«Я не собираюсь менять украинское гражданство»

В пятницу выйдет глянцевое дополнение газеты «День» — «Маршрут №1. Опера», одна из страниц которого посвящена «Оперной карте мира». Это Top-10 оперных стран. В этом списке нет Украины! Парадокс: наша страна — «производитель» талантов... Но, как приглашенные звезды, они имеют грандиозный успех на сценах театров других стран. Так сложилась и творческая биография Ольги Пасичнык.

Эта певица более двух десятилетий живет с семьей в Варшаве. Впрочем, часто Ольга бывает там только... полтора месяца в год: богемная жизнь, которая состоит из репетиций и выступлений на самых престижных сценах мира (ее уникальное сопрано очаровывает публику), не оставляет никаких шансов одомашниванию.

Тем сильнее дорожит она уникальным случаем побывать в семейном гнездышке, которое теперь переместилось из Ровно в Острог. Открою секрет: ее отец — ректор Национального университета «Острожская академия», Герой Украины Игорь Пасичнык, мама — профессор математики того же университета Ядвига Пасичнык. Именно в древнем Остроге c ней встретилась журналистка ukurier.gov.ua Инна Омелянчук.

— Оля, вы выросли в семье педагогов, но по родительским стопам не пошли. Почему?

— У меня нет прямого ответа на этот вопрос. В три с половиной года родители отвели меня в музыкальную студию музыкально-педагогического факультета Ровенского пединститута — так сказать, для общего развития, как и в студию по английскому языку. Позже, конечно, была музыкальная школа. Мое будущее они связывали с преподаванием, иностранными языками, но и не думали, что музыка станет моим куском хлеба, наконец, моей судьбой.

Впрочем, в обеих семьях — и в маминой, и в папиной — всегда пели. Дедушка Август, мамин папа, играл на профессиональном кларнете в духовом армейском оркестре. Мама тоже очень хотела учиться в музыкальной школе, но в малоимущей семье было четверо детей: если будет учиться одна — захотят другие. Поэтому свою мечту мама осуществила через нас: сначала музыкальную школу закончила я, а затем младшая сестра Наталья — ныне известная пианистка, которая живет в Швеции. А дедушка Август тогда дал нам первый взнос на фортепиано, которое заняло едва не половину нашей комнаты в семейном общежитии.

— Тогда все понятно: музыкальность — доминирующий наследственный признак...

— Очевидно. Вот наш сын Назар, которому 8 лет, в сущности, вырос в театрах и на концертах, он играет на скрипке и фортепиано и, наверное, получил генетическое музыкальное сознание: у него хороший слух, ощущение ритма. Он долго не мог понять, что не все люди играют на музыкальных инструментах и поют, спрашивал: «А на чем играет эта девушка?» Нам с мужем, который, кстати, тоже имеет музыкальное образование, пришлось долго растолковывать ему, что музыка — стихия далеко не всех людей. Впрочем, Назар — представитель уже третьего музыкального поколения Пасичныкив.

Мне в свое время посоветовала инвестировать в свой голос преподаватель Надежда Сафронова — ведь я поступила на музыкально-педагогический факультет педагогического института в Ровно. У нее была поистине неправдоподобная любовь к музыке, и она занималась со мной ежедневно. Причем когда я делала попытки хоть как-то ей отблагодарить, она говорила: «Вот когда-то как запоешь на большой сцене, приеду к тебе на концерт...»

— И приехала?

— Да. Когда я запела в Theatre des Champs-Elysees в Париже, Надежда Сафронова, которая теперь живет в Москве, приехала на мой спектакль. Но сразу после окончания спросила: «Так когда завтра делаем урок? Нужно кое-что подправить».

— Ваша высокая требовательность к себе — от наставников?

— Я училась у трех больших педагогов: у Надежды Сафроновой в Ровно, у Евгении Мирошниченко в НМАУ и Алины Боляховской в Варшавской консерватории. Двух из них уже, к сожалению, нет среди нас. С Евгенией Мирошниченко мы поддерживали контакты до последних дней ее жизни. Она так мечтала о камерной опере в Киеве! Но, к сожалению, отошла с этой мечтой в вечность... А Надежде Петровне я охотно высылаю свои пластинки и получаю от нее письма на 10—12 страницах с разбором полетов: она — мой рентген, которому полностью доверяю.

А еще есть Юра, который помнит мой голос со студенческих лет, слышит все нюансы и может их оценить. Но мои педагоги никогда не захваливали меня, они скорее говорили: «Как для тебя — неплохо». Это воспитало высокую требовательность к себе и к тем, с кем работаю. Поэтому сполна требую от музыкантов, и ни при каких обстоятельствах не даю себе льготный тариф в жизни. Единственный путь быть в артистической форме — все время требовать от себя максимально. И не важно, где ты поешь: в маленьком местечке или в Парижской опере — у публики везде уши и сердца.

— Есть ли у вас любимые сцены и любимая публика?

— Да, есть: в Париже, Хельсинки, Брюсселе. Душой прикипела к Варшавской опере, где смолоду побеждала в разнообразных конкурсах и где люди меня просто узнают на улицах. Удивительная публика в Швейцарии: образованная музыкально, она хорошо знает, как должно звучать то или иное произведение, поэтому выступать здесь очень ответственно. Уникальное место в мире — Япония.

Так сложилось, что в этой стране века не было профессиональной классической музыки. Поэтому теперь здесь построили лучший зал в мире — Сантори Холл (Токио, Япония) на 4,5 тысячи мест без искусственной акустики. И он всегда заполнен! Публика после спектаклей стояла в очереди с нашими с сестрой дисками с просьбой дать автографы. На вопрос, где вы их нашли, люди говорили, что приобрели через Интернет.

— Вы уже упоминали о том, что сестра Наталья — известная пианистка, которая живет с семьей в Швеции...

— Да, именно в главном официальном зале Стокгольма Наталья получила награду «Лучший пианист Швеции» — это у них такой национальный рейтинг популярности в разных отраслях. Так вот, она была первой представительницей другой национальности, которая получила такое признание. Мы с удовольствием выступаем вдвоем. Когда вместе работаем над произведениями, чувствуем, как много у нас общего.

Конечно, для меня она не просто сестра — это, поверьте, что-то значительно большее: слово аккомпанемент происходит от «компане» — дословно: есть вместе хлеб. Вот мы его и едим — у нас общие пластинки со всеми произведениями Моцарта, Шопена, записали концертные арии Моцарта с барочным оркестром. А недавно вдвоем полтора часа подряд исполняли исключительно произведения украинских авторов в Варшавской опере — это были Дни украинской культуры в Польше.

— Оля, у вас, как и у Натальи, также украинское гражданство?

— Да. И не собираемся его менять. Хотя нам часто предлагают это сделать — ради элементарных удобств, по крайней мере, в оформлении документов для выезда в другие страны. Ведь мы каждый раз тратим время на посольства, оплачиваем визы. Лично я сменила уже 11 так называемых загранпаспортов. Конечно, это утомляет. Но я каждый раз думаю: а может, мое гражданство сделает что-то хорошее для моего государства? Люди в мире увидят, что гражданка Украины имеет понятие о стилистике, эстетике музыкальных стилей, наконец, знает несколько языков.

— Несколько — это сколько?

— Свободно разговариваю на польском, английском и французском, пою еще и на итальянском и немецком, но интервью на них дать пока еще не решилась.

— Оля, а в Украине вы почему-то выступаете нечасто?

— Это отдельная и очень трепетная для меня тема. Украине то, что мы делаем, вроде бы не нужно: почему-то старинная классическая музыка ушла здесь, так сказать, на обочину. Нет здорового музыкального баланса, нет установки на то, чтобы общество понимало: именно классика способна воспитать интеллигента на сегодняшний день и на завтрашний. Если людей кормить только попсой, это непременно приведет к душевной и духовной катастрофе. Поэтому очень жалею, что Евгении Мирошниченко не удалось открыть в Киеве камерную оперу, где, кроме украинских авторов, звучали бы Моцарт, Гендель, Монтеверди... С другой стороны, если еще нет меценатства в классике, которая может изменить людей изнутри, например, японцев, поэтому и сама нация к этому не готова. Хотя... Как говорится, капля камень точит. В прошлом году я имела возможность выступать в Национальной филармонии в Киеве в концерте, которым дирижировал Кирилл Карабиц. В декабре 2011-го мы с Натальей выступали в Ровно и, не поверите, волновались, как перед сверхсложным экзаменом — ведь большинство тех, кто тебя слушает, ты знаешь лично... То есть все может измениться: жаль только, что так медленно.