В поисках «золотого века»-2

В первой части интервью (см. материал в № 61-62 от 7—8 апреля) известный историк, профессор кафедры истории Национального университета «Киево-Могилянская академия» Наталья Яковенко рассказывает, почему украинская благородная элита, невзирая на свою службу чужеземным владельцам, делает честь нашему прошлому, а киевскую церковь XVII—XVIIІ века можно интерпретировать как особый тип православия. О переосмыслении истории ХІХ века как «изобретении» украинского «золотого века», шляхтичах правдивых и самозваных, а также об актуальных методологиях исторического исследования — читайте дальше.

«ЕСЛИ ШЛЯХТИЧ ТЕРЯЛ СВОЮ ЧЕСТЬ, ОН ТЕРЯЛ САМОГО СЕБЯ»

— Пани Наталья, какие идеалы формировали моральный горизонт шляхтича и видите ли вы «следы» этой благородной этики в современном мире?

— Нет, в современном мире я таких следов не вижу. В новейшие времена, особенно на протяжении тоталитарного ХХ века, старые идеалы ушли в небытие, за исключением разве что базовых христианских ценностей.

Что же касается шляхтича, то стержнем его идентичности выступало понятие чести, это испокон веков буквально висело в воздухе, наследовалось из поколения в поколение, причем к объемной категории чести принадлежали и старые рыцарские добродетели — отвага, мужество, верность слову. Если шляхтич терял свою честь, он терял самого себя.

Через античные тексты, а также через политический дискурс Речи Посполитой (а это был дискурс т. н. «золотых вольностей») шляхтич усваивал ощущение уважения к себе и своей гражданской значимости. Последнее в Речи Посполитой было чрезвычайно развито, ведь институты самоуправления прошли там длительный и бурный процесс становления. В конечном итоге именно они в значительной степени и обусловили падение этой страны, потому что, как считают, их появление было очевидно преждевременным.

 — В чем заключалась роль шляхты с точки зрения державотворческих процессов? Ведь постоянный антагонизм между шляхтой и королем в Речи Посполитой, по-видимому, ослаблял государство.

 — Речь Посполитую создавал «политический народ» (само понятие «Речь Посполитая» чаще употреблялось не для очерчивания территории государства, а для обозначения всей совокупности шляхты). Однако реальную ситуацию всегда определяло то, кто именно оказался при дворе и в чьих руках находились рычаги власти, то есть на «благородный фактор» налагались факторы персональные.

Что же касается противостояния шляхты и королей, то это продукт идеологии «золотых вольностей». Королевскую власть в Речи Посполитой трактовали как «контрактную», по модели западной политической культуры. Короля выбирала вся шляхта (в акте элекции, в отличие от сеймов, мог принимать участие каждый шляхтич), а избранник перед коронацией подписывал обязательства (т. н. pacta conventa — «присяжные условия») и присягал их выполнять. По высказыванию Станислава Ориховского, король в Речи Посполитой — это такой себе «пастух государства», которого для его охраны нанимает благородное сообщество.

Конечно, реалии жизни часто противоречат идеальным лозунгам. Позиция короля не раз расходилась с позициями шляхты, красноречивым примером чего может служить уже упоминавшаяся церковная уния 1596 года. Ведь pacta conventa во время каждых выборов повторяли неизменный пункт о том, что король обязывается не нарушать права разноверцев и сохранять между ними мир. Русская шляхта, не принимавшая унию, ломала на сеймах копья, апеллируя собственно к тому, что король, поддержав унию, нарушил этот засвидетельствованный присягой пункт, потому что фактически вмешался в дела веры своих подданных.

В pacta conventa был также еще один пункт, который тяготел к давнему принципу феодальных взаимоотношений. Речь идет о т.н. ius resistendi — «право сопротивления» вассала сюзерену в тех случаях, когда он нарушил права вассала. Это позволяло законно выйти из-под зависимости — вплоть до вооруженного сопротивления, и благородные антикоролевские выступления часто мотивировались именно этим. Кстати, казацкую революцию ее лидеры тоже объясняли как законную на основании права сопротивления: король не защитил, хотя как сюзерен должен был защитить своих воинов-казаков от ненасытности магнатов.

На территории Украины, как и во всей Речи Посполитой, господствовал западный тип политической культуры. Кроме уже упоминавшейся контрактной природы власти, это предусматривало существование разнообразных самоуправляющихся единиц... Московская политическая культура не знала таких форм самоорганизации общества

Позже Пилип Орлик красноречиво опишет, как Иван Мазепа объяснял ему (трудно сказать, так ли было в действительности), почему он решил перейти на сторону Карла XII. Гетман мотивирует свои действия тем, что Петр І нарушил давние соглашения и казацкие права, а это значит, что казаки получают право на сопротивление.

 — Очевидно, московской политической элите такую логику трудно было понять...

— На территории Украины, как и во всей Речи Посполитой, господствовал западный тип политической культуры. Кроме уже упоминавшейся контрактной природы власти, это предусматривало существование разнообразных самоуправляющихся единиц. Это могли быть церковные структуры, благородные судебные институции, университеты, а прежде всего самоуправляющиеся города, причем каждый такой город был, по сути, маленьким государством в государстве. Московская политическая культура не знала таких форм самоорганизации общества.

«ПОГРАНИЧНЫЕ БАРЬЕРЫ МЕЖДУ СОЦИАЛЬНЫМИ ГРУППАМИ ОСТАВАЛИСЬ РАЗМЫТЫМИ»

— Была ли шляхта полностью закрытым сословием? Какие социальные лифты существовали в те времена?

— Социальных лифтов на уровне закона не было. Шляхта как социальная группа закрывала доступ к себе где-то с конца ХV века, а в начале ХVІІ века уже была абсолютно закрытым сословием. К примеру, когда по старым правилам теряло благородный статус та личность, которая, поселившись в городе, «руками делала и локтем мерила» (то есть занималась ремеслом или торговлей), то в 1633 году этот принцип усилили. Соответствующая сеймовая конституция предусматривала, что благородство в таких случаях навсегда теряет не только сам нарушитель, но и его дети.

Но закон как дышло — на разных территориях он действовал по-разному. Скажем, на пограничной со Степью Надднепрянщине барьеры между социальными группами всегда оставались достаточно размытыми. Например, крестьянин, который прожил 30 лет на слободе и не хотел дальше зависеть от пана, мог «показачиться», а мещанин, если он был зажиточным человеком, мог жениться на шляхтянке и объявить себя шляхтичем. Такая ситуация соответствовала как пестроте местного люда, так и опасным условиям жизни на слабо контролируемых пограничных участках Речи Посполитой. В более спокойных, внутренних регионах государства здешние отклонения от правил обозначали многозначительной формулой — «яко на Украине». Один колоритный персонаж, активный сторонник «чистоты» благородной крови Валерьян Неканда Трепка, на протяжении 1620—1640-х годов заключил такую себе «картотеку хамов» с информацией обо всех тех, кто безосновательно объявил себя шляхтичем. Уроженцев Надднепрянщины в картотеке Трепки очень много. Подальше от приграничья, например, на Волыни или в окрестностях Львова, объявить себя шляхтичем было намного проблематичнее, однако прыткие авантюристы, разбогатев или заполучив доверие мощного магната, делали это и здесь.

— Соглашаетесь ли вы с тем, что, невзирая на кардинальные изменения, которые принесла с собой модерная эра и прежде всего ХХ век, современному человеку все же свойственна определенная ностальгия за домодерными временами, когда мир, как нам кажется сегодня, был больше наполнен «смыслом», а человеческая жизнь была более плотно вписана в определенные моральные и социальные контексты?

— Человек всегда склонен искать в прошлом определенный «золотой век» — времена, когда «все было хорошо». Варианты, когда «было хорошо», такой стереотипный способ мышления отличается в разных обществах и разных странах, но для нас, наследников ужасного тоталитарного ХХ века, «золотым веком» логично появляется период, который этому предшествовал. Например, в русской культуре в течение приблизительно последних двадцати лет такое представление распространилось на дворянскую среду ХІХ века. Вспомним, в частности, бесконечные телесериалы и фильмы, в центре которых жизнь благородных персонажей со своеобразными повседневными, идиллическими, криминальными или интеллектуальными проблемами. Это апелляция к утраченной дворянскости, к «вишневым садам».

Если в русской культуре «золотым веком» служит наследие классической русской литературы ХІХ века, то в украинской культуре мы чаще наталкиваемся на наследие народнического этноцентризма — представление украинцев как якобы крестьянской нации. Это значит, что ХІХ век как потенциальный «золотой возраст» моделируется в нашем сознании на основании народнических крестьянских идеалов: «садок вишневий коло хати», круторогие волы, рассветы, «Грицько басує на коні, Оксана пряде» и т. д. Хотя в украинском обществе было достаточно и элитарной дворянской культуры!

«ШКОЛЬНЫЙ УЧЕБНИК ПРОДОЛЖАЕТ ТРАНСЛИРОВАТЬ СТЕРЕОТИПЫ СТАРОЙ НАРОДНИЧЕСКОЙ ИСТОРИОГРАФИИ»

— Следовательно, изучение истории украинской шляхты может стать импульсом к переосмыслению?

— Именно так. В украинском прошлом можно найти сколько угодно материалов для представления вовсе не «крестьянского» ХІХ века. Ведь собственно тогда появились благородные усадьбы, обитатели которых полностью осознавали себя украинцами. Такими усадьбами, например, была полностью усеяна территория бывшей Гетманщины, и собственно по ним путешествовал Тарас Шевченко.

Почему до сих пор не введен этот пласт в популярную украинскую культуру? С помощью того же телесериала, пусть даже примитивного по сюжету. Убеждена, что это зависит от тех, кто формирует визуальный образ украинского прошлого. На мой взгляд, с создателями этого популярного, визуального представления есть очень большие проблемы. Первая проблема заключается в том, что они просто плохо знают украинское наследие и украинскую историю. Современный школьный учебник здесь не помогает, наоборот, так как он и дальше транслирует стереотипы старой народнической историографии, согласно которой, тогдашнее украинское дворянство было «изменчивым», ведь оно служило «чужой» империи. Во-вторых, люди, которые будут популяризировать украинское наследие, просто вообще не проникаются ее осмыслением, а о понимании потенциального влияния создаваемых ими образов нечего и говорить.

ЖИЗНЬ УКРАИНСКИХ ИСТОРИЧЕСКИХ ЛИЧНОСТЕЙ МОЖЕТ СТАТЬ СЮЖЕТОМ НЕ ДЛЯ ОДНОГО СОВРЕМЕННОГО СЕРИАЛА. СЕМИБАШЕННЫЙ ЗАМОК (ЭДИКУЛЕ) В СТАМБУЛЕ, В КОТОРОМ БЫЛ ЗАКЛЮЧЕН И С КОТОРОГО СОВЕРШИЛ ПОБЕГ КНЯЗЬ САМУИЛ КОРЕЦКИЙ

Немало в этом направлении делает газета «День». Правда, вы начинаете очень издалека, из Византии и Киевской Руси. Конечно, люди должны знать и это, потому что киеворусские времена — период победы и государственности, которым можно гордиться. Однако признаем, что ХІХ век для нашего общества, к сожалению, все еще остается terra incognita.

С перспективы массового восприятия киеворусские времена, период Богдана Хмельницкого и то, что было до него и вскоре после него, — это лишь красочная историческая картинка, пусть и благородная, но всего лишь легенда. Это не то, к чему можно эмоционально привязать себя как к собственному прошлому. Тем временем ХІХ век на это предоставляется без трудностей, ведь тогда жили, действовали, радовались и страдали наши непосредственные, досягаемые памятью предки. Если бы мы хотели сконструировать в украинском сознании свой собственный каркас «золотого века», за которым ностальгируют, потому что тогда «все было хорошо», то стоит обратиться именно к ХІХ веку.

К слову, очень популярные в настоящий момент среди многих людей генеалогические поиски достигают как раз второй половины ХІХ века. Если сегодня зайти в читальный зал исторического архива, то не найдешь свободного места — везде сидят люди, которые изучают метрические книги и ищут своих предков. Откуда этот интерес? Не является ли он прямым доказательством того, что современный человек чувствует острую потребность найти связь между собой и «добрыми старыми временами»?

КНЯЗЬ САМУИЛ КОРЕЦКИЙ

Речь идет, опять же, о неразрывном сочетании между территорией и историей. Да, большими лидерами нашей страны были когда-то Владимир Великий, Ярослав Мудрый, Владимир Мономах, другие князья, славные гетманы. Но тогда жили и меньшие, обычные люди. Где мне поместить себя на этой территории? Шляхтичи ХVII века нашли выход в конструировании гербовых легенд, согласно которым такому-то предку такого-то рода правитель-князь предоставил герб за отвагу, и таким образом была начерчена линия связи между мной, нынешним, и той эпохой. То же самое с ХІХ веком — от настоящего можно провести черту только до тех времен, не глубже.

— Ваша семья также имеет дворянское происхождение. Повлияло ли это как-то на ваше самосознание и жизненный путь?

— Мне привили с детства, что я должен вести себя должным образом, «в болоте» не ходить и помнить, кто я. Мы из «сельских дворян», мои старшие тети пронесли память об этом через все годы СССР.

ВРАГ СУЛТАНА, СОЮЗНИК ПАПЫ И КОРОЛЯ. ИСТОРИЯ САМУИЛА КОРЕЦКОГО

— Можете ли вы вспомнить еще кого-то из колоритных фигур, представителей благородной среды, которые заинтересовали вас как историка?

— Как и каждому из нас, мне импонируют яркие герои, а таких в украинской истории немало. Для примера, князь Самуил Корецкий (погиб в 1622 году), чье родовое гнездо — это нынешний Корец на Волыни. Самуил Корецкий был прославленным воином. Его бурная юность, по возвращении из познавательного путешествия в Лейденский университет, прошла в военных походах на Московию и в столкновениях с турками и татарами, часто вместе с казаками. Женился Корецкий в 1615 г. на самой младшей дочке молдавского хозяина Еремии Могиле Екатерине (на его самой старшей дочери был женат Михаил Вишневецкий — отец Яремы Вишневецкого). Соответственно, князь был задействован в разных делах Молдовы, в частности, в ее попытках вырваться из стамбульских рук.

Первый раз он попал в плен к туркам сразу после бракосочетания, в 1616 году. Султан объявил его своим личным врагом, Корецким пугали турецких детей. Его посадили в тюрьму в Стамбуле, а жену вывезли в Белгород, который тогда принадлежал туркам. Дальше разворачивается романтическая история. Слуга Корецкого возил переписку между влюбленными супругами, а к счастью для историков, он был человеком нескромным, поэтому письма эти не только читал, но и копировал. Этот человек был французом, потому через несколько лет, вернувшись на родину, издал их в Париже в 1620 году в переводе на французский. Кто знает французский язык, может сегодня прочитать эту изысканную любовную лирику, ее переиздали в 1863 году в Бухаресте.

Как большому герою, воспетому многими панегиристами, Корецкому организовали побег, передав ему в тюрьме в хлебе шнур, с помощью которого князь спустился с башни к морю, где его уже ожидала лодка. Готовили этот побег совместно греческие монахи и члены французского посольства, а Александрийский патриарх обеспечил тайный выезд из Турции, переслав беглеца в один из маленьких монастырей в Эгейском море. Через какое-то время Корецкий под видом купца сел на корабль, направлявшийся в Рим. По пути на этот корабль напали корсары, которых тогда в Средиземноморье было достаточно. Капитан корабля и торговцы, которые там были, собирались сдаться, но Корецкий их выстроил и организовал оборону, поэтому во время столкновения сумел не только защитить судно, но и взял в плен пиратский корабль. Прибыв с ним в Рим, Корецкий подарил и корабль, и пиратов Папе Римскому.

Вскоре по возвращении нашего героя в Корец началась новая война с турками, в которой Корецкий был в 1620 году повторно взят в плен и завезен в Стамбул. На этот раз за него просили очень высокие лица, в частности с просьбой выкупить Корецкого к султану обращался английский король Яков Стюарт, а запорожцы якобы даже пробовали в 1621 году организовать морской поход для освобождения пленника. В конце концов его, как опасного узника, задушили в 1622 году шелковым шнурком, по приказу султана, причем он, по рассказам, самоотверженно боролся с палачами до конца. Тело Корецкого выкупили и залили в смолу, а монахи-францисканцы привезли его в Корец, где и похоронили.

— Мне приходилось там бывать, но не помню, чтобы местные экскурсоводы рассказывали эту невероятную историю.

— Сейчас в Корце господствует Московский патриархат, нынешний Корецкий Свято-Троицкий женский монастырь такой «русский», что не хочется туда даже заходить. Одним словом, второй Почаев...

Кстати, Самуил Корецкий был задействован в православном антиунийном движении, даже подписывал определенные протесты, но впоследствии, вероятнее всего, таки принял унию. Посмертная католическая легенда утверждает, что он стал католиком, но это неправда — исторические данные свидетельствуют о том, что он остался «греком», как и его жена Екатерина.

Место захоронения Корецкого до наших времен не сохранилось, потому что монастырь много раз перестраивали. Но, представляете, какой роскошный фильм или сериал можно было бы снять по мотивам этой истории? Здесь и турки, и греки, и морские битвы, и корсары, и Папа Римский, и католические и православные монахи, и драматическая любовная линия (князь долго добивался руки своей невесты). Убеждена, что зрители не смогли бы оторваться от экрана.

О ПОСТЕПЕННОМ ВЫТЕСНЕНИИ ИЗ СЕБЯ «СОВКА»

— На протяжении всех лет независимости в Украине очень остро стояла проблема государственной элиты. Видите ли вы в прошлом лекала, которые могли бы быть актуальными сегодня, традиции, которые стоило бы возобновить?

— Считаю, что нам нужно возобновить несколько базовых общечеловеческих ценностей, которые уничтожил Советский Союз. Достоинство личности, самоуважение, имидж как капитал. Союз выбил, вытрусил все это из людей. А каким образом возвращаться, я не знаю — я не футуролог... Речь идет, очевидно, о смене поколений, о постепенном вытеснении из себя «совка».

— Недавно в Париже при участии известных отечественных и западных ученых состоялась конференция о Холокосте в Украине. Параллельно некоторые ученые выступили с письмом к организаторам, в котором были предостережения относительно директора Украинского института национальной памяти Владимира Вятровича, который также был среди участников. Его, в частности, обвиняли в нарушении академических стандартов и поддержке «националистической агенды». Как вы оцениваете такие обвинения?

— На мой взгляд, действия Владимира Вятровича как главы УИНП — абсолютно оправданные. Академическая наука должна сохранять «чистоту мундира» и не вмешиваться в текущие политические дискуссии или обслуживать чьи-то политические интересы. Однако это не касается Института, который является государственным учреждением и призван реализовать политику государства и правительства. Вятрович, убеждена, делает это очень успешно. Относительно его научных работ, с ними можно спорить, но это уже совсем другой вопрос.

Люди же, которые, похоже, с кремлевской подачи, организовали кампанию против Вятровича, спутали борщ с капустой — функцию Института как государственного учреждения и академическую историографию. Впрочем, в России всегда были проблемы с разделением этих двух понятий.

Конечно, для того чтобы обслуживать «российский след», необязательно иметь фамилию Иванов. Французский или немецкий ученый может иметь приятелей в России или же быть носителем гипертрофированных представлений о демократии в стерилизованном виде, которые не позволяют ему видеть отличие академической науки и политических резонов.

«ПОСТМОДЕРНИТСКАЯ ВОЛНА ПРИВИЛА УМЕНИЕ ЧИТАТЬ МЕЖДУ СТРОК»

— В интервью вы рассказывали, как на протяжении своей жизни овладевали разными методологиями исследования. К чему пришли сегодня? Какие факторы в целом, по вашему мнению, делают возможной сегодня историю как научную дисциплину?

— Несомненно, истории как «дистиллированной» академической науки не существует. Но такое задание нужно перед собой ставить — это идеал, которого достичь практически невозможно, но к нему следует стремиться. Историк должен постоянно ловить себя за воротник, чтобы его не «заносило» туда, куда не нужно. По крайней мере, он должен четко понимать, что такая опасность есть.

В конце ХХ — начале ХХІ века произошел «большой взрыв» науки. Но постмодернизм, шквал постправды, которая все отрицает, в настоящее время прошел. Все вернулось в свое привычное русло, хоть в сухом осадке остался методологический плюрализм (под методологией имею в виду сумму практических методик, с которыми мы подходим к исследованию).

В то же время история раздробилась на десятки мелких речушек и ручейков. Иногда даже трудно узнать, говорится здесь об истории или нет. Объединить все эти странные и далекие друг от друга дисциплины общей методологической основой невозможно.

Мы наблюдали модную волну постмодернистского отчаяния, которое сносило все на своем пути, — «бог умер», «автор умер» и тому подобное. Но это крайности. Если речь идет об истории, то здесь блистали эрудицией только теоретики историописания. Я бы даже не называла это философией истории — скорее, теоретическими трудами по историописанию. Историки в практической части не могут быть постмодернистами в таком «высоком» смысле, потому что это нивелировало бы их профессию.

Вместе с тем постмодернитская волна подарила и полезные последствия. Она привила умение читать не только строки, но и между строк, умение искать скрытые смыслы и смыслы. В настоящее время трудно представить себе качественное историческое исследование без этих акцентов.

Познаваемость истории — давно пережитый спор. Конечно, историк не может познать всю т. н. правду, потому что он просто не имеет доступа к необходимым для этого объемам эмпирического материала. Соответственно, его наука превращается из науки о том, «что было в действительности», в «науку о духе» — в интерпретации, которые он пропускает через себя самого.

СПРАВКА «Дня»

Наталья ЯКОВЕНКО — доктор исторических наук, профессор, заслуженный деятель науки и техники Украины, на протяжении 2002-2012 годов заведующая кафедрой истории НАУКМА. Избранные труды: «Паралельний світ. Дослідження з історії уявлень та ідей в Україні XVI-XVII ст.» (2002), «Нарис історії середньовічної та ранньомодерної України» (2005), «Вступ до історії» (2007), «Українська шляхта з кінця XІV до середини XVII століття: Волинь і Центральна Україна» (2008), «Дзеркала ідентичності. Дослідження з історії уявлень та ідей в Україні XVI — початку XVIII століття» (2012).