Тенор, который мечтал стать клоуном

Сегодня премьер Национальной оперы Украины Андрей Романенко — один из самых востребованных молодых артистов, не только в родном театре (18 ведущих партий), но и как концертный исполнитель. Певец имеет репертуар широкого диапазона: оперные арии, камерные сочинения, романсы и народные песни. Романенко много гастролирует по Украине и за рубежом. Без выступления Андрея не обходится ни один правительственный концерт. Благодаря Романенко у нас появилось популярное украинское трио теноров. Есть у Андрея и талант пародиста. Он блестяще может исполнить арии не только тенора, но и баритона и даже баса. Поет с интонациями, манерами, ужимками, характерными для его коллег по оперному цеху, как прошлых лет (Соловьяненко, Гуляева, Гмыри), так и нынешних (Гурца, Штонды, Майбороды, Пономаренко, Баскова, Соткилавы).

Когда певец на сцене, у зрителей создается впечатление, что перед вами романтический герой. Ведь теноровый репертуар — это, как правило, герой-любовник. Но стоит закрыться занавесу, и перед вами — весельчак и балагур. Там, где появляется Романенко, сразу звучат шутки и смех. Памятуя, как певцы, а особенно теноры, холят и лелеют свой голос, у вас глаза из орбит вылезут, глядя как Андрей перед выступлением (!) ест мороженое или пьет ледяную воду... А затем — блестяще поет.

— Андрей, вы не из музыкальной семьи. За кулисами не росли и с детства о карьере оперного певца не мечтали. Когда и почему решили связать свою судьбу с академическим пением?

— Я родился в простой рабочей семье. Хотя песню у нас в доме всегда любили. Пусть пели непрофессионально, но от души. Наш род идет от запорожских казаков, но из-за разных жизненных перипетий мои родители оказались в России. Я родился в Ульяновске — в городе-колыбели вождя пролетариата. Кстати, в октябрята и пионеры меня принимали в Музее Ленина. А когда стал комсомольцем, то даже в почетном карауле стоял у его памятника. Сегодня вспоминаю об этом и кажется, что не со мной было...

Я с детства любил слушать украинские народные песни. Когда стал старше, то покупал пластинки и собрал большую их коллекцию. Выучивал песни наизусть и пел. Причем пытался подражать моим кумирам: Энрико Карузо, Федору Шаляпину, Борису Гмыре. Мне нравилось брать высокие ноты, а потом переходить на низкие регистры и краем глаза наблюдать, какое впечатление мой вокал производит на слушателей. Взрослые говорили, что я артист, а сверстники называли клоуном. Мой путь на сцену начался с самодеятельности, еще со школьной скамьи. Особенно хорошо у меня получались пародии на эстрадных артистов. Я очень гордился своим умением рассмешить зрителей. Первыми моими слушателями стали старшие сестры. Я устраивал для них и для друзей целые спектакли. На Рождество переодевался в мамину шубу, красился и ходил к соседям, распевая разные песни. Особенно радовался, когда меня не могли узнать, а от розыгрышей зрители хохотали.

Однажды по радио услышал арию Фигаро из оперы «Севильский цирюльник». Я был потрясен. Упросил маму дать деньги, тут же побежал в магазин и купил запись этой оперы Дж. Россини. Я мог слушать ее часами. Выучил все партии (даже Розины) наизусть. Когда к нам в дом приходили гости, то выдавал свой репертуар. Мама, видя мое увлечение, не возражала, чтобы я поступил в музыкальное училище. Кроме занятий по игре на баяне я записался на факультатив по вокалу. В то время я пел как бас...

— Подождите, а как же из басов теноры получаются?

— Приехал в Киев. Поступил в НМАУ (класс В. Тимохина). Именно Владимир Ильич определил, что у меня голос тенора, а не баса. Я удивился: «Как же так, ведь я не беру высокие ноты?!» А Тимохин смеется: «Прищемим — и возьмешь»! Пришлось переучиваться. Через месяц я уже пел как тенор. Мне повезло, что попал в руки к прекрасному педагогу. Тимохин вырастил целую плеяду оперных певцов: Александр Дяченко, Владимир Кузьменко, Михаил Дидык, Мариян Талаба и др. Вы знаете, то, что я стал солистом Оперы, во многом случайность, зигзаг судьбы, но я благодарен ей, что моя жизнь связана с театром, оперой.

Судьбоносной стала моя встреча с Анатолием Борисовичем Соловьяненко. Я уже учился в Ульяновском музыкальном училище. Подрабатывал в ресторане, играя на бас-гитаре. Увлекался эстрадой. Как-то в училище увидел афишу, сообщающую о концерте Соловьяненко. Очень понравилось его выступление, и я решил, что нужно услышать профессиональный совет: стоит ли мне заниматься вокалом. Узнал, где остановился Анатолий Борисович. Купил цветы. Стучу в дверь. Открывает Соловьяненко. Совсем не звездный небожитель, а худенький мужчина в синих спортивных штанах. Я с порога тараторю, что обожаю петь украинские песни и предлагаю, чтобы Анатолий Борисович меня прослушал. Даже что-то начал петь, но увидел, как погрустнел Соловьяненко. Теперь я понимаю, что он был уставшим после концерта и наверняка во многих городах певца осаждали с подобными просьбами разные «таланты». В общем, своим вокалом я его не потряс. Анатолий Борисович дипломатично сказал, что мне еще нужно многому учиться. Я прислушался к его совету и поехал в Киев... Кстати, когда я стал работать в Киевской опере, то мы вновь встретились с Соловьяненко. Он меня вспомнил. К сожалению, в спектаклях мы с ним не пересеклись (очень скоро он ушел из театра), а на концертах неоднократно выступали. Я всегда старался внимательно послушать, как он поет. Анатолий Борисович был супермастером вокала. На сцене он преображался и всегда фантастически пел. И титул «украинский соловей», как его называли иностранные критики, носил вполне заслуженно. Он прославил не только свое имя, но и наш театр, страну...

— Вы еще студентом консерватории стали выступать в Киевской опере. А в каком спектакле состоялся ваш дебют?

— В опере Доницетти «Лючия ди Ламмермур» я исполнил роль Эдгара. Фактически на оперную дорогу меня вывел Олег Михайлович Рябов (увы, ныне покойный). Это был блестящий дирижер, тонкий интерпретатор музыки. Вышло так, что в стажерскую группу меня зачислили в конце сезона. Перед отпуском Рябов мне сказал: «Возьми клавир и учи». Я быстро учу. Читаю с листа, так как по первой своей профессии музыкант, а потом вокалист. Но было лето, затем сентябрь, т. е. времени — море. Ноты вообще куда-то забросил... И вот отпускная кампания закончилась. Вывесили репертуар. Смотрю на афишу и вижу, что 18 октября стоит спектакль «Лючия ди Ламмермур». Только подумал, что надо клавир поискать, как меня зовут к телефону и Олег Михайлович интересуется успехами. Не моргнув глазом, говорю, что разбираю ноты. Рябов выслушал меня и назначил на полдень следующего дня урок, пообещав прийти и послушать. Я бегом примчался домой, заперся в туалете и, аккомпанируя на баяне, выучил партию Эдгара за несколько часов. На репетиции пел с листа. Дирижер спросил, сколько мне потребуется времени, чтобы все выучить. Я попросил две недели. Рябов дал срок неделю. В итоге я с перепугу выучил все за три дня. Можно сказать, что это рекорд.

— Артисты по своей природе «нарциссы». Но с другой стороны, ведь голос — это их драгоценность. Вы же перед выступлением вместо закутываний шарфом мороженое едите. Разве так можно поступать вокалисту?

— Я еще холодной водой ежедневно обливаюсь... У каждого человека свой организм. Я знаю свои возможности. Считаю, что вести себя как мимоза из ботанического сада не годится. А те люди, которые не пьют и не курят, многого лишаются в жизни. Например, знаменитый певец Джильи обожал вино, но утром никогда не пел. Он доводил режиссеров и дирижеров до белого каления, не являясь на утренние репетиции. Певец говорил, что по натуре он сова, а не жаворонок. На сцене появлялся во второй половине дня. Певческий пик к нему приходил вечером. Во время спектакля он был царь и бог. Я тоже считаю, что голос должен проснуться. Сначала нужно разговориться, потом распеться. Я, конечно, как Джильи, репетиции не срываю, но и не пою во всю мощь по утрам. Кое-кто из моих коллег перед выходом на сцену разогревает горло коньяком. Если они считают, что это помогает, — пожалуйста. Мне такой допинг ни к чему.

— Сегодня в Национальной опере огромный штат солистов (70 певцов). Понятно, что всех занять в текущем репертуаре трудно. Поэтому возникают обиды. Каждый хочет чаще выступать. Вас ситуация, когда коллеги дышат в спину, не раздражает?

— В театре есть, была и всегда будет конкуренция. Каждый раз, выходя на сцену, нужно доказывать, что именно ты лучший. Ведь в опере, как на эстраде, за фонограмму не спрячешься. Только живой голос. Жизнь артиста оперного театра зависит от дирижера, режиссера, которые должны тебя увидеть в роли. Бывают периоды, когда необычайно везет. Ты готовишь новые партии, тебя задействуют в премьерах, вводят в спектакли, но ведь бывает и полоса полного штиля. Простой может затянуться. Тут важно не раскисать, не становиться в позу обиженного. Во-первых, надо постоянно быть в хорошей форме, готовым к тому, что в любой момент ты окажешься нужным и незаменимым. Во-вторых, можно самому расширять свой репертуар (разучивать новые партии, готовить концертные номера). Вы знаете, артистов часто сравнивают с детьми, и это верно потому, что нам всегда хочется быть самыми любимыми, самыми талантливыми. Это заложено в самой профессии. И голод на новые роли у нас постоянный. У нас в театре, к сожалению, нет четкого разграничения, кто и что будет петь. Появляется новичок, и нет гарантии, что он постоянно будет занят в репертуаре. Есть и любимчики того или иного дирижера, режиссера. Порой артисты попадают в кабальную зависимость. Могут по несколько лет не выпускать на сцену, а потом приказом их назначают петь партию. Но ведь без постоянного сценического тренинга артист чахнет. Появляется боязнь публики, развиваются личные комплексы. Вроде ты должен радоваться, что получил новую роль, а она не получается. Вот вам и нервы, срывы, обиды. Ведь не секрет, что в каждом творческом коллективе есть свои кланы. Если ты репетируешь с одним, то другой тебя не возьмет в свою команду. И еще: на первый взгляд, теноров в театре много, а постоянно поют человек пять- шесть. Кто-то из солистов только числится в штате, некоторые работают по договору, выступая лишь в конкретных спектаклях, а есть те, кто, подобно рабочей лошадке, тянет воз Киевской оперы. Сегодня публика идет на спектакли, а не на конкретного исполнителя, и дирекцию это устраивает. Не нужны специальные афиши. А так поступать неправильно. У нас в театре есть талантливые артисты, и их надо подавать, как на Западе, как премьеров. А то спросите публику: кого из артистов Киевской оперы они знают, и вы услышите имена Евгении Мирошниченко и Анатолия Соловьяненко... Звезды надо зажигать, тогда они будут ярко светить, радуя своим талантом слушателей.

— Андрей, несколько лет назад состоялся дебют трех украинских теноров. Сегодня уже ни одна торжественная программа не обходится без вашего трио. Как возникла идея его создания?

— Спонтанно получилось. Это был 1996 или 1997 год. По ТВ показали концерт Каррераса, Доминго и Паваротти. Блестяще выступало это трио. Я после программы поймал себя на мысли, что и наши артисты поют не хуже... И вот после закрытия Дней культуры Казахстана в Украине проходил банкет. Меня попросили спеть для гостей. Я увидел на фуршете Мишу Дидыка и казахского тенора (к сожалению, позабыл его имя). Обстановка была неофициальная, и я подозвал их к себе. Предложил спеть «Дивлюсь я на небо» вместе. Мы договорились, кто какие строчки исполняет, и так выдали, что слушатели прекратили есть и пить! Публика от нашего международного трио была в восторге. В ту пору торжественные концерты готовил Борис Шарварко (ныне уже покойный). С легкой руки Бориса Георгиевича появилось украинское трио теноров. Наше выступление стало «изюминкой», его с нетерпением ждали зрители. Вот только состав трио менялся. Я, как автор идеи, пел всегда, а моими партнерами бывали разные певцы: Дидык, Дяченко, Гурец, Гришко, Попов и др. К сожалению, нет у нас продюсерской жилки. Мы не застолбили свой бренд «украинское трио теноров», чтобы он ассоциировался с конкретными именами. Получалось, что концерт прошел — и все разбежались. У нас у каждого свои планы, спектакли, гастроли. Режиссеры концертов тасовали нас, как хотели. Мне приходилось спорить. Ведь есть дуэт братья Приймаки (Петр и Павел, мои коллеги по Опере) или рок-группа «Братья Карамазовы», и там нет чехарды в составе. А нас, теноров, приглашали из театра на концерт и перед выступлением просили спеть. Считали — какая разница, кто? На сцене три певца. Пусть и поют, корона с них не упадет. Правда, сейчас трио выступает уже стабильно: Александр Гурец, Дмитрий Попов и я.

Вообще, к украинским артистам отношение какое-то панибратское. Я смотрю, как раскручивают Николая Баскова, и поражаюсь близорукости публики. Его подают, как оперную звезду. А на самом деле певец-то он слабый. С его данными нужно выступать только на эстраде, а не в опере. Поэтому он и не задержался в Большом театре. Дело не в верхних нотах, а в тембре, фразировке, умении передать голосом образ героя, который ты исполняешь на сцене. Хотя чисто внешне Николай — парень симпатичный. Дамы бальзаковского возраста буквально млеют только от его вида. А вы послушайте басковский репертуар. Ведь Николай берется исполнять классические произведения, а половины слов не знает (это касается иностранных произведений). У него практически в каждой фразе ошибки. И никто не говорит об этом. Зато СМИ величают «золотым голосом России». Уши вянут такое слушать. Зато имиджмейкеры у Баскова — супер! Каждый его шаг подают как событие планетарного масштаба. Недавно меня попросили исполнить в концерте известную песню «Памяти Карузо». Штудирую текст, но две строчки, как заколдованные — не могу запомнить. На фестивале «Звезды планеты», который проходил в Ялте, вел концерт известный российский музыковед Святослав Бэлза. Видя, как я мучаюсь над текстом, он сказал: «Молодец, что не халтуришь. Уважаешь публику. Если бы выступал Коля Басков, то он поступил бы просто: пел подобие итальянских слов и не мучился». Слова Святослава Игоревича меня поддержали, и текст вдруг сам собой запомнился. Я тоже считаю, что нельзя обманывать публику. Пусть в зале будет только один человек, понимающий по-итальянски, но я буду петь так, чтобы он понял, о чем я пою.

— Андрей, амплуа тенора — герой-любовник. Поэтому давайте поговорим о любви и вашем «служебном романе». Как роман с певицей Ольгой Нагорной перерос в семейный и творческий союз?

— Я знал Олю еще по консерватории. Красивая, на нее многие заглядывались, но она вышла замуж за Мишу Нагорного, я тоже женился. У каждого из нас была своя семья. Потом Ольга ушла в декрет и куда-то пропала... Я стал работать в Опере. Как-то бегу на репетицию и вдруг увидел Олю — и словно стрела пронзила. Так обрадовался, что схватил ее на руки и закружил. Посмотрел ей в глаза и понял: все — пропал! Взял чужую, а поставил — свою. То ощущение счастья не могу до сих пор забыть. Хотя мы вовсе не идеальная пара. У нас бывают и ссоры. Но долго дуться все равно не можем. Я без Оли не представляю своей жизни. Мы вместе не только дома, но и в театре. Часто выступаем партнерами в спектаклях («Риголетто», «Лючия ди Ламмермур», «Травиата», «Богема», «Любовь к трем апельсинам» и др. — Т. П. ). Первое время я бегал за Ольгой хвостиком. Страшно ревновал. Боялся, что ее у меня украдут. А сейчас стал сдержаннее. Для меня Ольга не только самая любимая женщина, но и лучший друг, прекрасный партнер на сцене. Мы стараемся домашние дела делать сообща: так веселее и быстрее. Звездной болезнью не болеем. Говорим друг другу правду, подсказываем, если роль не получается. Мы хорошо подошли друг другу, хотя долго притирались. Знакомы десять лет, а семейной парой живем три года. Есть у нас любимая дата — 16 октября, которую ежегодно отмечаем. С нее ведем отсчет нашей любви.

— А как ваши дети отнеслись к семейным переменам?

— Нормально. У меня от предыдущего брака растет сын Андрей (ему 11 лет), у Ольги дочь Катя (13 лет). Мы не делим детей на твоих и моих. Они между собой прекрасно ладят, дружат. Ежедневно общаются. Мы вместе отдыхаем и живем недалеко (через двор). Стараемся детям создать нормальные условия. Они себя не чувствуют обделенными нашим вниманием. Есть в нашей семье и всеобщий любимчик, пес Тима (такса). Это он — главный в доме.

— Андрей, у вас есть режиссерская жилка. Не хотелось бы попробовать себя на поприще постановщика?

— Очень хочу. Возможно, поступлю на режиссерский в какой-нибудь вуз. Глядишь, через пару лет составлю конкуренцию нашим режиссерам в театре. Шучу, хотя... Я очень люблю наш театр. Мне даже кажется, что если бы я из него ушел, то умер бы. Я представляю, какую огромную боль и постоянную рану в сердце имел А. Б. Соловьяненко, когда покинул Оперу. Не дай Бог кому-нибудь пережить подобное...