Застрелиться не хватает времени

Принимать несовершенные законы абсолютно нормально. Практика их должна совершенствовать. Вопрос заключается лишь в способности законодателя оперативно констатировать, диагностировать и прогнозировать результаты действия норм закона. Мощный хор возмущенных голосов, беспрекословность аргументов, которые доказывают несовершенство закона и монументальное молчание  его авторов в купе с методическим продвижением к утверждению в неприлично сыром виде осознать невозможно — хоть застрелись.

По-геростратовски навредить театру детски наивно. Посеять конфликты,  раздор и возвеличить диктатуру по-советски тупо. Словом, кто друзья, а кто враги, кто герои, а кто негодяи — хоть застрелись второй раз, все равно не поймешь.

Точно не порадовало, но все же как-то легче стало, что с контрактной системой активно борются наши коллеги в Германии. Строго придерживаются принципов ротации художественных единиц театра и в то же время абсолюта художественного авторитета личности. Поэтому руководитель Берлинер-ансамбля, который ныне называется «Театр на Шиффбауердамм», Клаус Пейманн уже 22 год остается бессменным. Незаменимым — и точка.

Контрактная система соткана из множества испытаний тела театра. Они могут натренировать его мышцы, могут загнать сердце. До какой степени нужно каждому в нем существующему приноравливать себя? Что дает право отзывать обещания? Как научиться неревнивой радости? Что в театре действительно животворное? Где мера между отрицанием приобретенного и утверждением нового? Когда приходит время реформатора? Когда победа будет за реформистом?

Главный режиссер городского государственного театра Ганновера Эдн Арнарсон в финале своей каденции поставил шекспировского «Гамлета» как итог приобретенного с этим коллективом и как заявку на участие в конкурсах на руководство другими театрами. До премьеры мне выпало посмотреть другие спектакли, поставленные во время выстраивания им концепта своего театра.

Выражение К.Станиславского: «Театр начинается с вешалки» в большей степени касается вешалки для сценического костюма. В ганноверском театре обычного гардероба вообще нет.

Его замещают ряды шкафов, в которые каждый может поместить свою верхнюю одежду или что-то ненужное. Чтобы не забыли вернуть ключ, нужно к замку положить одно евро и его забрать, идя одетым.

То, что увидел на малой и основной сцене театра, показалось тканью, сотканной из органических пуповин.

«МОЩНОСТЬ И СОПРОТИВЛЕНИЕ»

Спектакль «Мощность и сопротивление» (автор текста И. Троянов) разыгрывается на большой сцене, посредине которой находится каркас куба. Актеры Семюэль Финци, Сара Франке, Марк Джон, которые демонстрируют искусное владение техникой школ переживания и представления, обозначают его стены приемом, который в пантомиме называется «стена». Когда бьются головой, телом, ногами, звук имеет  признаки фактуры стекла, металла, бетона. В конечном итоге преграды разрушаются, куб перестает быть тюрьмой, препятствием для свободы действий, слова, движения и дум.

Видишь, чувствуешь, понимаешь — действительно только безграничное упирается в границы. Мне кажется все сложнее рассказывать об ужасе сталинизма поколению с мобилками, интернетом, которое имеет возможность оперативно сгруппироваться, сопротивляться, защищаться. И тем важнее становится вопрос — вокруг кого, ради чего, на каких идеалах?

Два героя в спектакле «Аристократы» С. — М. Зальцман ищут корень или верхушку взаимопонимания под прибой невыразительной интуиции. Любовь из мира бесплодного трения из-за ссоры идеалов, драки принципов, утопания в пене дискуссий (есть и настоящая драка, и купание в ванне, раздевание, целование) — проторяет путь к пониманию сути человека.

Смертным жареное мясо, бессмертным его аромат. Выберите свое!

Отношение к немецкой классике в Германии воспитано  всем массивом ее истории. Можно только удивляться, как на густой раствор рацио выкладываются кирпичики романтических смыслов.

«МАРИЯ СТЮАРТ»

Шиллеровская «Мария Стюарт» сведена к квартету Элизабет — Б. Фрей, Мария Стюарт — С. Франке, Лестер — М. Джон, Мортимер — Х. Хартманн.

Вечную интригу элитных игр разрывает такая милая мелочь, как привлекательность человечности. Не как имманентная черта Homo sapiens, а именно как что-то возможно и излишнее, но такая желаемая.

Сценограф К. Поливкова помещает действие в коробку, собранную из шведских стенок. Лестницы от пола до потолка воспринимаются решетками на окнах тюрьмы или царских палат, или библиотечными полками.

Столики для грима у порталов сцены становятся оазисами становления королевских персон. Парики, корсеты, многослойный грим, блеск украшений, волнение английских воротничков, зыбкий песок унаследованного величия переплавляют в сверхтвердое и в то же время хрупкое стекло избранности.

Перед восхождением на эшафот по воле королевы — сестры Элизабет прощается с жизнью. Она идет в зал, обнимается, целуется со зрителями. Приказывает всех угостить пивом. И зрители с наслаждением пьют за ее казнь. Такой горький интерактив завершает размышления о сладкой жизни власть предержащих.

Металлический каркас тоннеля с осыпающейся штукатуркой, густо засоренный коммуникационными кабелями, проводами, жилами разного цвета,  размера и фактуры, которые тянутся ниоткуда и в никуда, выбран сценографом местом действия трагедии Шекспира «Гамлет». Юный наследник трона прерывает учебу за рубежом, спешно возвращается домой, узнав о смерти отца-короля. В интерпретации режиссера он попадает на церемонию коронации дяди. Тот вместе с королевой-вдовой в тронных креслах, которые установлены на гробу, выезжает на авансцену к зрителю-народу. Королевство-тоннель утопает в грязи. Белый костюм Гамлета (актер Даниель Нерлич) быстро становится черным, как у всех подданных.

Поскольку в отличие от драматургического замысла автора из трактовки режиссера сразу понятно, что мать Гамлета пособница в убийстве короля, то сцена в ее спальне становится местом неслучайной казни Полония, а стартом кровавой мести Гамлета. И в этой части спектакля костюмы всех персонажей постепенно, из черных меняются на красные.

Сцена «мышеловки» не столько разоблачает преступление дяди, сколько доказывает обычность убийства в жизни королевства.

Друзья Гамлета — Розенкранц — она (Сусана Фемандес) и Гильденстерн — он (Андреас Щлагер) торгуют дружбой, колеблются в самоопределении между мужеством и слабостью, откровенностью и хитростью, честью и беспринципностью.   

Офелия (Ванесса Лойбль) для этого мира нежностью своей безнадежно безумная. И брат ее Лаерт (Деннис Портнер) такой же, только наоборот — потому что убил бы всех, чтобы самому стать королем. Все персонажи разговаривают с болью в горле, которая напоминает о кинжале действительности, который они проглотили.

Всем своим возбуждением, всем напряжением души они вмешиваются в слова, в мелодии, в пение с шумовым ансамблем. Гамлет все больше играет  исключительно о себе, и все больше и больше о том, чего не знает в себе. Спектакль задуман не просто как театр в театре. Это театр в театре в квадрате, кубе, в бесконечности приумножений. В финале рабочие сцены разбирают тоннель на части и развозят по кулисам. Гамлет пытается сохранить цельность своего наследства и едва ли не дерется с рабочими, как со своими подданными. Он взывает на помощь все королевство поименно. Оказывается,  все были актерами. Кто-то уже разгримировался, переоделся в халат, но радостно выходит с поклоном к зрителям. Зал аплодирует и Гамлету хотелось бы застрелиться, но гильотина занавеса опускается на его шею.

Невозможно описать все находки постановщиков спектакля, все яркие образы созданные актерами. Трактовка драматического материала может быть неприемлемой, увлекательной, странной и даже грубой. Спектакли такой концентрации осмыслений, изобретений, вызовов мне удавалось видеть только в программах самых мощных театральных фестивалей Авиньона, Эдинбурга, Берлина. И дай Бог увидеть его в будущем театральном фестивале в Киеве. Хотел застрелиться, когда уничтожили международный фестиваль «Київ травневий», которым руководил десять лет и который подарил киевлянам встречи с Анни Жирардо, Софико Чиаурели, Марселем Марсо, театрами Ю. Любимова, Г. Туминаса, с всемирно знаменитым итальянским уличным театром Silence Teatro и еще многими театральными VIР-ами. Нет времени! Нужно мыслить действиями. Паскаль говорил: «Все наше достоинство — в способности мыслить. Только мысль возвышает нас, а не пространство и время, в которых мы — ничто!»