Три ипостаси Владимира Зубицкого

Владимир Зубицкий с 1995-го проживает в Италии, куда переехала вся его музыкальная семья. Недавний авторский концерт мастера, который прошел в Большом зале Национальной музыкальной академии Украины им. П. Чайковского, стал счастливым случаем увидеть и услышать Зубицкого во всех трех его «ипостасях» — композитора, баяниста и дирижера. Инициатором вечера выступила блестящая скрипачка Богдана Пивненко, которая пригласила к сотрудничеству ансамбль «Киевская камерата» (художественный руководитель Валерий Матюхин) и легендарную певицу Нину Матвиенко. В «классической» половине концерта были исполнены Третья камерная симфония «Памяти Бориса Лятошинского» для 14 струнных, части «Легенда» и «Праздник в горах» из Болгарской сюиты для баяна-соло, «Ой, у полі вітер віє» (плач Оксаны из фольк-оперы «Млечный путь», либретто В. Довжика) для голоса и камерного оркестра, а также Концерт для скрипки с оркестром. Во втором отделении артисты «Киевской камераты» вышли на сцену в шляпах — и начался «академический джаз»: «Rossiniana», «Chao, Muchacho!» и, в заключение, «Посвящение Астору Пьяццолла». После концерта Владимир Зубицкий рассказал «Дню» о том, чем занимается в Италии, почему так редко играет в Украине, о своем любимом инструменте — баяне, играть на котором композитор хотел когда-то бросить, но не смог.

«Я СЕЙЧАС БОЛЬШЕ ВЕРЮ В ПЕРИФЕРИЮ, ЧЕМ В СТОЛИЦУ»

— Вы прожили довольно продолжительный отрезок жизни в Украине, стали признанным, уважаемым музыкантом, а затем вместе с семьей переехали в Италию, где, по сути, начали новую жизнь. Из чего она теперь складывается?

— В молодости я успевал делать очень многое, теперь успеваю намного меньше. Но, несмотря на то, что ездить с баяном по всему миру нелегко, продолжаю достаточно много играть. Приблизительно треть моих концертов проходит в храмах. Когда я только приехал на Запад и играл свои «сонаты», на меня смотрели как-то косо... Во-первых, это тяжелая для восприятия музыка, во-вторых, очень длинные формы. Тогда я понял, что для западной публики нужно писать короче и «информативнее». И обязательно нужно играть джаз. В одной программе чередую джаз, барокко, романтику и фольклор. В последнее время много гастролирую в странах «экс-юниона»: России, Прибалтике. Недавно дал четыре концерта в российских городах — Барнауле, Новосибирске, Омске, Томске и Новокузнецке (в рамках фестиваля «Либертанго»). Это фестиваль-конкурс, один из наибольших в мире, участником которого может стать кто угодно — от вокалиста до инструменталиста, от классического исполнителя до исполнителя на народных инструментах, от солистов до ансамблей. На этот конкурс, который уже в четвертый раз состоялся в Барнауле, съезжаются сотни музыкантов, после чего проходят концерты лауреатов. Перед тем дважды проводили его в Италии, в городе Ланчано. Конкурс «мигрирует». Хотели, чтобы он шел по всему миру, но это очень трудно организовать.

— А почему не проводили «Либертанго» в Украине?

— В Украине для подобных конкурсов нет базы. Даже провести обычный авторский концерт чрезвычайно трудно. Помню, как последний раз за собственные деньги арендовал киевский Дом учителя и сам занимался организационными вопросами. После того, как все уже прошло, у меня осталось какое-то нехорошее впечатление: Киев разочаровал. Последние десять лет я здесь вообще ничего не проводил. Выступаю по всему миру, а домой приезжаю лишь отдыхать... Впрочем, я очень рад, что опять вышел на сцену со своими друзьями — «Киевской камератой». Очень разнообразную и непростую программу они смогли подготовить за короткое время. Рад, что согласилась выступить Нина Матвиенко. Четверть века назад я для нее написал фольклорную оперу «Млечный путь» в трех актах. Это произведение до сих пор не исполнено...

— Вы были в Киеве, когда в Национальной музыкальной академии поставили вашу оперу «Палата № 6» по рассказу А.Чехова?

— Видел вторую премьеру — и был очень счастлив. Жаль, что не удалось этот спектакль удержать в репертуаре Оперной студии... Знаете, я сейчас больше верю в периферию, чем в столицу. Думаю, если бы моя опера прошла где-то в областном центре, то она скорее бы «прижилась», чем в Киеве. В 2012 году ее должны поставить в Бельгии. Там много камерных театров, а для «Палаты № 6» большой зал и не нужен, в большом зале она не поражает слушателей так сильно, как в малом.

«В КИЕВСКОЙ КОНСЕРВАТОРИИ В 1938 р. ПРОФЕСОР МАРК ГЕЛИС ОТКРЫЛ ПЕРВУЮ В МИРЕ КАФЕДРУ НАРОДНЫХ ИНСТРУМЕНТОВ»

— Расскажите, на чем сегодня сосредоточена ваша деятельность в Италии?

— Больше всего работы у меня весной, летом и осенью. Провожу два больших международных конкурса. Один — «Премия Ланчано», второй — «Премия Монтезе». Оба происходят в октябре или в сентябре. «Премия Ланчано» — большой конкурс на базе баянного исполнительского, который проводится уже двадцать лет! В нем могут принимать участие бандеонисты, баянисты, аккордеонисты, а вместе с ними и исполнители на других инструментах. Например, может приехать камерный оркестр с одним баянистом в составе. Хотим развивать баян в ансамбле с другими инструментами. Есть огромное жюри — на прошлом конкурсе заседало 26 членов судейской команды. Ежегодно конкурс посещают от 600 до 900 участников. Около 80% — из стран бывшего соцлагеря. Пытаюсь привозить как можно больше молодых украинских музыкантов. Последний раз собрали 44 наилучших исполнителей из каждой области, посадили в автобус и повезли в Италию. В этом году, думаю, приедет уже два автобуса с музыкантами. Устроим серию благотворительных концертов при участии лауреатов всех прошлых конкурсов. А в феврале надеемся сделать такое турне по Украине. Ведь живут лауреаты в Украине, а о них никто не знает! Это оскорбительно для музыканта и большая беда для нашего общества. На лето, как правило, я переезжаю в Португалию, Германию, Испанию, чтобы проводить там баянные мастер-классы. Несколько раз бывал в США. Однако на Западе очень трудно организовать выступление с оркестром, а в России в каждом небольшом местечке есть собственный маленький оркестрик — или камерный, или оркестр народных инструментов. Из-за этого я сделал переложение оркестровки всех своих произведений для народного состава! Все свои четыре концерта для баяна играю с этими оркестриками и получаю удовольствие не меньшее, чем от выступлений с коллективами академического состава. В России исполнительское мастерство на народных инструментах поддерживается государством, баян там — уважаемая вещь. А что у нас? Один называет его аккордеоном, другой — русским инструментом, еще кто-то — немецким. А в действительности баян — всемирный инструмент!

— Какие страны мира вы считаете современными центрами исполнительского мастерства на баяне?

— Во времена социализма это был Советский Союз. В Киевской консерватории в 1938 г. профессор Марк Гелис открыл первую в мире кафедру народных инструментов! У советских исполнителей учились западные музыканты. Теперь постепенно центр смещается. Во Франции очень хороший уровень игры на баяне, в Германии баян преподают в шести Hoсhschule на чрезвычайно высоком уровне. В Италии лучше изготовляют инструменты, чем играют на них, но порядка десяти консерваторий имеют баянные кафедры.

— Что вас в свое время побуждало закончить консерваторию по трем специальностям? Одного баяна стало маловато?

— В московском Гнесинском музыкальном училище у меня был прекрасный преподаватель — Владимир Николаевич Мотов, который по композиции учился у Тихона Хренникова. Мне очень повезло, что был такой человек, который с любовью привил мне желание писать музыку. Не потому, что нужно писать или ты хочешь этого, а потому что она просто из тебя вытекает! Сделаю «Камаринскую», а он: «А теперь посмотрим, как бы сделал Бетховен!» — и показывает произведение Бетховена на ту же тему («12 вариаций на русскую тему»). Мотов стал мне вторым отцом. Он уже старенький, совсем слепой. Каждый раз, когда бываю у него, чувствую какую-то чрезвычайно редкую человеческую доброту моего учителя... После третьего курса я поступил в Киевскую консерваторию к Владимиру Бесфамильному — тогда я уже получил аттестат вечерней школы (закончил экстерном). На поступлении играл собственные произведения, и Бесфамильный привел меня к Мирославу Скорику. Так я начал тянуть два факультета. Когда закончил курс баяна, пошел на дирижирование: сначала учился у Владимира Кожухаря, а когда он уехал в Москву по приглашению театра Немировича-Данченко, то перешел к Вадиму Гнедашу.

В молодости я много гастролировал по линии «Укрконцерта». Один месяц в году ездил по всему СССР и играл на баяне. Тогда 30—40 концертов отыгрывал — и занимайся чем хочешь... Оставшееся время я посвящал дирижированию и композиции (в то время очень много писал). Часть сочинений до сих пор не исполнялась и, наверное, не исполнится уже никогда... Из всех опер поставлена лишь одна, и то наименьшая — «Палата № 6». Комичная опера по В. Шукшину «До третьих петухов» фактически была запрещена. Как тогда это делалось? Показывал свое произведение в Союзе композиторов. Мне говорили, что написано профессионально, а затем подходил «коллега» и говорил: «Слушай, в 1937 году тебя бы за такое засадили. Поэтому, если хочешь дальше спокойно жить и выезжать за границу, тихонько забери и спрячь в стол»...

Семь лет меня не выпускали за границу, однако это было связано с другим. В 1975 г. на Кубке мира для баянистов в Финляндии, где я получил І премию и звание «Чемпион мира по баяну», какая-то женщина каждому члену делегации подарила Библию на русском языке. Когда я возвращался с конкурса, подошел кагебист и спросил мои паспортные данные. А впоследствии все мои запланированные за рубежом гастроли были отменены. Даже исполнительство я хотел бросить. Такие времена были...

А относительно композиции... Шостакович мог написать откровенно антисталинскую симфонию, а назвать ее «1905 год». Так же делали и в Украине. Сначала я не догадывался о такой колоссальной возможности избежать цензуры. Первую свою симфонию назвал «Sinfonia lugubre», то есть «Скорбная симфония». Ее исполнил дирижер Федор Глущенко, а потом — тишина... Тогда один мудрый музыковед говорит мне: «Ну почему ты такой глупый? Напиши что-то вроде «Памяти жертв фашизма» — и никаких проблем!». Написал эти три волшебных слова, и после того мне дали Премию им. Островского, напечатали партитуру. Во времена коммунизма была возможность избегать этих всех «рогаток», потому что люди, которые руководили искусством, в музыке ничего не понимали. Название симфонии для них было первостепенным...

«КОГДА-ТО ЗАПРЕТЫ БЫЛИ СУГУБО ИДЕОЛОГИЧЕСКИМИ, А ТЕПЕРЬ НА ЗАПАДЕ — ЭСТЕТИЧЕСКИЙ ДИКТАТ»

— Впрочем, нынче складывается так, что произведения с теми «волшебными» названиями (без разбора) зачислены в конъюнктурные, хотя среди них есть много и хорошей музыки...

— Да, если Сергей Прокофьев посвятил произведение Сталину, то в настоящий момент оно, к сожалению, не исполняется. То же — с Арамом Хачатуряном и другой советской классикой. Чтобы выжить, композитор должен был работать на систему.

Диссидентство (неофициально) и сегодня существует. Когда-то запреты были сугубо идеологическими, а теперь на Западе наблюдается намного более страшная вещь — эстетический диктат. Например, если ты написал произведение «под Булеза», то его исполнят, если же «под Стравинского» или «под Сильвестрова», точно скажут, что это все «не то». Раньше ты мог изменить слово в названии произведения и писать все, что угодно, а теперь композитор вынужден работать в определенной «локальной» технике, чтобы понравиться «эстетическому диктатору», каждый из которых имеет свой фестиваль.

Недавно я прослушал несколько концертов киевского форума «Музыка молодых». Слышу, что тот работает под одного, тот — под другого, и думаю: может он делает политику, а не музыку? Просто хочет быть исполненным на фестивале, и потому так пишет, но делает ли он это действительно из любви? С одной стороны, теперь есть возможность писать все, что хочешь, но с другой — сегодня не так просто идти своей дорогой. Молодежи очень трудно. Если появится молодой композитор с яркой индивидуальностью, не похожий ни на кого, я не уверен, что его будут исполнять те, у кого есть свои эстетические «предостережения». Дай Боже, чтобы я ошибался.

— Тем не менее, сегодня каждый при желании может найти свою «локальную» территорию или просто создать ее собственноручно. Лично вы в настоящий момент с кем объединяетесь?

— Ни с кем. Меня кормит баян, благодаря ему в композиции я ни от кого не завишу. Мне не нужно идти на какой-то фестиваль, нести свою партитуру и просить, чтобы ее исполнили. Сам написал — сам и сыграл. Пригласили сыграть — исполняю свое новое произведение. Не хочу показаться нескромным, но именно так было и у Листа, и у Рахманинова. Уверен, что композитор должен играть на инструменте или дирижировать, иначе он не чувствует музыку во всей ее полноте.

— Среди ваших коллег-дирижеров кто для вас является авторитетом?

— Валерия Матюхина я называю «украинским Дягилевым». Он был и остается «биологическим стимулятором» для многих наших композиторов. Десятки авторов (кто-то еще жив, кто-то умер) писали под его неофициальный заказ. Долгое время ансамблем Союза композиторов дирижировал Федор Глущенко — колоссальный музыкант. Он с двух репетиций делал то, что теперь, наверное, другой и с двадцати не сделает! Я рад, что Федор Глущенко успел записать мою Третью камерную симфонию. Вспоминаю, когда принес ему первое произведение — «Concerto rustico» («Сельский концерт»), Глущенко спросил, есть ли у меня какие-то пожелания. Я показал ему партитуру с множеством пометок. Прихожу на следующий день на репетицию — он все запомнил и все реализовал! Как-то Вадим Гнедаш сказал: оркестр должен исполнять произведение так, чтобы все были довольны. Гнедаш 17 лет работал с Оркестром радио и телевидения Украины, играл не только шедевры, но к каждому произведению относился высокопрофессионально. С ним мне тоже посчастливилось работать. Очень сожалею, что не застал Стефана Турчака. Полагаю, что Евгений Станкович вырос как композитор благодаря ему — дирижеру от Бога — Турчаку. Ведь человек, который реализует твои произведения, не менее важен, чем автор. Хороший исполнитель делает тебя намного лучшим композитором, чем ты есть в действительности.

«МУЗЫКАНТОВ СЕГОДНЯ МНОГО, А ОРКЕСТРОВ ВРЯД ЛИ СТАНЕТ БОЛЬШЕ...»

— С вами в Италию выехала вся семья. Чем они теперь занимаются?

— Когда мы прибыли в Италию, старшему сыну Станиславу, флейтисту, было 16, младшему — Володе, виолончелисту, — 14. На Западе оба закончили консерваторию, Владимир теперь учится в Пезаро в аспирантуре. Жена, Наталья Зубицкая, — пианистка. В Италии мы начали играть квартетом. Я делал аранжировку маленьких пьесок типа «Мелодии» Скорика. Когда дети выросли, исполняли более сложные произведения: первую часть Второго концерта Рахманинова, финал Скрипичного концерта Хачатуряна (Станислав на флейте играл сольную партию, а мы втроем аккомпанировали ему). Таким составом мы могли выступать даже в тех городах, где нет оркестра. Записали два диска, один из них к 2000-летию Рождества Христова, выпустили в Риме по заказу церкви, на нем музыка на религиозные тексты. Теперь сыновья уже выросли, каждый стремится быть солистом. Они много ездят по мастер-классам, потому что консерватория дает только базовое образование. После того нужно еще лет десять поработать, чтобы выйти на хороший уровень. Конкуренция большая. В настоящее время в Италии много безработных музыкантов. Население Пезаро — всего 70 тысяч, и при том в городе есть консерватория, рассчитанная на две тысячи студентов. Только флейтистов — 110! Куда их девать? Поэтому 90% остаются безработными, получают второе образование. Украине это тоже угрожает, потому что музыкантов сегодня много, а оркестров вряд ли станет больше. Знаете, если хорошо присмотреться к нынешнему Национальному союзу композиторов, то процентов сорок его членов окажутся бывшими баянистами. Потому что для баяниста импровизировать — это естественно, у него творчество нераздельно с исполнительским мастерством.