60-е годы коллектив франковцев возглавлял Дмитрий Алексидзе, который создавал широкомасштабные сценические полотна. А в работе над спектаклем «Царь Эдип» трудился его сын Гоги Алексидзе — хореограф. Поэтому нас можно назвать преемниками украинско-грузинских театральных связей.

— Как сегодня живется на вашей родине, в Грузии?

— Трудно. Во всех странах бывшего СССР основная масса народа не получает адекватной своему труду зарплаты. У Грузии ныне довольно странные отношения с Россией, со станиц газет, теле- и радиопередач внушается, что «Грузия — главный враг». Ну это уж, извините, ни в какие ворота не лезет. У нас четыре миллиона населения живут впроголодь, а политики играют в свои игры. Но мы прошли разные испытания, не жалуемся, не плачем. Хотя изменения в лучшую сторону происходят очень-очень медленно. Зарплаты и пенсии — крошечные, но, видимо, в крови у грузин попытаться найти какую-нибудь радость в жизни, отдушину. И они посещают спектакли, концерты, выставки...

— Правда ли, что зимой в Тбилиси, придя на концерт или спектакль, зрители сидели в шубах, а актеры играли при свечах?

— Не только в Тбилиси, но и по всей Грузии были проблемы с отоплением и светом. Мои соотечественники все невзгоды переносят с достоинством. Перезимовали. Весной и летом легче. Несмотря на трудности, театры существуют, концерты проходят при полных залах. Публике нужно искусство.

— Закончилась ли реставрация Театра им. Шота Руставели?

— Надеюсь, в следующем году закончим реставрацию своего здания. Помогает спонсор, который пожелал остаться анонимным. Выделил семь миллионов долларов. Мы уже закупили новейшее свето- и звуковое оборудование, то есть будем оснащены по последнему слову техники. Прибавку к зарплате труппе тоже доплачивает спонсор. Актеры получают $400 — это очень высокая зарплата для Грузии.

Подготовим к следующему сезону новые спектакли, которые, я надеюсь, уже покажем на родной сцене. Это будет некое действо на музыку Гия Канчели «Стихс» — реквием памяти друзей. Хореография Гоги Алексидзе, приглашу на одну из главных ролей балерину Илзе Лиепу. У нее есть опыт работы, как драматической актрисы. Хочу поставить «Витязя в тигровой шкуре», используя не только сцену, но и зрительный зал. Планов много. Важно успеть их реализовать в жизнь.

— В одном из интервью я с удивлением прочла, что ваши коллеги по Театру Руставели, за глаза, вас называют «Адольфом Виссарионовичем Берией». Почему так страшно?

— Шутят. Это такой черный юмор. Никакой я не тиран. Они сами свидетели, что диктат вовсе не в моем характере. Я режиссер, который любит актеров, с которыми работает. Но друзья говорят, что так нельзя, надо держать дистанцию. Существует актерское клише: если режиссер не тиран — значит, он плохой режиссер. У меня профессия ужасная. Стоит вывесить распределение ролей — и большая часть труппы, которая не занята в постановке, начинает тебя ненавидеть. Актер зависим, видит ли режиссер его в конкретной роли или нет. На репетициях я не кричу, не топаю ногами. Но думаю, что определенная жесткость должна быть, чтобы заставить актеров максимально проявить себя на сцене в том образе, которые они играют.

— Многие конфликты в театрах возникают из-за актерского постоянного ощущения «голода». Все хотят иметь много работы, ролей. Особенно незавидны судьбы актрис. Как правило, их в два-три раза больше, чем мужчин-актеров. У вас в труппе больше мужчин или женщин?

— В нашей труппе больше мужчин, но это тоже не помогает. Актер должен научиться уметь ждать, но при этом в любой момент, если его позовут, быть готовым к роли. К сожалению, вся мировая драматургия бедна на женские роли. Например, в большинстве пьес Шекспира не более трех женских ролей. Это связано с тем, что раньше только мужчины играли на сцене, а женские образы создавали молодые парни.

— Роберт Робертович, вы предпочитаете ставить классику. Беретесь за нее потому, что не находите хорошей современной драматургии?

— Даже беря классическую пьесу, я всегда ставлю спектакли о современности. Ни один хороший драматург не писал о том времени, в котором он творил. У Шекспира нет пьес о современности. Он знал, что это опасно. Зрители могут в героях узнать себя, и это узнавание наносит ущерб театральному действию, отвлекая от главного, сосредотачивая на второстепенном. Я поставил всего 10 шекспировских пьес. Осталось еще 30 — непочатый край работы. У Брехта только две пьесы написаны на современную тематику. А Чехов писал свои пьесы рифмизированной прозой, как поэт. Именно поэтому они необычайно сложны для постановки. Пьесой невозможно отражать один к одному реальность. Сегодня в кино стали широко использовать классику, и эти фильмы имеют большой зрительский успех.

— У вас очень насыщенный темп жизни, работы. Как вам удается все успевать?

— В последнее время стал чаще плохо себя чувствовать. Я постоянно перехожу из одной театральной сцены на другую. Привык держать слово. Вот и приходится выполнять то, что пообещал. Зовут в Москву. В Большом театре попросили поставить оперу «Мазепа». Летом должен поставить два спектакля в Греции и Аргентине. В следующем сезоне, в январе, отправлюсь в Санкт-Петербург — для БДТ поставлю «Балаганчик» Блока. Я долго отказывался, считая, что «два грузина в одном театре — слишком много» (там работает Тимур Чхаидзе), но уговорили. А в Ла Скала к окончанию реконструкции здания Мстислава Ростроповича и меня попросили поставить оперу «Борис Годунов». Одним словом — верчусь.

— Часть жизни грузина — красиво и хлебосольно принять гостя. Умение сказать тост — настоящее искусство. Есть ли у вас любимый тост?

— Этот тост сказал мой отец, когда мне исполнилось 19 лет. С тех пор я так часто его повторяю, что его даже напечатали в буклете спектакля «Царь Эдип»: «Иногда в жизни возникают минуты, когда тебе кажется, что нет выхода, все кончено. Вы замечали, как вечером птицы начинают крикливо летать с дерева на дерево? Им кажется, что придет ночь и уже никогда не настанет завтра. Они не знают, что утро обязательно придет, даже если кажется, что все кончено. И солнце взойдет, чтобы ни случилось».