«Я танцую, живя»

Одним из важнейших событий последнего Одесского кинофестиваля был визит французского театрального и киноактера Дени Лавана.

Впервые Дени побывал у нас в 2014-ом со спектаклем «В путешествии». В этот раз он привез хоррор «Ночь пожирает мир» («Париж. Город зомби», режиссер — Доминик Роше), в котором сыграл настолько же необычную, насколько и характерную для него трагикомическую роль живого мертвеца.

Дени Лаван родился в 1961 в парижском предместье Нейи-сюр-Сен. С ранней юности играл в театре. В 1983 году актера заметил Леос Каракс, который искал исполнителя на главную роль в своем полнометражном дебюте «Парень встречает девушку». Лаван является протагонистом и в следующих фильмах Каракса — «Плохая кровь» (1986) и «Любовники из Нового моста» (1991); в обоих случаях он создал блестящий экранный дуэт из Жюльетт Бинош. «Любовники с Нового моста» принесли актеру номинацию на премию Европейской киноакадемии. По словам Денниса Лима («Нью-Йорк Таймс»), в этой картине Лаван совмещает «чаплінівський пафос и взрывы чистой кинетической энергии». Во всех трех упомянутых фильмах героя звать Алекс — это настоящее имя самого Каракса.

В целом, Лаван имеет в наработке десятки экранных ролей, в том числе у мастеров уровня Клода Лелуша («Да здравствует жизнь!», 1984) и Клер Дени («Хорошая работа», 1999), но именно художественная близость с Караксом — одним из самых противоречивых и наиболее самобытных французских режиссеров — сформировала его как киноактера. Можно утверждать, что без Лавана не было бы Каракса и наоборот. Полный страстей, склонный и к неуправляемому насилию, и к безграничной нежности Алекс, безумный и смешной мутант месье Дерьмо, который терроризирует японскую столицу, из авторского альманаха «Токио!» (2008), наконец, ангел-водитель Оскар из «Корпорации «Святые моторы»» (2012), чьей миссией является перевоплощаться в разных людей, чтобы сыграть их судьбы в жизни как на сцене — каждая из этих работ даже при всех недостатках самих фильмов запоминается сразу. Отличительной чертой его персонажей является исключительное владение своим телом и пластичность (дает о себе знать опыт в акробатике), они часто исполняют танцевальные, музыкальные, даже цирковые номера и способны моментально оживить кадр или направить действие в непредсказуемом направлении.

Лаван — эксцентрик. Это даже не определение его лицедейского профиля, это сама его суть. Он ни на секунду не остается в покое, прошивает игрой мельчайший жест, самую будничную фразу. Его тело действительно как будто все время ведет свой собственный монолог.

Мы разговаривали дважды: во время его встречи с фестивальной публикой и потом для интервью.

«КОГДА Я УВИДЕЛ ЧАПЛИНА, ТО ПОНЯЛ, ЧТО ХОЧУ БЫТЬ КАК ОН»

— Дени, у вас нет специального актерского образования, но кто-то же вас учил как исполнителя?

— На меня очень повлияли звезды немого кино: Гарольд Ллойд и особенно Чарли Чаплин. Вот, сегодня купил на рынке (Привозе — ДД) портрет Чарли и очень этому рад. Когда я был ребенком, меня восхищали его фильмы, потому что я чувствовал его детскость. Его персонаж беззаботен, весел, делает что хочет, может прийти на принятие и положить ноги своей соседке на колени. Когда я его увидел, то подумал, что хочу быть как он. Оказалось, что для этого нужно стать актером. Поэтому я начал шутить, падать, исполнять разные акробатические этюды. В сущности, я пришел в кино из цирковой школы. Начал с акробатики и пантомимы, потом нашел способ выражения через слово.

— Вы даже сыграли человека, который имитирует Чаплина.

— Режиссер фильма «Мистер одиночество» (2007 — ДД) Хармони Корин предложил мне сыграть двойника Чаплина. Я решил, что не буду пересматривать фильмы с участием Чарли, не буду имитировать его. Зато задумался — чем я похож на него. Но это очевидно: я пропитался его жестами, поведением, мимикой, я действительно и есть этот Шарло. Знакомые часто говорили мне, когда я надевал соответствующей шляпы, да еще и имел усики, что меня не отличить: тоже маленький, смешной, не очень внимательный.

Чаплин произвел на меня такое же впечатление, как и стихотворения Артюра Рембо. Для меня творческие личности — это дети, очень любознательные дети. Они собирают информацию со всего мира. Рембо, Высоцкий, Чаплин, Марсель Марсо... Они всегда со мной. Они мои друзья. Не учителя, не гуру, а именно друзья.

— А кто ваши друзья в повседневности?

— Их имена вам ничего не скажут. Это могут быть те, кого я встретил на улице. Например, я с большой любовью вспоминаю уличного поэта и актера Жака Делютора, которого я встретил в Брюсселе. Он декламировал стихотворения, играл на аккордеоне и являл собой такой сгусток поэзии и эмоций, что просто ошарашил меня. Потом он наложил на себя руки, но до сих пор остается во мне, в моем сердце. Даже животные есть в списке моих друзей.

— Какие именно?

— В доме моих родителей обитает много собак. Когда я готовился к роли парсека в театре, мы с одним  из них вошли в контакт, я тоже ходил на четырех, гавкал. Это тоже друг, который мне очень помог. Кстати, та собака потом обезумела. Вообще, много личностей, которые меня вдохновляли, жили все время на грани безумия — Ван Гог, Нежинский, Арто.

«МЫ УВЛЕКАЕМСЯ ДРУГ ДРУГОМ КАК ТВОРЕЦ И ТВОРЕНИЕ»

— Вы работали с разными режиссерами. Почему именно с Караксом у вас так сложилось?

— Не знаю. Я вообще не собирался сниматься. Он первый меня позвал. Тогда, в начале 1980-х, моей мечтой был театр. Я только что закончил Консерваторию и начал играть на сцене, и вот познакомился из Леосом. Он мне показал сценарий «Парень встречает девушку». На тот момент в его фильмографии был всего лишь один короткий метр, который я не видел. Не могу сказать, что сценарий мне сразу понравился. Ну, парень встречает девушку. Да, очень современная история. Герой похож и на Леоса, и на меня. С цитатами из кинематографа. Но я мечтал играть Шекспира. Романтические вещи, в костюмах. А впрочем, какие-то детали заинтересовали меня. Герой идет по мосту Понт-неф и видит пару, которая целуется, бросает им деньги, как будто это уличные артисты — такого рода поэтика мне близка.

 Повторюсь, на то мгновение я плевал на кино, не имел никаких амбиций, мне просто было интересно посмотреть, как это работает. Мы сняли фильм. И с самого начала у нас возникла тихая молчаливая связь. Леос не давал мне никаких советов, не говорил о психологии персонажа. Шла речь больше об эстетике — как должно выглядеть мое лицо. У меня создалось впечатление, что Лео боится говорить много. С человеческой точки зрения опыт этих съемок казался полностью пустым. У меня не было ощущение, что я получил такое же удовольствие, как от игры в театре. Создавалось впечатление, что режиссер неудовлетворен мной, и я решил, что с кино все покончено.  Но к моему удивлению через год Леос пришел ко мне в театр: «Вот, написал сценарий для тебя». Это была «Глупая кровь». И когда я его прочитал, то увидел, что Леос так тонко почувствовал меня, понял, что я танцовщик, акробат. Все мои способности он в сценарии развил еще больше. Прыгать с парашютом, танцевать под музыку Девида Бови, делать трюки с картами, извергать огонь, напиваться ужасным дешевым вином, — во мне все это было, но он позволил продвинуться еще больше. Уникальное отношение. Тогда я и понял, что является основой его фильмов. Как-то было даже неудобно, что есть молодой режиссер, который во мне все время нуждается. Конечно, для меня это большая удача. Я считаю его одним из наибольших режиссеров нашего времени. У него особенный взгляд на общество, который он выражает с присущим только ему стилем, и в то же время это истории современной любви.

— Как строятся ваши отношения?

— Дружественными их не назовешь. Мы почти не разговариваем. Когда мы начинали работу, я даже не очень понимал, чего он от меня хочет. Потом постепенно пришло понимание, что мы работаем над одной большой целью и нам не нужные слова. В «Святых моторах» важна для меня сцена: мой персонаж — Оскар — разговаривает с героем Мишеля Пикколи о кино. Возникает вопрос, почему мы до сих пор в кіні, и Оскар говорит: «Через красоту жеста». Ответ: «Красота — в глазах того, кто смотрит». Для меня это метафора наших отношений из Леосом. Мы дополняем друг друга и увлекаемся друг другу как творец и творение.

 — Леос, кстати, говорил, что со времен «Глупой крови» вы очень выросли как актер и способные сыграть кого-либо. В «Корпорации «Святые моторы» у вас не менее 10 ролей. Как вы справились?

— Конечно, «Святые моторы» были вызовом. Думаю, что я смог это сделать, потому что продолжал работать в театре, играл в спектаклях по Достоевскому, Беккету, Шекспиру, Кольтесу. Я все же больше театральный исполнитель. Именно на сцене я могу полностью почувствовать того персонажа, которого играю.

 Что же касается кино, то есть очень большая разница между ранними фильмами Леоса и поздними — «Токио!», «Корпорация «Святые моторы». Потому что в первых я играю Алекса, это своего рода трилогия о нем, и Леос просил меня быть самим собой, поэтому я формировал героя на себе, придавал ему форму из своего лица, из своего тела. А в «Токио!» и «Святых моторах» персонажа лепили из грима, из париков и тому подобное. Господин Дерьмо — это лучшее, что Леос мне мог дать. Для меня это также был переход от метода Станиславского к школе Брехта, до отказа от работы с переживаниями в интересах внешней игры и притворства.

— Почему месье Дерьмо такой важный для вас?

— Для меня он является воплощением всех потайных фантазий и страхов людей. Он как будто супергерой, ведь в нем есть все: и Чаплин, и опыт уличного актера; он слоняется по кладбищам, ест цветы и деньги, влезает женщинам на головы. Есть в этом что-то детское и беззаботное. А главное — у него есть язык, которым говорит только он. И для меня это тоже выражение детства, потому что дети как раз имеют язык, который никто не понимает. Я как будто вернулся в детство, моя мечта осуществилась: я говорю собственным языком! Работа над образом Алекса была очень сложной, нуждались в неделях, чтобы снять хотя бы дубль, потому что мы долго искали, как он должен вести себя, разговаривать, какая его мимика. А когда мы делали первые эскизы месье Дерьма, я надел пару аксессуаров, парик, прошелся по набережной Сены и подумал, что могу взять некоторые черты Пульчинелли — персонажа из комедии дель арте (маска умника-горожанина, который недавно переехал из села — ДД) — он вот так непринужденно идет вразвалочку, но в любое мгновение может собраться и ринуться в бой. Я попробовал это, и на следующий день, когда показал Леосу, тот согласился: «Да, это он».

«РОЛИ ВЫБИРАЮТ МЕНЯ»

— По какому принципу вы выбираете кинороли?

— Это они выбирают меня. Каракс просто меня позвал. Но когда ты начинаешь карьеру на экране именно из Каракса, то планка у тебя очень высока, ты потом уже остальных режиссеров сравниваешь с ним. Мне должно быть интересно играть, я руководствуюсь своей любознательностью. Кстати, иногда снимаюсь в короткометражках молодых режиссеров безвозмездно, потому что так чувствую, что еще существует настоящее, некоммерческое кино, с акцентом на творчестве.

— Есть ли у вас устоявшиеся приемы для работы над ролью?

— Не имею методики. Есть такой подход: нужно знать, кем была бабушка героя, что он ел на завтрак и тому подобное. Для меня эти подробности не важны. Я сразу смотрю в глубину. Должен понять, какую эмоциональную нагрузку несет его слово, как он взаимодействует в пространстве с предметами, как двигается. Я понимаю его через движение и через слово. В театре иначе: у тебя есть полностью прописанная пьеса, ты можешь полностью почувствовать героя благодаря тексту. Я, например, длительное время играл Фердинанда-Луи Селина (величайший французский писатель, 1894-1961. — Д.Д.) на сцене, и мог бы погрузиться в архивные биографические материалы, но решил как можно больше читать его книг, следовать потому, что написано им и найти правильную интонацию. В кино же очень значимо понимание с режиссером, то, как он видит твою роль. Иногда актеры, по моему мнению, идут фальшивым путем, следуя методу, согласно которому они должны жить жизнью своего героя. Я, например, пытался так работать над ролью Алекса в «Любовниках с Нового моста», но это была ошибка: если бы я действительно жил жизнью уличного клошара, то не смог бы его сыграть. Очень важно также, чтобы актер пускал в ход воображение и искал элементы, за которые можно зацепиться. Например, играть легионеров в фильме Клер Дени «Хорошая работа» для меня было вызовом, потому что я никогда не служил в армии и вообще далекий от военной службы. В начале съемок я не смог поехать в Джибути, как все остальные актеры. Они там проходили военную выучку. Когда я приехал через 3 недели, они уже многое умели, но я на месте решил пропитаться тамошней атмосферой, жарой, морем и солнцем, почувствовать себя теми легионерами, которые там провели 5 лет. Я просто понял, как бы он мог жить в такой стране. А если ты живешь жизнью персонажа, ты не можешь его сыграть. Нужно сохранять немножко юмора и смотреть со стороны.

— В фильм «Ночь пожирает мир» вы сыграли зомби. Что это был за опыт?

— Это особенная роль. Зомби закрыт в лифте. У меня был соответствующий грим, контактные линзы, с которыми я все видел как в тумане. Первая сцена — я лежу в лифте. Встать сложно, ведь зомби не имеет обычных человеческих жестов, он не опирается на руки, чтобы встать, он немного как инвалид. Пластику этих живых мертвецов можно сравнить с судорогами от электрического тока. Ни одного звука, взгляд в одну точку и одна цель — съесть другого. И все это в лифте. Но это было несложно, потому что обычно накануне нужно отрабатывать диалоги, а здесь — замечательно — завтра играю зомби без слов. Я пытался найти это выражение лица неживого человека, который пытается пролезть через решетки. Роль принесла мне огромное удовлетворение.

— А фильмы о зомби вы не смотрели?

— До того как начать играть эту роль — нет. Уже после съемок я посмотрел первый фильм об этом — «Ночь живых мертвецов» Джорджа Ромеро — и он произвел на меня очень хорошее впечатление.

«МОЙ ПЕРВЫЙ МОТОР — ЭТО ТЕЛО»

— Когда вы играете, у вас тело идет за образом и ощущением или, наоборот, тело рождает образ?

— Это алхимия того и другого. Но мой первый мотор — это тело. Потом — движение, танец, хотя я никогда не учился танцевать. Я часто реагирую на физические ощущения, на позы, которые принимает персонаж, и именно в этом ищу правду. В то же время работает и воображение. Благодаря встрече этих двух источников — физики и эмоций — в моей голове происходит миллион разных вещей. Например, недавно в театре я выполнял текст Беккета. Там очень строгая постановка. Режиссер решил, что я должен стоять неподвижно перед публикой, играть только глазами и говорить полтора часа.

— Незаурядное испытание.

— Нет. Я чувствовал себя очень взволнованным, потому что внутри, в голове было очень много движения. Все, что я не мог показать телом — выражалось очень конкретными словами, и нужно было передать взглядом всю картину, которую автор хотел нарисовать. Мне очень понравилось.

— Помните ваши самые первые роли — на сцене и в кадре?

— У меня есть два таких воспоминания времен детства. Когда я еще учился в начальной школе, школьный театр поставил «Новое платье короля» по Андерсену. Я играл того маленького мальчика, который кричит, что король гол. А короля играл мой друг — большую роль. У меня роль была маленькой. Но я уже тогда понял, насколько важной может быть даже эпизодическая партия.

Вторая история — моя мама очень любила фотографировать и была моим первым фотопортретистом. Мы как-то пошли с ней на рынок в предместье Парижа. Мне было лет 10. Я остановился, оперся на машину, о чем-то задумался. Мама меня сфотографировала. И сказала: «У тебя вид какой-то тяжелый». И точно: в кадре я смахивал на хулигана. При этом настроение у меня было неагрессивным, я просто стоял и что-то себе придумывал. Но фотография как будто открыла во мне дух маленького хулигана. Оказалось, что то, что вы себе думаете и то, как ведете себя — разные вещи, и никогда нельзя угадать, что ты в конечном итоге спроектируешь в мир. Вот такого рода состояния используются в кино. Умны те режиссеры, которые умеют поймать момент, когда актер может и не намеревается предпринять какое-то действие, но каким-то образом передает то, что необходимо показать.

— За какую роль вы никогда бы не взялись?

— В каждом образе можно найти что-то интересное. В любом обществе есть постоянные человеческие типы — императоры, диктаторы, обслуга, жертвы — просто изменяется призма, через которую мы на них смотрим, и способы их показа, язык, которым мы это делаем. Поэтому никаких ограничений у меня нет.

«ЛЮБОЙ ЧЕЛОВЕК ВСЕГДА ЧТО-ТО ИЗОБРАЖАЕТ»

— Есть ли у вас увлечения, не связанные со сценой или съемками?

— Люблю играть на маленьком инструменте-ракушке (подносит к губам, свистит. — Д.Д.). Меня это очень развлекает. Еще большее развлечение — мое ремесло актера. Потому что это способ получать информацию от всего, что тебе дает жизнь. Еще одна страсть — просто гулять, ходить. То, что по-французски называется фланировать. Идти без цели. Я иду, мечтаю о чем-то, смотрю на людей, на вещи, на дома, и таким образом обогащаюсь всеми этими ощущениями, образами того, что меня окружает.

— Бодлер написал целый трактат о философии фланера.

— Да. Очень много поэтов фланируют, так что это неудивительно. А, и еще я очень люблю играть словами. (Смеется.). Это дает такую свободу — ты можешь делать что хочешь.

— Дени, вы знаете, я уже во второй раз общаюсь с вами, и мне кажется, что вы все время в игре, в образе. А какой вы в одиночестве, сам с собой?

— Я пытаюсь существовать. Мне кажется, что любой человек в любой момент что-то изображает. Уже когда вы надеваете какие-то вещи, выходите на улицу, то, как вы видите себя. Просто у меня больше экстравертный стиль, мне нравится играть с жизнью. Конечно, я могу быть непроницаемым, спокойным, когда сам иду по улице. А могу идти и напевать что-то самому себе, подыгрывать. Это не актерство, это не игра, просто у меня в голове мелодия, и я хочу ее напевать, и я танцую, живя. (Смеется.)