«Зрелая нация сразу узнает своих героев и берет их на политическое или культурное «вооружение»

Первая в Украине online-трансляция живого концерта на YouTube — презентация нового проекта Святослава Вакарчука «Брюссель», которую смотрели более 100 тысяч зрителей: от Украины до Франции, от США до России, от Израиля до Португалии. Открытие памятника Владимиру Ивасюку во Львове. Широка география выступлений группы «Океан Ельзи» за прошлый год — Екатеринбург, Сочи, Москва, Санкт-Петербург, Тула, Ростов-на-Дону, Краснодар, Самара, Чита, Алматы, Минск, греческий остров Родос, Рига, Таллинн, Одесса, Днепропетровск, Калуш (далеко не полный перечень). Все это стало поводом для того, чтобы фронтмен «Океану» был гостем «Дня».

— Святослав, в одном из интервью вы говорили о стандартах, дескать, нужно создавать новые, поднимая планку. За двадцать лет независимости в каких сферах, по вашему мнению, они утвердились?

— Что имеется в виду под понятием «стандарт»? Я многое мог вложить в него.

— Прежде всего европейские ценности, а тогда уже уровень жизни и все остальное.

— Стране, которая де-факто в Европе, но за последнее тысячелетие там исторически находилась весьма непродолжительное время, непросто возвращаться к европейским ценностям. За двадцать лет это практически невозможно. Но продвинулись ли мы в данном направлении? Да. Далеко? Покажет время. Хотя, мне кажется, могли бы больше сделать. Что нам помогает? Интернет, открытые границы. А что мешает? Геополитика, историческое прошлое и собственные комплексы. Одним словом, все наши возможности, как и беды — в нас самих. Плохая власть — это тоже наше отражение.

— А относительно украинской музыки, например?

— Наверное, найдется немало тех, которые скажут, что она в упадке. Я хорошо помню ситуацию в конце 80-х — начале 90-х. Тогда украинской музыки фактически не было. То есть она существовала, однако была довольно маргинальной. Независимость же дала ей, как и в конечном итоге украинской культуре в целом, большой шанс. Воспользовались ли мы им сполна? Нет. Однако то, что за эти двадцать лет стало больше возможностей, очевидно.

Я думаю, силами одного человека или даже нескольких пассионарных личностей нельзя в корне изменить ситуацию. История — процесс постепенный, который зависит от большинства.

— А Ганди?

— Я знаю его историю. Помните, Ганди, получив британское образование, зная немало интересных и влиятельных англичан, чувствуя себя свободным человеком, попал в Южную Африку, где в то время образовалась многочисленная диаспора. В рамках Британской империи индусы были перевезены из Индии в Южную Африку. Там как раз почувствовал, что люди готовы к мирным выступлениям против своеволия, бесчинства, и возглавил движение протеста.

Когда появляются фигуры калибра Ганди или Манделы, это значит, что на них сформировался запрос.

— Недавно российские протестанты вышли на улицы с транспарантами: «Нам нужен наш Гавел!». А украинцам, как думаете?

— С большим уважением отношусь к Вацлаву Гавелу. В первую очередь потому, что он — один из немногих лидеров, который осуществил мирное разделение страны на две. Даже в Европе это немногим удавалось, не говоря уже о других частях света.

Но для того, чтобы появился украинский Гавел, необходимо чешское или словацкое общество, которое «выросло» на Пражской весне. Представляете, чтобы пятьдесят лет назад украинцы могли выйти против советских танков?.. К тому же два десятилетия — очень маленький временной промежуток. Современные зрелые демократии развивались на протяжении нескольких веков. Знаете, когда речь идет о нашей стратегической перспективе, я — оптимист. Но когда говорим о ближайшем будущем, остаюсь реалистом. Не считаю, что в ближайшее время может случиться чудо. Как по мне, на чудо вообще не стоит надеяться. Нужно делать что-то самому и добиваться своего результата. Даже если при нашей жизни не придется застать такую страну, какой хотим ее видеть. По крайней мере каждый может построить пространство вокруг себя так, как хочет.

— Святослав, наблюдая за вами на презентации книжки Богдана Гаврилишина, мы заметили, что у вас теплые отношения с самим Богданом Дмитриевичем и с Иваном Михайловичем Дзюбой. К сожалению, не менее 90% украинских музыкантов не знают этих людей и не ориентируются на них... А для вас они являются примером?

— Я всегда стремился к общению с умными людьми. А в той сфере, где работаю, немного встретишь тех, после общения с которыми можешь обогатиться и их обогатить. Это говорю без снобизма. Шоу-бизнес одинаков повсюду в мире. И не нужно от него ожидать, что он станет интеллектуальной площадкой. Я занимаюсь музыкой, потому что она — дело моей жизни. Но мне ничего не мешает иметь друзей и знакомых из других сфер, что успешно делаю.

А относительно Богдана Гаврилишина и Ивана Дзюбы, то считаю обоих примером того, как интеллект оставляет человека молодым. Их стремление к самоусовершенствованию, самообразованию даже в таком почтенном возрасте просто поражает!

— На концерте памяти Сергея Кузьминского вы сказали, дескать, послушав «Братів Гадюкіних», поняли, что можно петь рок по-украински. Немного странно было это слышать, ведь росли в украиноязычном Львове...

— Ничего странного. Впервые услышал «Гадюкіних» в четырнадцатилетнем возрасте. На улице 1989 год. А что тогда было на украинском языке из рок-музыки, чем можно было бы увлечься?..

— А «Рута»?

— Открытие «Братів Гадюкіних» произошло до фестиваля. Кстати, хоть их тексты были смешны и сразу запоминались, но они не оказали на меня такого влияния, как музыка. Сориентированная на западные стандарты, она чем-то напоминала The Rolling Stones, которую в то время слушал.

Открывая памятник Владимиру Ивасюку, сказал, что композитор служил примером того, что можно делать интересную музыку на украинском. Однако его творчество имело все-таки восточноевропейский оттенок. А у «Братів Гадюкіних» я увидел абсолютно западный подход к музыке с использованием живого языка, то есть того, который слышал в повседневной жизни.

— Слава, а когда вы осмыслили масштаб Ивасюка?

— Думаю, сразу, когда начал слушать песни композитора. Подростком прочитал воспоминания его отца о нем, и мне стало интересно. Вспоминаю, от его песен мурашки шли по коже.

Сложно представить, что человек, находясь в такой ситуации (с одной стороны, полное запрещение на все украинское, кроме шароварщины, а с другой — неприятие всего, что не подходило под советский стандарт), мог творить такие стильно аранжированные песни, сделать Софию Ротару суперзвездой на долгие годы. Владимир Ивасюк — выдающийся человек. Хотя современная молодежь и большинство людей среднего и старшего возраста этого не осознают. К сожалению, мы только спустя годы постигаем свои масштабные фигуры. Кстати, зрелая нация сразу узнает собственных героев и берет их на политическое или культурное «вооружение». Желательно это делать при их жизни.

— Вы принимали участие в масштабном концерте памяти Сергея Кузьминского. Также были причастны к сбору средств на открытие памятной доски Игорю Пелеху. Это — просто разовые акции или все же свидетельства «взросления» артистической среды?

— Мы не очень любим сборные концерты из-за сложного механизма реализации таких проектов: много музыкантов — означает много музыкальных потребностей, технических сложностей, проблем со сценарием. В случае с концертом памяти Сергея Кузьминского это было мое личное почтение человеку, которого я хорошо знал и на песнях которого вырос. Более того, идею такого концерта мы начали обсуждать сразу после смерти Сергея вместе с Павлом Крохмалевым и Игорем Мельничуком. Считаю, что это был важный проект.

— Кого бы вы могли похвалить из своих коллег-музыкантов?

— Многих. «Бахрома», «Димна суміш», «Бумбокс», некоторые песни «С.К.А.Й.». Нравится то, что делают оба бывшие участники группы «5’NIZZA», в настоящий момент Сергей Бабкин и «Сансей». Кстати, с Бабкиным играем вместе в проекте «Брюссель». Есть неплохие и среди поп-исполнителей, но здесь сложнее, потому что с ними часто работают люди, очень ограниченные в своих вкусах.

— Возвращаясь к теме объединений... Помните, среди шестидесятников были, в частности, Сильвестров, Грабовский. Да, они прежде всего были авангардистами в своей музыке и таким образом подвергались опасности. Но вместе со своими современниками — художниками, писателями, публицистами — они были объединены определенными мировоззренческими установками. Такое мировоззренческое объединение возможно в Украине сегодня?

— Хороший вопрос. Возможно, среди определенных украинских музыкантов... Но такое массовое движение, которое было в шестидесятых, — вряд ли. По-видимому, оно и не нужно. Вы назвали Сильвестрова и Грабовского. Но, кроме них, были десятки композиторов, которые не принимали участия в движении. Так или иначе это зависит от индивидуальной позиции каждого. Мне кажется, что желание объединить всех под какой-то вымышленной идеей ни к чему хорошему не приведет. Любое движение должно быть самодостаточным. На Майдан, например, приходило много абсолютно разных музыкантов: и те, кто имеет железные принципы, и те, кто пытался сделать на этом пиар, и те, кто надеялся на карьерный рост. Но все они пришли потому, что была мощная идея.

Не каждый, кто присоединяется к святой идее, имеет святые принципы, но такая идея всегда вдохновляет, ведь дает много возможностей.

— Вы чувствуете, что у вас есть союзники, единомышленники?

— Если говорить в целом о жизненной позиции, то да, и их очень много, не только среди музыкантов. Это люди, с которыми мне интересно. Здесь еще имеет значение, что вы имеете в виду под словом «единомышленники»? Если идет речь о союзниках в создании революции, то мы предпочитаем начинать с сознания.

— Важно просто чувствовать, что вы со своим мировоззрением не одни...

— «Океан Ельзи» как музыкальная группа находится в очень непростой ситуации. С одной стороны, есть значительная часть наших почитателей, которые воспринимают нас в виде исключения среди той музыки, которую они слушают, а слушают они преимущественно дешевую поп-музыку. Для них мы — альтернативная музыка. И я осознаю, что своей популярностью наша группа во многом обязана именно им. С другой стороны, существует гораздо меньшая, но более влиятельная прослойка людей, для которых «Океан Ельзи», наоборот, наиболее попсовая музыка из той, которую они слушают. Мы чувствуем себя словно между двух огней. Но сделать так, чтобы тебя любили программные редакторы попсовых радиостанций и в то же время пользователи интернет-блогов, которые интересуются альтернативными проектами, по-видимому, невозможно и не нужно.

— Вы вспомнили о новом проекте «Брюссель». Помимо прочего, он интересен тем, что распространяется через Интернет. Готовы ли украинцы, с вашей точки зрения, во-первых, платить за качественную музыку, а во-вторых, делать это через всемирную сеть?

— Сегодня интерфейс для скачивания в сети очень удобен. Молодежь загружает музыку на телефоны, компьютеры. То есть привычка к интернет-музыке, по крайней мере у людей, которым до тридцати, есть. А вот относительно готовности за нее платить, то здесь мы подходим к вопросу ментальности на уровне каждого человека. Пока еще классические протестантские ценности не присущи нашему обществу в полной мере, поэтому большинство людей скачивают музыку бесплатно. Поучать кого-то или наставлять на путь истинный не собираюсь. Думаю, все сделает время. Но если не начинать привлекать к этому людей, то можно вечно быть в отстающих. Наши поклонники скачивают «Брюссель» за деньги через сеть. Пока еще таких меньшинство, но именно им я очень благодарен. Не за то, что они дают нам деньги, а за то, что создают прецедент для страны.

— «Океан Ельзи», «ВВ», «Бумбокс» — это, так сказать, украинская музыка на экспорт. Есть ли у нее шанс на экспансию?

— В течение последнего десятилетия в российском пространстве появилось очень много украинской музыки. Есть около двадцати рок-групп, которые постоянно выступают за пределами Украины, и не только в России. И еще около пятнадцати поп-исполнителей, которые очень популярны в России. Возможно, вы их не отождествляете с украинской музыкой, но, независимо от того, на каком языке она звучит и в каком стиле, нужно признать, что это также украинская музыка.

Думаю, на постсоветском пространстве позиции Украины музыкальной достаточно мощные. Устраивает ли меня качество? Не всегда. Но рынок есть рынок.

А относительно экспансии, то давайте поживем лет двести в равных условиях с Россией, тогда, думаю, картина будет более-менее равноправной. Сегодня, несмотря на все сложности, между нашими странами в музыкальных отношениях доминирует рынок. Искусственных ограничений относительно украинской музыки в России не существует, как никто не пытается ограничить российских исполнителей в Украине.

До 1991 года перекос был и очень ощутимый. И двадцать лет — маловато, чтобы достичь равноправной картины. Учитывая то, что из всей постсоветской музыки, которая в принципе присутствует в российском телерадиопространстве, за украинской — 70 процентов, ситуация для нас выглядит не так уж плохо.

Я с большой радостью езжу в Россию на концерты. Там классная аудитория — прекрасные открытые люди. Возможно, ментально они немного отличаются, например, от меня. Возможно, там несколько другие правила, порядки, но о принципиальном цивилизационном разрыве я бы не говорил. Самые большие проблемы порождает политика, но это совсем другая история, которая не касается культуры и музыки.

— Вы были в Москве как раз в те дни, когда россияне вышли на акции протеста против фальсификаций на парламентских выборах. Почувствовали ли изменение температуры в обществе?

— Все, что сейчас происходит в России, давно описано в многочисленных политологических книжках. В течение последних 10 лет Россия стала гораздо богаче (не будем вникать в подробности, каким именно образом), появился средний класс (возможно, не такой, как в Европе, но весомый). И когда люди наконец улучшили свое благосостояние, то начали думать о других вещах, которых, как оказалось, им не хватает. Через это проходят все страны.

— В последние годы «Океан Ельзи» не выступает ни под какими политическими лозунгами. Чем это вызвано?

— Мы никогда не выступали под политическими лозунгами. Если говорить о Майдане, то прийти и выступить на той сцене было моим личным решением как человека и гражданина. На политических акциях я буду выступать только тогда, когда мне самому захочется прийти туда и сказать: «Пустите меня на сцену, у меня есть, что сказать!». Именно так было в 2004-ом.

— В одном из интервью вас спросили, дескать, если вы покинули политическую деятельность, то почему постоянно выступаете с какой-то позицией, заявлениями... А вы ответили, что выступаете тогда, когда считаете нужным проявить свою гражданскую позицию. Именно это, мне кажется, и является здоровым отношением к политике. Но у нас в стране в подавляющем большинстве такое отношение искривлено: в политику идут не за изменениями, а за деньгами. Как думаете, почему так случилось?

— Это парадигма, в которой живем. Мы очень хотим, чтобы исчезла коррупция, но никто не хочет начинать с себя. Стремимся, чтобы в стране действовали принципы, но часто наши собственные и интересы нашей семьи мы ставим выше ценностей и принципов. Говорим, что политик — человек, которому доверяем, а на самом деле не доверяем никому. Я уже говорил, что считаю это проблемой становления любой нации. Я ни секунды не верил в то, что одного Майдана было бы достаточно, чтобы мы поднялись, очистились и расцвели. Так не бывает. Большая европейская демократия прошла десятки революций, восстаний, войн. Вспомните, что пережила Франция от конца Великой буржуазной революции до Коммуны. Европейские страны уже вроде бы нашли свой путь, но даже они не выдерживают нынешних экономических проблем. Мы же едва стали на демократический путь. Давайте не забывать, что до этого полноценного государства украинцы не имели в течение тысячи лет. Со времен Киевской Руси. То ли благодаря географическому расположению, плодородию ли нашей земли, жизнеспособности ли нации, слава Богу, мы уцелели, в отличие от многих других наций, которые в течение этой тысячи лет, не имея государственности, просто исчезли с лица земли.

— Очевидно, что, кроме прочего, нация создается еще и книгами. Поскольку вы человек, искренне и настойчиво пропагандирующий чтение, скажите в завершение, какие книги сегодня необходимы украинцам?

— Разным украинцам нужны разные книжки. В целом, это такой большой комплексный вопрос, что я бы начал с одной книги. С Библии.