В поисках утраченного пространства

Для итальянского режиссера Миколь РУБИНИ «Путь к горам» (совместное производство Франции, Италии и Украины) — дебют в кино.

Цель, которая двигала ею, проста: приехать в карпатское село Ямна, найти дом, где родился ее дедушка Самуил Тагер, задокументировать процесс поисков.

Фильм начинается с некоторого диссонанса. Голос за кадром перечисляет список личных вещей Тагера, описывает его дом, но в кадре — полностью невзрачные предметы, снятые на крупных, неподвижных «музейных» планах, разложенные и расставленные по полкам: чугунная гусятница, электрический самовар, вышитый рушник, старый пиджак. Мотив несовпадений показанного и сказанного в дальнейшем только будет усиливаться.

Рубини с оператором Давиде МАЛЬДИ прибывает в село, и дальше начинается постепенное погружение в якобы будничную, но очень странную, местами даже причудливую атмосферу. Говорят, дедов дом расположен на территории полузапустевшего санатория, но доступа туда нет, поскольку санаторий захватили рейдеры и, поставив неприветливых охранников, категорически запретили вход. Местные сначала рады гостям, но очень быстро начинают относиться к вновь прибывшим с предостережением. Попытка съемок в местном краеведческом музее наталкивается на скандал: нельзя. И еще лес. Где когда-то происходили вещи, о которых многие предпочитали бы забыть...

Это — фильм-монолог. Не исповедь. Поиски утраченного — нет, не времени, а пространства. Время здесь как раз присутствует, в том числе и в многочисленных фигурах умолчания, разбросанных по рассказу. Молчат или огрызаются угрозами охранники. Тишина — вязкая и неподвижная — наполняет кадры санатория. Молчаливым недоверием настораживаются ямновцы при виде съемочной группы. В тихом-тихом лесу исчезает ветеран УПА Петр, поскольку «уверен, что вскоре случится что-то, что вернет его в те далекие дни». Безмолвствуют — тяжело, темно, выразительно — дроворубы в финале. «Рассказывали об этих местах много историй, и все, я чувствовала, о чем-то молчали».

Единственная, чей голос, пусть и за кадром, не останавливается,    — это сама Миколь. Она расплетает сюжет своей семьи, но мимоходом задевает совершенно другую материю — дискурс «большой истории», встречая его агрессивное сопротивление. Недаром так коряво выглядит сельское празднование 9 мая. Недаром поднимается шум в музее. Официальная история является налаженным и прибыльным механизмом деперсонализации, так что попытки ввести опцию личности грозят этой машине поломками.

Впрочем, Миколь наконец удается договориться с охранником, который заводит ее ночью на территорию, чтобы в идеально скомпонованной сцене сказать:

— Твоего дома больше нет. Его снесли где-то около 30 лет назад, чтобы на его месте построить новую гостиницу, которую мы сейчас охраняем.

— Но почему мы здесь?

— Потому что он здесь стоял.

Белые пятна и лакуны, недосказанности и вытесненное чувство вины, ландшафты, подкрашенные жизненной суматохой и в то же время испещренные этими полостями индивидуального и массового сознания, пропастями потерь, зиянием забвения, — вот правдивая география места, где очутилась Миколь Рубини в своих поисках.

Неподвижные планы, позиция уравновешенного наблюдения, длительные паузы, отдельные детали, эстетизированные до почти живописной плотности, дают совокупное ощущение дистанции, которое, сводя проявленное и скрытое, дает возможность наконец прочитать сообщение, добраться до страшной истины этих мест: путь к горам — это и способ побега во время немецкой оккупации, и вполне конкретная дорога, по которой евреев босиком, по красной от крови щебенке, вели на верную смерть. Прадеда Миколь, дедова отца, тоже убили на дороге, когда он нес дрова.

Смерть одного — это трагедия.

Смерть миллионов — это истребление.

Лесорубы молчат.

Слов, собственно, уже и не нужно.

*  *  *

«Я в определенном смысле чувствую себя потерянной...»

Миколь Рубини родилась в Милане в 1982 г. Изучала живопись в Миланской академии искусств и аудиотехнологии в Школе Ирмус. С 2006 г. работает как художница, создавая преимущественно видео-, звуковые и мультимедийные инсталляции для сольных и коллективных выставок в Италии и за рубежом. Ее работы посвящены определенным местностям и памяти о них, а также анализу маргинальных территорий и течению времени. В 2017 г. она учредила l’Altauro — компанию по производству независимого кино. «Путь к горам» — ее полнометражный дебют.

— Миколь, для начала: сколько в целом времени вы провели в селе и насколько окончательный результат отличается от замысла?

— Финальная версия — это результат пятилетней работы. Два года я только обдумывала, как должен выглядеть «Путь к горам», проводила исследование и в связи с этим часто бывала в Ямне, очень много общалась с людьми. Непосредственно съемки заняли полтора месяца весной и полтора месяца осенью. Перерыв между этими периодами дал мне возможность окончательно понять, как будет выглядеть фильм. Конечно, это документалистика, детали менялись ежедневно, но сама структура, идея сохранились. Мы ежесекундно были готовы к тому, что могло бы случиться, но работали с камерой, как задумывали, создавая эти длинные статические кадры. Недавно я пересматривала свои первые заметки, сделанные пять лет назад, и они очень мало отличаются от того, что вы увидели на экране.

— Ключевая сцена — когда охранник провел вас к санаторию. Она хорошо скомпонована и снята, сам охранник не запинается, говорит выразительно. Одним словом, выглядит как постановочная реконструкция. Что тогда случилось на самом деле?

— Мы действительно смогли достичь договоренности с охранником после очень долгого ожидания. Это была платная услуга. К самому дому он нас не провел, не выполнил свою договоренность. Привел в случайное место и сказал, что сказал.

В действительности все так произошло, но это еще и имеет отношение к выбору стилистики. Я четко знала, каким хочу видеть фильм, как должен быть построен кадр, потому, когда мы дошли до нужного момента, то остановились, настроили камеру и все сделали.

— Вы отметили, что люди в определенный момент начали вам не доверять. В чем причина?

— Всех людей, которых мы снимали, мы знали очень хорошо. Это было искреннее доверие в сроках съемок. Но, знаете, это очень отдаленная местность. Маленькое сообщество. И в таком маленьком, закрытом обществе некоторые люди, возможно, относились к нам с предостережением, ведь мы сильно отличались, чужестранцы для них. Селяне не понимали, каков наш интерес. Приехали иностранцы, расспрашивают о давнопрошедших делах, одержимы этим опустевшим санаторием. Может, мы не фильм хотим снять, а вернуть себе этот дом в собственность? Поэтому со временем появились определенные подозрения.

— Может ли это быть связано с вытесненным ощущением вины за то, что во время немецкой оккупации случилось с местными евреями?

— Вероятно, но мне кажется, что большинство из них вряд ли признавали это.

— Вы фактически показываете два вида памяти. Одна — индивидуальная, представленная многими голосами. Вторая — официальная, которая стремится внедрить один, единственно правильный взгляд. Скажите, эти две памяти возможно в итоге как-то примирить?

— Это хороший вопрос. И сложный. Окончательного ответа я не имею. Когда я работала над проектом, то много читала Маргарет Йорсенар (Marguerite Yourcenar    — Д.Д.). Она писала роман о римском императоре Адриане, пытаясь в течение многих лет возобновить его историю. А в итоге вышла книга о самом процессе поиска правды — памяти — истории. Вот я оказалась в подобном положении. Если мы будем пытаться как можно точнее воспроизвести события, которые произошли с нами всего лишь два года назад, то это воссоздание может оказаться фальшивым. Поэтому нам на определенном уровне нужно какое-то упрощение, большее обобщение.

Андрей Воронов, переводчик и помощник режиссера: Думаю, не только в нашем дискурсе официальной памяти недостает таких голосов. Ведь всегда есть манипуляции со стороны истеблишмента, который стремится определять только свое направление мысли. В Украине это серьезный вопрос, и для меня «Путь к горам» важен в первую очередь тем, что это как раз встреча разных памятей, которые дают прежде всего толчок для размышлений, а не ответ — как их примирить. Кто-то больше принимает во внимание индивидуальную память, кто-то меньше, однако, как по мне, такое примирение не реально, потому что те, кто пишут учебники, не слушают тех, кто рассказывает правдивые истории.

Миколь: — Есть еще одна возможность: просто не относиться к официальной памяти как к всецело сакральной, неприкосновенной вещи — а пытаться говорить, пересматривать эту историю. Память нации, страны — то, что вы можете обсуждать, держать живым, потому что пока говорите, вы будете иметь много живых голосов, а не одну официальную позицию.

— Во время работы над фильмом вы понимали, насколько правильно поступил ваш дедушка, что выехал?

— У него не было особого выбора. 14-летний подросток, он был одинок, вокруг — война, он прятался. Он пару раз пытался вернуться, но ему это так и не удалось.

Я не знаю, счастлива ли я в связи с этим. Это очень странная вещь, но я живу все время с ощущением, что мне чего-то не хватает. Я родилась в Италии, часть моей семьи здесь, часть — где-то, и я в определенном смысле чувствую себя потерянной. Но хочу добавить, что счастлива быть здесь сегодня, слышать эти интеллектуальные и умные вопросы, потому что вряд ли у меня спрашивали бы об этом в Италии.