«Я вам, украинцам, очень завидую: вас настоящая новая волна в кино»

Мировая премьера этого фильма состоялась в секции «На Восток от Запада» на кинофестивале в Карловых Варах в июне этого года, а в июле фильм получил Гран-При «Золотой Дюк» на Одесском международном фестивале.

Дарья Жук еще в 1990-ые, будучи 16-летней, поехала учиться в США по приглашению. Получила экономическое образование в Гарвардском университете. Работала в Нью-Йорке на канале HBO, параллельно продюсируя документальное кино и факультативно учась кинематографу в Гарварде. В 2015-ом с отличием закончила Колумбийский университет по специальности «режиссура». Выиграла ряд грантов от престижных фондов, в частности грант компании Panavision для новых режиссеров New Filmmaker Grant (2012) и междисциплинарный грант Колумбийского университета Art Works Grant (2012). Получила право вести собственный курс по режиссуре в Колумбийском университете за год до получения режиссерского диплома (сентябрь-декабрь 2013-го). Короткометражки Дарьи Жук были показаны и премированы на ряде фестивалей в США, России, Беларуси, а в этом году она закончила работу над полнометражным дебютом «Хрусталь» (Беларусь — Россия — США — Германия).

Согласно сюжету, среди разрухи 1990-х безработная ди-джей Веля (Алина Насибуллина), чтобы получить визу в США, указывает в документах случайный телефонный номер, на который, оказывается, позвонят из консульства, чтобы проверить место ее работы. Единственный способ подтвердить легенду — сидеть несколько дней в заводском городке неподалеку от Минска, в квартире, где стоит тот самый телефон, чтобы вовремя ответить на звонок. Жильцы квартиры — простой люд, местный пролетариат. Имеют хлопоты: готовятся к свадьбе. На непрошеную гостью реагируют по-разному: от сочувствия до полного неприятия, но пускают ее посидеть на стульчике около телефона. Звонок все не раздается, ожидание затягивается, конфликты нарастают.

Это мог бы быть сюжет для комедии: столичная штучка приезжает в провинцию. Но «Хрусталь» — не комедия. Веля, прежде всего, выделяется из постсоветской среды своим стремлением к свободе, которая для людей, окружающих ее, — пустой звук. Им важны правила, обычаи, «понятия». Веле, которая, впрочем, имеет собственное бремя лжи, с ними не сойтись. Заканчивается это все для нее плохо, но в то же время и делает сильнее.

Этот фильм не лишен недостатков, свойственных для полнометражных дебютов: прямолинейность ситуаций, слишком типичные, даже плоские персонажи, огрехи в сценарии. Но атмосфера 1990-х, улицы, интерьеры, характеры изображены довольно точно и не без юмора. Главное же — вложенное режиссером послание — о важности свободы и тяжести ее обретения — выражено убедительно и сильно.

Мы поговорили с Дарьей накануне премьеры.

 В ПОИСКАХ НЕКОМФОРТНОГО МЕСТА

— Вас лучше называть американским или белорусским режиссером?

— У меня никогда не было такой цели — эмигрировать. Всегда ездила в Америку учиться или работать. Впервые я туда попала в 1996-ом, в 16 лет. 9 месяцев проучилась в средней школе и пережила это как эмоциональную травму, потому, вернувшись в Минск, не очень хотела ехать назад. Но оказалось, что учиться в Москве намного дороже, чем в маленьком колледже на Среднем Западе. Так одно за другим меня начало затягивать туда. Однако я не потеряла связь с Беларусью и осталась очень близка к тем местам, где родилась.

— Ваша связь с кино возникла в Америке или в Беларуси?

— Режиссура пришла ко мне вполне случайно. Просто когда путешествуешь и живешь в разных странах, у тебя расширяются рамки возможностей. В Минске я не могла представить, что кино станет реальностью. Но, получая образование, ищешь себя и свое место в жизни. Я попала на курс документалистики в Америке в 19 лет. Моя подруга из Греции очень хотела заниматься кино, потому что ее отец — известный кинокомпозитор, поэтому она целеустремленно шла туда, я присоединилась за компанию и открыла для себя поразительный мир.

— И все?

— Опять серьезно занялась режиссурой уже в 30 лет. Когда вернулась в киношколу, перепробовав все способы, чтобы избавиться этой болезни, снимала видеоарт, помогала друзьям с продюсерством, продюсировала неигровые картины сама. Но в итоге пришла к осознанию, что мне нужна режиссура и ничего больше. Хотя работа в кино — болезненный процесс, такое впечатление, что ты раздеваешься перед чужими людьми. Очень некомфортное место на самом деле.

 «ХРУСТАЛЬ»

— Какой фильм можете назвать вашим дебютом?

— Это и есть «Хрусталь». Все до того я не считаю серьезным кино. Мне за «Хрусталь» не стыдно. А остальные прямо больно смотреть.

— Откуда, собственно, взялась история Вели?

— Завязка с подачей липовых документов в посольство основывается на реальных событиях, которые произошли с одной моей подругой, причем в Киеве. Когда она мне рассказала это, я подумала, что это мог бы быть фильм. Но это было 10 лет назад, понадобилось много времени, чтобы довести до сценария.

— Что касается атмосферы «Хрусталя»: 1990-ые у вас отображены довольно точно. Но почему именно это время?

— Во-первых, такое не могло произойти позже, в мире мобильных телефонов и интернета. Во-вторых, мне хотелось изобразить время, которое я очень хорошо знаю. Для меня переломный момент наступил как раз в 1996-ом, да и в Беларуси тогда все казалось возможным. Мне кажется, что сейчас нет такого безумного порыва требовать наград от судьбы, уже другое время. Поэтому для меня девяностые были временем больших возможностей, сложным, но, поскольку я на тот момент уже родилась, то не знала, как может быть иначе.

— Другой важный момент: вы явно не идеализируете «простой народ».

— Для меня как режиссера важно чувствовать людей. Кто мы и почему мы так поступаем, а не иначе? Пытаюсь понять человеческую суть с разных сторон. Понятно, у нас нет добра и зла в чистом виде. Если бы там были сугубо позитивные или сугубо негативные персонажи, то фильм утратил бы связь с реальностью.

— Но все же определенное оппонирование соцреалистической пасторальности у вас есть.

— Я даже не думала о соцреализме, хотя и выросла среди него, на картинах «Беларусьфильма». Я, скорее, отталкивалась от сюжетов о городской девушке, которая пытается самоутвердиться, мечтает о большем. Веля напоминает мне американскую героиню, индивидуалистку, которая готова ради своей мечты на что угодно. С другой стороны, я не хотела показывать это восточноевропейское убожество, которое любят продавать на Западе. Речь шла о том, что у Вели есть мечты больше, чем выйти замуж или более обеспеченно жить. Поэтому можно сказать, что я опиралась на независимое американское кино 1980-х. Еще очень люблю Киру Муратову.

— Важны ли для вас феминистические акценты в этой истории?

— Конечно. С другой стороны, я не считаю, что это самый важный уровень. Я не хотела делать какую-нибудь пропаганду. Но я часто вижу женщин, которые очень много работают, и мужчин, которые очень много отдыхают. Поэтому у меня там достаточно много женских персонажей — активных, запоминающихся.

 РЕЖИМ

— Каково состояние белорусского кино?

— Тяжелое. «Беларусьфильм» мы в шутку называем «Партизанфильмом». Потому что у нас очень много фильмов — о партизанах. Вообще белорусская национальная идея до сих пор вертится вокруг той войны. Поэтому у меня  и мама героини работает в соответствующем музее. Мне очень хотелось сделать белорусский фильм, который будет не о той войне. Я вам, украинцам, очень завидую. Мне кажется, что у вас настоящая новая волна в кино, много молодых кинематографистов, которые очень звучат, причем за пределами Украины тоже. К сожалению, у нас нет поддержки нового поколения. Возможно, мы просто более бедные, у нас меньше денег на кино. И сейчас скандал вокруг нашего главного фестиваля «Листапад»... Это некий маятник: делать кино вроде бы можно, но такая политическая ситуация, что приходится включать самоцензуру. Существует незримая граница, которую нельзя переступать в плане материала. Например, к конкурсу на «Листападе» не допустили фильм о бабушке, которая живет в Крыму, чтобы не оскорбить чувства зрителей, причем даже не наших, а российских. Вроде бы Беларусь старается занимать нейтральную позицию, но мы все равно очень пророссийские.

— Можно ли говорить о том, что у вас государство покупает лояльность кинематографистов?

— Мне кажется, они пытаются сделать большое кино, которое было бы жанровым и пропагандировало бы силу государства. Вышло несколько проектов, на которые выделили много денег и которые провалились с треском. Чуть ли не МВД спонсировало... Такое существует — высокобюджетная кинопропаганда. Пытались делать и более продюсерские проекты, на которые приглашали зарубежных режиссеров, но они совсем не прозвучали. Может, когда-то они отдадут эти деньги молодежи, чтобы снять не один пафосный фильм за 3 миллиона, а десяток хороших. Мы хотим быть Голливудом, а в действительности нам нужно быть теми, кем мы есть, не стесняться того, что мы маленькая страна. Нам стоит делать маленькое фестивальное кино, но интересно делать, утверждать национальные особенности таким образом.

— Что касается национальных особенностей: правильны ли впечатления, что сейчас в вашей стране происходит постепенная беларусизация?

— Я смотрю по молодым людям. Раньше это была очень конкретная прослойка. Кто-то, например, учился в художественной школе, и эта школа говорила на белорусском. А теперь я вижу, что много молодежи свободно владеет языком и его использует. Понемногу выходит в массы, но очень медленно по сравнению с тем, как это происходило и происходит у вас. Мне тоже казалось, и многие до сих пор считают, что белорусская культура близка к российской. Но, пожив и поработав в Москве, еще до Крыма, я открыла, что мы с Россией совсем разные, совсем иначе чувствуем мир.

— Если уже зашла об этом речь, скажите, на ваше усмотрение, за столько лет белорусы не устали от режима  Лукашенко?

— Мне кажется, что большинство его поддерживает.

— До сих пор?

— Как данность. На фоне сейсмических перемен в Украине в комбинации с пропагандой режим стал только сильнее, потому что аргумент «вы же не хотите гражданской войны, как в Украине» работает безотказно.

— При этом в «Хрустале» вы сделали открытый финал.

— Мне очень важно было оставить надежду. Перемены происходят очень быстро, резко и непредсказуемо. И когда что-то меняется, ты уже не можешь себе представить, что оно когда-то было иначе.

 «ФЕМЕН» И МУЗЫКА

— Что будете снимать дальше?

— Очень хотела бы сделать фильм в Украине. Найти тему, релевантную и Восточной, и Западной Европе. Одно слово, думаю снять что-то о вашей группе «Фемен». Такие молодые — я не представляю, что могла бы  быть настолько осознанной или идеологически сформированной в таком возрасте. Это идея, которая меня очень волнует.

— Должен вас заверить как свидетель их деятельности — это явление крайне противоречивое.

— Так именно это и интересно. То, что мы до конца не понимаем и не можем, вероятно, определить, хорошо это или плохо.

— Имеете ли какие-то увлечения вне кино?

— Я закончила музыкальную школу, а потом в университете занималась — играла на органе, ди-джеила. И сейчас, после «Хрусталя», пытаюсь опять вернуться к музыке. Пока не играю, но мне предлагают, и буду пытаться совмещать.

— Какой стиль вам больше всего по душе?

— Очень люблю электронную музыку, это я добавила в сценарий, как вы могли заметить. Эта субкультура для меня является отрицанием рок-н-ролла, Цоя и подобного, то есть той музыки, которую слушали  родители, но, главное — она воплощает настоящую свободу.