Йос СТЕЛЛИНГ: Меня интересуют вечные вопросы — любовь, ненависть, месть, страсть

Наша газета уже сообщала о визите в Украину известного кинорежиссера (см. День», №16). Йос Стеллинг — автор фильмов «Летучий голландец», «Рембрандт» и «Стрелочник» — побывал в Киеве и в Николаеве, где открыл зал своего имени в кинотеатре сети «Мультиплекс». В нашей столице господин Стеллинг встретился с представителями СМИ и публикой.

«КИНО — ДУХОВНЫЙ ЯЗЫК»

— Я очень рад быть в Киеве, — признался режиссер. — Это уже мой седьмой визит сюда, и каждый раз у меня создается ощущение, что это, наверное, мой последний приезд. Предыдущий визит был связан со съемками фильма «Душка». Снимать в Киеве, встречаться здесь с людьми — очень хороший, по-настоящему прекрасный опыт. И это не просто дань вежливости...

Фильм — это вид трехмерного искусства. Это как музыка. Большинство людей всегда требуют объяснения. Это странно, ведь никто не просит объяснить музыку. Кино — духовный язык. Не стоит пытаться объяснить, что было в фильме — вы должны найти свой собственный ответ. Финальный ответ — это смерть. Это ответ на все ваши вопросы. И мне кажется, что после того, как фильм сделан, режиссер уже сказал все, что хотел, а дальше дело публики — воспринимать его произведение тем или иным образом.

— Каким будет ваш следующий фильм?

— Это должна быть международная копродукция: Голландия — Бельгия — Германия — Россия, может быть, поучаствует и Украина. Лента об истории любви, происходящей в ХIХ веке. Я очень хотел бы снять в одной из ролей моего любимого актера Сергея Маковецкого. Мы планируем приступить к съемкам в начале следующего года. Сейчас — подготовительный период. Я только поднялся от земли и начинаю строить здание фильма. Больше о новом проекте ничего рассказать не могу...

Когда фильм окончен, все думают, что он — мой, поскольку я режиссер. Но, как я уже сказал, он также и ваш. Это фильм публики, зрителей, и уже они должны его оценивать. В то же время создание фильма связано с командной работой, и это мои коллеги, с большинством из которых мы сотрудничаем около тридцати лет. Мы вместе создаем фильм, и каким-то образом фильм создает нас. Актеры помогают мне быть режиссером, я помогаю им быть актерами, то же и с оператором, и так далее. Это важно, и это очень интересный процесс.

— Что же все-таки произошло в вашей эротической короткометражке «Зал ожидания»? Было ли что-то между героями? Вообще, насколько важно, чтобы замысел был воспринят зрителями?

— Всегда одно и то же: вопросы, как правило, интереснее, чем ответы на них... Когда я что-то говорю, я одновременно что-то разрушаю. С моей точки зрения, всегда существуют два понятия. Это могут быть мужчина и женщина, прошлое и будущее, день и ночь, свет и тьма, рождение и смерть, — однако главное — то пространство, которое находится между двумя сущностями. А главная задача художника — сделать это пространство видимым. Это можно сделать с помощью музыки, а можно — с помощью света, игры актеров... В конечном счете, фильм базируется на одном движущемся изображении и на другом движущемся изображении, и то, что происходит между ними — и составляет суть фильма. Но также то, что происходит между ними, находится не в фильме, а вашем восприятии, в вашей голове, в вашей душе. То есть, это только на 50% то, что вы увидели на экране, остальные 50% — ваш собственный фильм. Потому у меня нет представления о том, что там происходило, извините.

— Изменился ли зритель с того времени, как вы начали снимать? И как в связи с этим изменилась тематика ваших фильмов?

— Я не очень интересуюсь политикой или актуальными событиями. Меня интересуют вечные вопросы — любовь, ненависть, месть, страсть. Именно это я хочу показать зрителям. Может быть, публика изменилась, но ведь актеры, играющие в фильме — в том же возрасте, в котором они снялись, несмотря на то, что прошло 20 лет, и вопросы, затронутые в фильме, остались те же.

— Поскольку в зале присутствует один из продюсеров вашего последнего фильма «Душка», хотелось бы, чтобы вы сказали несколько слов об очень серьезной проблеме, связанной с финансированием фильма Министерством культуры и туризма Украины.

— Действительно, есть проблема, связанная с финансами, как это часто бывает. Поскольку «Душка» — международная копродукция (голландско-российско-украинская), то у украинской стороны, в данном случае — у Министерства культуры, были свои обязательства перед российскими продюсерами, но они, к сожалению, до сих пор не выполнены. Обещанные деньги до сих пор не заплачены российской стороне, и ответ невозможно получить до сих пор. Они то говорят: «да, но позже», то: «нет, но может быть», и все это тянется уже около полутора лет. Из-за этого мы не можем выпустить фильм официально на DVD, у нас практически запрещен прокат, что очень грустно. Я хотел бы еще добавить: если Украина хочет принимать участие в разных копродукциях, связанных с кино, то всегда в таких вопросах нужно быть очень тщательным и осторожным, поскольку киносообщество очень тесно, все знают друг друга, и когда у кого-либо возникают проблемы, они становятся известны всем.

Андрей Халпахчи, сопродюсер «Душки», художественный руководитель кинофестиваля «Молодость», добавил:

— Я все-таки озвучу то, что хотел сказать Йос. При общем бюджете картины два миллиона евро — доля Украины для полноправного сопродюсерства составляла 200 тысяч долларов. Иными словами, гарантийное письмо было прислано российскому продюсеру в 2007 г. с обязательством, что в титрах фильма будет наше Министерство культуры и туризма при условии, что деньги выплатят до 31 декабря 2007 года. Деньги под разными предлогами не выплачены. Уже в этом году вопрос поднимался неоднократно. Во время последнего фестиваля «Молодость» мы вместе с российским продюсером были в министерстве, присутствовала Анна Чмиль, и нам вновь дали гарантии, что деньги выплатят до конца 2008 г., но денег нет до сих пор. И это, с моей точки зрения, говорит о том, что мы до сих пор не сумели создать положительный имидж Украины. Когда сегодня мы пеняем кому-то за препятствия вступлению Украины в Европейский Союз, то, я считаю, это «работа» не Меркель и не Саркози, а тех людей, которые, отвечая за имидж Украины, не выполняют своих обязательств. Моя роль как продюсера заключалась в том, чтобы привезти в нашу страну такого выдающегося режиссера, как Йос Стеллинг, чтобы он мог работать здесь, на этой почве, и делать фильм, понятный нам, близкий нам, близкий для всех людей. Очень важно для украинского кинопроцесса, чтобы режиссеры из-за рубежа работали здесь, как это происходит, к примеру, в Польше. И мне кажется, что это сегодня один из первоочередных вопросов — рассчитаться с Йосом Стеллингом, после чего с чистой совестью вступать в Евросоюз.

— Не забывайте, что эти деньги остаются в Украине, — продолжил тему Стеллинг. — Мы их платим как зарплаты оператору, людям из съемочной группы, мы инвестируем в людей с Украины, фантастических профессионалов. Эти деньги не уходят за рубеж.

ИСКУССТВО И БИЗНЕС

— Вы снимаете артхаус, авторские фильмы. В какой степени ваше кино — это бизнес? Как помогает кинотеатр, владельцем которого вы являетесь?

— Мой мозг разделен на две части, работающие совершенно независимо одна от другой. Одна часть — это искусство, другая — бизнес. Что касается бизнеса, то я действительно владею двумя кинотеатрами в Утрехте. В одном из них два зала, в другом — четыре, и они мне дают достаточно доходов, чтобы чувствовать себя независимым. Наиболее важно — быть независимым. Я хочу иметь возможность, проснувшись утром, спросить себя — что я могу сделать сегодня, чем мне заняться? И я всю жизнь старался так жить. Что касается восприятия артхаусных фильмов, то мне нравится изречение Бунюеля: «Всякий успех подозрителен». Чудесная фраза. Иметь успех — это только полдела. В конечном счете, 10% голландских зрителей, которым нравятся мои фильмы — это, конечно, очень мало, поскольку Голландия — маленькая страна. Но 10% россиян или украинцев — это уже огромное количество, и для меня этого вполне достаточно.

— Все ваши герои — люди одинокие, неустроенные, они пребывают в конфликте с миром, со своим окружением, живут в изначально трагической ситуации. Согласны ли вы с таким определением?

— Да, вы, наверное, правы. Действительно, это главный тип моих героев, и это во многом говорит обо мне как о личности. Но люди в основном одиноки. Вообще жизнь жестока. Когда вы растете, взрослеете, вы осознаете, что рано или поздно умрете. Это ужасное ощущение. Но мне кажется, что есть некоторые способы противостояния смерти. Это может быть юмор, рождение детей, или религия, или создание фильмов. И в любом случае — не стоит воспринимать себя слишком серьезно.

«ОЩУЩАЮ НЕКУЮ СВЯЗЬ С РЕМБРАНДТОМ»

— Одна из ваших известных работ — «Рембрандт» — посвящена все же одной великой фигуре. Что вами двигало, когда решили взяться за столь серьезную тему?

— Это занятная история. Когда фильм был завершен и выпущен в прокат в Голландии, один критик брал у меня интервью, и я ему сказал, что ощущаю некую связь с Рембрандтом, поскольку я родился в один день с ним и моя мать очень похожа на мать Рембрандта. И тогда критик сказал, что мне, очевидно, пора обратиться в психиатрическую лечебницу, потому что у меня мания величия. С такими личностями, как Рембрандт, надо быть очень осторожным, потому что он всеобщее достояние, и каждый голландец имеет своего собственного Рембрандта. У меня тоже был свой собственный Рембрандт, и я к нему относился с огромным пиететом, и даже создал свою собственную религию, связанную с ним. Мой фильм назван, как его последняя картина, — «Автопортрет». Этот холст находится в Национальной галерее Лондона. Во время подготовки к фильму я решил поехать посмотреть на эту картину, но по специальному плану. Я отправился на корабле в пятницу вечером. Решил, что посмотрю картину после обеда в воскресенье. Поэтому в пятницу я ходил вокруг галереи. В субботу я вошел в музей, но поставил перед собой задачу не подходить к картине. Я ходил по другим залам, смотрел других художников, а когда проходил мимо этой картины, то закрывал глаза рукой. Наконец наступило воскресенье. Я сел на скамью напротив, ровно в три часа, долго смотрел на холст, и, очевидно, Рембрандт это заметил, потому что он начал в какой-то момент говорить со мной. В этой связи я вспоминаю другую историю. Я был в Российском музее в Санкт-Петербурге, смотрел иконы. Сам я римо-католик. Люблю Микеланджело, католическую живопись, где видны большие эмоции. А на иконах, как мне казалось, нет эмоций, они плоски, бесстрастны. Но хранители мне объяснили, что эмоции — не в том, что нарисовано, а в глазах людей, которые смотрят на иконы. И это потрясающе. Я рассказал вам это, чтобы показать, насколько активным должен быть человек, пытающийся воспринимать искусство. Он должен давать свой собственный посыл, чтобы произведение ответило ему адекватно. И я думаю, что с этим качеством связан божественный брак моих фильмов с восточноевропейской публикой. Она намного лучше воспринимает мои фильмы, чем западная.